«План для рассказа (В “Зарю”)»

Авторское заглавие, данное изложению неосуществленного замысла, содержащемуся в записной тетради 1867–1870 гг. (впервые опубл.: Красный архив. 1926. Т. 3 (16). С. 225–228). Замысел также фигурирует в ПСС под условным редакционным названием «[Рассказ о Воспитаннице]» (см.: 12; 161, 302; 134). План рассказа, скорее всего, записан (или только начат) между 8 (20) и 18 (30) марта 1869 г. В письме Н. Н. Страхову от 26 февраля (10 марта) 1869 г. Достоевский, прося аванс в 1000 руб., предлагает редакции «Зари» «повесть, то есть роман», который «будет величиною с “Бедных людей” или в 10 печатных листов» и может быть закончен «к 1-му сентября нынешнего года»; также и в письме С. А. Ивановой от 8 (20) марта он сообщает о намерении писать для «Зари» «повесть» и планирует работать над ней «четыре месяца». Но в письме Страхову от 18 (30) марта, отвечая на уведомление последнего о невозможности выдачи такого крупного аванса, Достоевский, прося теперь вперед лишь 300 руб., уже предлагает «Заре» «рассказ, весьма небольшой, листа в 2 печатных», который он готов «написать очень скоро» и «выслать даже через два месяца». И добавляет: «Притом же много уже и записано (хотя еще ничего не написано)». В этой приписке, по-видимому, и имеется в виду связный развернутый набросок, озаглавленный «План для рассказа (В “Зарю”)», занимающий с. 65–70 указанной записной тетради (на с. 72–81 содержатся наброски к рассказу «Вечный муж», также предназначенному в «Зарю», над которым писатель начинает работать в конце лета 1869 г.).

Однако указание на время письменной фиксации замысла отнюдь не означает, что возникновение идеи рассказа («зачатие художественной мысли») также надо датировать весной 1869 г. В процитированном письме Страхову от 18 (30) марта Достоевский пишет: «Этот рассказ я еще думал написать четыре года назад, в год смерти брата, в ответ на слова Ап. Григорьева, похвалившего мои “Записки из подполья” и сказавшего мне тогда: “Ты в этом роде и пиши”». Таким образом, по свидетельству самого писателя, замысел сложился и был готов к воплощению еще в 1864 г. Однако отмеченную Достоевским близость рассказа в «Зарю» к «Запискам из подполья» надо признать достаточно относительной, просматривающейся лишь на проблемном уровне. Сам писатель оговаривается: «Но это не “Записки из подполья”; это совершенно другое по форме, хотя сущность — та же, моя всегдашняя сущность, если только вы, Николай Николаевич, признаете и во мне, как у писателя, некоторую свою, особую сущность». Комментируя эти строки, К. В. Мочульский писал: «В чем состоит эта “сущность” — мы теперь знаем: произведения Достоевского суть история человеческого сознания в его трагической раздвоенности» (Мочульский К. В. Гоголь, Соловьев, Достоевский. М., 1995. С. 415). Однако если в «Записках из подполья» раздвоенность сознания героя-повествователя обусловила соответствующую повествовательную структуру, для которой характерна «крайняя и острая внутренняя диалогизация»: «речь героя начинает корчиться, ломаться под влиянием предвосхищаемого чужого слова, с которым он с первого же шага вступает в напряженнейшую внутреннюю полемику» и т. д. (см.: Бахтин М. М. Собр. соч.: В 7 т. М., 2002. Т. 6. С. 254 и след.), — то в наброске рассказа в «Зарю» писатель формулирует существенно иную, противоположную повествовательную установку: «Рассказ вроде пушкинского (краткий и без объяснений, психологически откровенный и простодушный)». По мнению комментаторов ПСС, в этой записи Достоевский прежде всего ориентируется на стиль (или, если воспользоваться его собственным словом, «тон») «Повестей Белкина»; пушкинские ассоциации поддержаны также образом «воспитанницы» в доме богатой барыни, заставляющим вспомнить Лизу из «Пиковой дамы». Задача соединить тему «подполья» с объективным, «пушкинским» повествованием и составляет своеобразие замысла 1869 г. по сравнению не только с предшествующими ему «Записками из подполья», но и с генетически связанной с ним позднейшей повестью «Кроткая».

Вопреки закрепившемуся в исследовательской литературе определению замысла как «рассказа о воспитаннице» центральной фигурой наброска является не героиня, а герой — племянник и наследник умершей Барыни, в психологическом типе которого как раз и проявляется связь с иными родственными замыслами Достоевского: «Вообще это тип. Главная черта — мизантроп, но с подпольем. Это сущность...» Героиня же, Воспитанница, занимает в сюжете место, которое типологически можно определить как срединное между Лизой из «Записок из подполья» и Кроткой из одноименного рассказа. Ее роль — быть по отношению к герою той, на которую направлена его обостренная, «судорожная и нетерпеливая», «потребность довериться, выглядывающая из страшной мизантропии и из-за враждебной оскорбительной недоверчивости». «Она его мало-помалу пленяет, доверяет (т. е. он ей “доверяется”. — Б. Т.) <...> и вдруг опять отпор, мизантропическая злоба и насмешки...»; «Сцена любви между ними, и вдруг недоверчивость» — в этих и подобных неоднократно варьирующихся записях можно видеть формулу построения сюжета рассказа. По аналогии с названием повести «Зависть», замысел которой возникнет у Достоевского через несколько месяцев (в январе 1870 г.), набросок «рассказа в “Зарю”», определяя нравственно-психологическую доминанту его проблематики, можно было бы назвать «Ревность».

Мотив ревности, получивший позднее (в сходных сюжетных положениях) развитие в «Кроткой», фактически оказывается подлинным двигателем сюжета: «Прежние проченные ей женихи. <...> Молодой человек. Молодого человека ревнует. Между ними почти разрыв. <...> Являются разные лица из его прежней жизни, гости к нему, один Граф, он ревнует ее. И наивен в подозрениях и благородно горд — всё вместе». «На нее наговаривают даже ее родные, и он так подл, что слушает, идет исследовать, разные фантастические эпизоды, верит ужасным подлостям и глубоко страдает за свою подлость, когда видит, что вздор». Отличие в этом пункте от «Кроткой» (а также от неосуществленного замысла «[NB. После Библии зарезал]») состоит в том, что Воспитанница — не жена, а невеста героя. Или точнее: «Он совершенно влюблен, и как бы решено жениться, но ни разу он не был настолько доверчив, чтобы сделать предложение». Фабула осложняется с появлением в Москве знатной барыни — крестной матери героини: «Требуют Воспитанницу; та с радостью пошла к ним. <...> Новый для нее мир, балы, светскость. <...> У него мысль, что она хочет его ревностью заставить высказаться (т. е. сделать предложение. — Б. Т.)». Развязка коллизии первоначально мыслится так: «Наконец он ее надорвал, ей тяжело, между ними слезы и проч.»; «девушка ушла в семейство. Его отвергла, не вынесла, хотя бесконечно любит <...>. Вообще как-нибудь трагически...»

Вопреки заявлению Достоевского, сделанному им в уже цитированном письме Страхову от 18 (30) марта 1869 г.: «...нет ни одной строчки и ни единого слова, неясного для меня в этом рассказе», — художественная концепция центрального героя и произведения в целом остается в наброске «Плана для рассказа в “Зарю”» до конца не проясненной, двойственной. Эта двойственность и авторские колебания в связи с нею особенно рельефно выразились в записи, разрывающей сюжетное изложение и окруженной Достоевским тройным «NB»: «NB. Или милый тип à la O-ff, или убийца серьезный из подполья». По мнению комментаторов ПСС, в этой записи под криптонимом «O-ff» подразумевается Н. П. Огарев, «с которым писатель сблизился в Женеве в 1867–1868 гг.»; М. В. Загидуллина считает более предпочтительным прочтение этого имени как «Обломов», мотивируя свою догадку аллюзией на роман И. А. Гончарова, возникающей в предшествующем тексте при характеристике «светлой минуты» во взаимоотношениях героев: «Она с ним робка, он ее поразил трагичностью своих приемов, но возбудил симпатию, прогулки (сон Обломова, полная доверчивость)». Последнее допущение вполне правдоподобно. Но в любом случае надо констатировать, что авторская формула «или — или» не только обозначает сложность, противоречивость, «широкость» типа главного героя, но и намечает возможности принципиально различия развития сюжетного действия. Можно предположить, что эти творческие колебания Достоевского возникли позже его признания в письме Страхову, в процессе дальнейшей разработки первоначальной художественной идеи. Но тем более важно указать на них как на момент эволюции замысла, в результате которой, как показывает анализ, от наброска «Плана...» позднее «отпочковывается» самостоятельный замысел «[NB. После Библии зарезал]», первая же строчка которого выглядит как точная реализация намеченной сюжетной возможности: «...или убийца серьезный из подполья» → «NB. После Библии зарезал. (Тип подпольный, не перенесший ревности)». Кстати, возможность неожиданного сюжетного решения — убийство «после Библии» — также обнаруживается в одной из характеристик главного героя «Рассказа о Воспитаннице»: «Христианин, но нетерпим христиански», однако там этот мотив не получает дальнейшей разработки. (Об общности других мотивов и сюжетных положений двух этих замыслов см. статью «[NB. После Библии зарезал]».) Следы творчtcrjuj поиска писателя обнаруживаются на последних страницах «Плана...» и в колебаниях относительно постановки в сюжете роли героини: «Она влюбляется в Графа, или только так»; «Воспитанницу все-таки изобличают с любовником. <...> NB. Или так: она им (главным героем. — Б. Т.) пленилась <...>. Молодому человеку отказывает. <...> Молодой человек на нее же клевещет».

Вполне неожиданным, почти фарсовым, резко контрастирующим по тональности с предшествующими художественными решениями, но также отражающим творческий поиск писателя, представляется вариант финала, на котором и обрывается план: «NB. Есть одна Княжна (великосветская кокетка), которая еще прежде имела на него права! <...> Княжна заставляет-таки его на себе жениться. <...> Тот в отчаянии; но один из домашних, брат, уговаривает его повенчаться увозом. Венчаются. Он в восторге, что теперь можно не бояться Княжны».

Эти и подобные сюжетные колебания (см., напр., еще такую запись о главном герое: «Может быть, застрелился») так и не получили в наброске окончательного художественного разрешения. Замысел был оставлен, и вскоре Достоевский уже предназначает редакции «Зари» рассказ «Вечный муж», над которым начинает работу с конца лета 1869 г. Однако намеченные в «Плане...» мотивы и сюжетные положения, не получив творческой реализации, вновь и вновь, в различных комбинациях, возникают в набросках неосуществленных замыслов 1869–1870 гг., большая часть из которых теперь планируется для журнала «Русский вестник», а также в произведениях более позднего времени: «Бесы», «Кроткая». Так, например, Воспитанница, у которой «темное семейство» и которая живет в доме богатой Барыни, мелькнув эпизодически лицом в наброске к «[Роману о Князе и Ростовщике]», затем последовательно переходит в замысел «Зависти» («сиротка, бедная, с очень дурными тетками и дядей, (mauvais genre)») и в канонический текст «Бесов» (Даша Шатова). Как отмечено в комментариях ПСС (см.: 9; 493–494), во всех сюжетах ей противостоит Княжна («План для рассказа в “Зарю”»), Красавица («[Роман о Князе и Ростовщике]» и «Зависть»), Лиза Дроздова («Бесы»): главный герой оказывается в ситуации выбора между двумя женщинами. С другой стороны, осложняющий основное сюжетное действие мотив Хромоножки: «Встреча с калекой девочкой 12 лет...»; «он к хромой девочке, чтоб любить, вышла история <...> хромоногая не выдержала в ненависти, ревности <...> что он всё еще любит ее (героиню. — Б. Т.) и хочет возвратить<ся>, и бежала от него из дому. <...> Мертвая девочка, из злобы сама себя довела до смерти», — также варьируется в «[Романе о Князе и Ростовщике]» («Изнасилование влюбленной в него и живущей во дворе Хромоножки. <...> Она его ревновала к Жене и ненавидела Жену его, когда он жил с ней и когда привел Жену»); позднее, по мнению Г. М. Фридлендера, девочка-хромоножка из этих замыслов, как бы «раздвоившись», явится прообразом двух жертв Ставрогина, героя романа «Бесы», — хромоножки Марьи Тимофеевны Лебядкиной и девочки Матреши (см.: 9; 497–498); хроменькая девочка, подруга главного героя, играет важную роль и в набросках к «Житию великого грешника». Также неоднократно возникающий в «Плане...» мотив пощечины и скандальной дуэли («Эпизод с пощечиной»; «получил плюху, стрелялся, но не стрелял»; «дают пощечину. Дуэль») разнообразно варьируется в набросках «[NB. После Библии зарезал]» и «Подпольная идея для “Русского вестника”», а также в «Зависти», «Бесах», «Кроткой». С общей же сюжетной ситуацией «Кроткой» (отношения Ростовщика и его жены) связь «Плана...» представляется настолько существенной, что в комментариях ПСС (конечно же, условно) утверждается, что его «можно рассматривать как отдаленные, но черновые заготовки» к этому рассказу (24; 383).

Тихомиров Б. Н.