Противоречия и увлечения «Времени»
Время. Журнал литературный и политический, издаваемый под ред. М. Достоевского. СПб.: Тип. Э. Праца, 1861. № 8. С. 135–142.
Приписываемая Достоевскому статья (опубл.: Время. 1861. № 8).
Данная «журнальная заметка» впервые включена в корпус приписываемых Достоевскому статей (Dubia) в ПСС (27; 155–161), ибо редколлегия разделяет точку зрения Л. П. Гроссмана и Б. В. Томашевского, по мнению которых «статья напоминает полемическую манеру Достоевского», но «достаточных указаний на принадлежность ее» писателю «не имеется» (Томашевский Б. В. Приписываемые Достоевскому статьи, не вошедшие в данное издание // Достоевский Ф. М. Полн. собр. худож. произв. М.; Л., 1930. Т. XIII. С. 611). В. С. Нечаева приписала статью М. М. Достоевскому (Нечаева В. С. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских «Эпоха». 1864–1865. М., 1975. С. 240, 263). Однако есть серьезные основания считать, что авторство принадлежит Достоевскому. Заметка «Противоречия и увлечения “Времени”» может быть расценена как своеобразная «ремарка» ко второй полемической программной статье Достоевского «Книжность и грамотность»; не случайно оба текста появились в одном номере журнала (в авторской позиции была установка на то, чтобы проницательный читатель смог уловить контекстуальное созвучие этих статей и через это проникнуть в авторский подтекст высказывания).
В журналистике пореформенной России утверждались различные подходы к разрешению проблемы воспитания и образования. В августовском номере «Времени» за 1861 г. Достоевский высказал свое отношение к данной проблеме через критический анализ статьи Н. Ф. Щербины «Опыт о книге для народа» (Отечественные записки. 1861. № 2) и концепции, которую утверждала редакция журнала «Учитель». Если Щербина пытался разрешить проблему создания «книги для народного чтения», для чего предложил свой проект «Читальника», то редакторы «Учителя» И. И. Паульсон и Н. X. Вессель, используя опыт Англии, Германии, Швейцарии и Финляндии, размышляли над тем, какая система учебных заведений необходима для образования народа, освобожденного от крепостного рабства. Как видим, с разных концов предлагалось разрешение проблемы. В статьях «Книжность и грамотность» и «Противоречия и увлечения “Времени”» Достоевский обозначил эти «концы», при этом свое отношение к ним он высказал в единой полемической манере: Щербина, по его мнению, произнес «золотые слова» («умнее его проекта ничего еще у нас в этом роде и не было»), но в жизнь (проект «Читальника») эти слова вошли «по-книжному» («Даже самые психологические основания проекта, и те точно циркулем вымеряны, точно из души нашего мужичка извлечен квадратный корень»; журнал «Учитель» издается очень добросовестно, но направление уж слишком «немецкое» («Всё это прекрасно, но для нас воспитание нашего молодого поколения дороже всяких “Учителей”. <...> Педагогика — наука наиболее немецкая; немецких детей муштруют по ее правилам самым добросовестным образом, а ведь нельзя сказать, чтоб немцы могли служить идеалами человечества»).
Но Достоевский вряд ли бы стал особо говорить об «Учителе», т. к. в критической статье П. А. Кускова (Время. 1861. № 6) основная мысль относительно направления журнала была уже высказана. Однако здесь вмешалась «Северная пчела», которая всё «резко перетолковала» в анонимной статье «Увлечения и противоречия “Времени”» (1861. 26 июля. № 165). В своей ответной заметке (автор иронично исправил ошибку оппонента: сначала следуют «противоречия», т. е. «несогласованность в мыслях», «нарушение логики», а затем «увлечения», т. е. «одушевления, горячие чувства к тому, что увлекает») Достоевский избрал два тона в обращении к «Северной пчеле», изобличающих странную «нелепость» ее заметки (не «пчела», но «трутень» писал всю эту «чепуху»): ироничный (его энергетика сокрыта в форме риторических вопросов) и назидательно-поучительный («...не все то готовится для детей, что необходимо для взрослых»). Но полемика для Достоевского — это не просто желание победить оппонента в споре, но прежде всего одна из форм утверждения собственных убеждений; «...мы и не можем не быть полемическим журналом. Наши убеждения <...> идут вразрез с убеждениями многих наших журналов. Мы должны отстаивать то, во что верим, и потому и спорим и полемизируем» (Там же). Тем самым Достоевский определил в русской журналистике высокие принципы полемического диалога: «...много и нападок, явных придирок и даже неприязни <...>. Мы молчали, говорили только тогда <...> когда дело касалось не лично “Времени”, а касалось <...> до известных убеждений, слишком дорогих в наше время...»
В заметке «Противоречия и увлечения “Времени”» Достоевский лирически проникновенным тоном свидетельствовал о самых «дорогих», «главных» мыслях, связанных с проблемой воспитания и образования, которые были глубоко созвучны идеям В. Г. Белинского. Достоевский утверждал, что если в ребенке подавляются «индивидуальность и характер», тогда вырастает человек, способный только повторять «чужие слова», в результате чего он становится похож на «забавную обезьянку или ученого попугая». Поэтому свои убеждения воспитатель не должен авторитарно утверждать в воспитанниках («указанные наперед точки зрения должны быть сделаны слишком осторожно»), из этого следовала главная мысль Достоевского: «Факты и познания ребенок не может переделать, а тот смысл, то понимание фактов (подчеркиваем это в угоду “Северной пчеле”), которые вы ему насильно навяжете, подвергнется в его душе сильной и, может быть, мучительной переработке; может быть, после многих неудач, ошибок и самообольщений в жизни, он проклянет своих учителей, навязавших ему свои верования и страсти».
Особый смысл Достоевский вкладывал в метафорический образ «стертого пятиалтынного». Самое главное, по мнению писателя, научить ребенка самостоятельно думать, тогда, став взрослым, он будет «сметь свое суждение иметь». Еще ранее эту измененную цитату из реплики Молчалина употребил К. С. Аксаков в своей рецензии на издание «Народное чтение» (1859), где говорил о раболепном преклонении русской «просвещенной публики» перед «учителем» Западом. С одной стороны, грибоедовская цитата связала мысли Достоевского и Аксакова, с другой стороны, в заметке «Противоречия и увлечения “Времени”» данная реминисценция наполнилась новым, амбивалентным смыслом: «часто встречаются в жизни и <...> литературе» «стертые пятиалтынные» (Молчалины), но если по-иному организовать воспитание и образование, то больше появится людей (Чацких), которые будут иметь «собственное лицо», «собственную физиономию».
В этом же смысловом ключе употребляется образ «стертого пятиалтынного» в замечании Достоевского о журнале «Учитель» («который уж слишком, по нашему мнению, хлопочет о стертых пятиалтынных»). Этот метафорический образ Достоевский объяснил в статье «Книжность и грамотность»: «стертый пятиалтынный» олицетворял того, кто оторвался от «почвы», т. е. чье «развитие <...> вышло <...> свысока» как «общечеловеческое, научно-теоретическое», в результате человек получился «благороднейший, но необыкновенно похожий на стертый пятиалтынный: видно, что серебро, а ни клейма, ни года, ни какой нации, французская ли, голландская ли, русская ли монета — неизвестно <...> этот господин не только неспособен смотреть на предмет исторически, в связи с почвой и с жизнью, но и человеколюбиво-то смотреть неспособен, потому что и человеколюбив-то он теоретически, по-книжному». Именно здесь Достоевский высказывает в парадоксальной форме свою главную мысль о том, что в деле образования надо прежде всего освободиться от взгляда «свысока»: «А научить-то народ нас мог бы, право, многому; вот хоть бы тому, например, как нам его же учить».
Таким образом, в статье «Книжность и грамотность» Достоевский представил перед публикой глубокое противоречие, которое открылось вдруг между теорией и практикой в деятельности тех, кто искренне стремился изменить к лучшему ситуацию в отношении народного образования; но к этой программной статье он «приложил» полемическую заметку «Противоречия и увлечения “Времени”», в которой указывалось, как «почтенная» «Северная пчела» «нелепо» запуталась в «мелких подробностях» противоречивых мыслей, высказанных публицистами «Времени», что дало повод Достоевскому сатирически изобличить тех, кто был не способен различить истинные и мнимые противоречия жизни.
И в завершении еще раз отметим, что все уровни организации текста в единое целое свидетельствуют о том, что данная полемическая заметка была написана Достоевским: об этом говорят и поэтика названия с комическим подтекстом (в таком же аспекте было задано название статьи «“Свисток” и “Русский вестник”»), и способ маргинальной интерпретации цитат противника (на этом приеме была полностью построена заметка «Литературная истерика»), и прихотливая многотональность высказывания, выдержанная без стилистических срывов (в подражании нельзя выдержать до конца согласованность тона и стиля), но главное, что бесспорно выдает авторство Достоевского — это алогичная форма композиционного построения полемического текста, последовательность абзацев не являет собой логический разворот мысли автора, она подчиняется парадоксальной изменчивости тона высказывания («Ничего так скоро не понимает человек, как тона вашего обращения с ним, вашего чувства к нему»), но из этого вовсе не следует, что автор пренебрегает логикой мысли (она у него всегда строго выверена), просто полемический текст Достоевского адресован тому, кто должен первоначально глубоко почувствовать суть спора, а затем понять логику мысли автора через самостоятельную перегруппировку композиционных частей.
Дополнительные наблюдения в пользу принадлежности заметки перу Ф. М. Достоевского сделаны норвежским исследователем Г. Хетсо, применившим лингвостатистические методики анализа текста статьи.
Пономарева Л. Г.