Троицкий Иван Иванович

Врач при Омском остроге, «главный лекарь» Омского военного госпиталя. Писатель П. К. Мартьянов оставил следующий портрет этого человека: «Иван Иванович Троицкий <...> топором срубленный и лыком сшитый человек, действительно вполне достоин был порученного ему места. Он начал службу ординатором в одном из госпиталей новгородского военного поселения (кажется, в Старой Руссе) и во время бунта поселян, в 1831 году, избежал смерти по любви к нему подчиненных солдат; он переоделся в солдатское платье и три дня исполнял, вместе с другими нижними чинами, обязанности госпитального служителя. Затем, перейдя на службу в Западную Сибирь, он достиг высокого положения штаб-доктора, благодаря своим заботам, попечительности и гуманному отношению ко всем больным без исключения, начиная с высшего начальства и кончая последним арестантом-преступником. Доброта его доходила до того, что тем же самым поселянам, которые искали его смерти в 1831 году и, по отбытии наказания, были сосланы в Сибирь, он платил при первой к тому возможности облегчением их участи и посильной помощью».

В годы пребывания на каторге Достоевский часто попадал в Омский военный госпиталь, где ему всячески помогал Троицкий. А. И. Сулоцкий писал в Тобольск декабристу М. А. Фонвизину 11 февраля 1850 г.: «Достоевский все в лазарете; главный лекарь Троицкий, по просьбе Ив<ана> Викентьевича [Ждана-Пушкина], толковал с ним, предлагал ему лучшую пищу, иногда и вино; но он отказывается от всего этого, а просит только о том, чтобы принимать почаще в лазарет и помещать в сухой комнате», а уже 15 февраля 1850 г. А. И. Сулоцкий сообщал об исполнении этой просьбы: «Он [С. Ф. Дуров] и г. Дост<оевский> очень благодарны, замечая, что главный лекарь принимает в них участие. Мы чрез Троицкого, наконец, добились позволения пересылать им по кр<айней> ме<ре> кн. св. Писания и духовные журналы».

В «Записках из Мертвого дома» Достоевский, опираясь на Троицкого, характеризует стиль обращения «лекарей» с арестантами: «Повторяю: арестанты не нахвалились своими лекарями; считали их за отцов, уважали их. Всякий видел от них себе ласку, слышал доброе слово; а арестант, отверженный всеми, ценил это, потому что видел неподдельность и искренность этого доброго слова и этой ласки. Она могла и не быть; с лекарей бы никто не спросил, если б они обращались иначе, то есть грубее и бесчеловечнее: следственно, они были добры из настоящего человеколюбия». Именно Троицкий послужил прототипом старшего доктора в «Записках из Мертвого дома: «Старший доктор хоть и был и человеколюбивый и честный человек (его тоже очень любили больные), но был несравненно суровее, решительнее ординатора, даже при случае выказывал суровую строгость, и за это у нас его как-то особенно уважали. Он являлся в сопровождении всех госпитальных лекарей, после ординатора, тоже свидетельствовал каждого поодиночке, особенно останавливался над трудными больными, всегда умел сказать им доброе, ободрительное, часто даже задушевное слово и вообще производил хорошее впечатление».

Незадолго до прибытия в острог Достоевского коллежский советник Троицкий был назначен «главным лекарем» в Омский военный госпиталь, а в первой половине 1854 г. Троицкий был произведен в статские советники и назначен корпусным штаб-доктором. Троицкий оставался главным лекарем госпиталя на протяжении всего периода каторги Достоевского. 18 августа 1850 г. А. И. Сулоцкий писал М. А. Фонвизину: «О страдальцах только я и знаю, что они почти постоянно в лазарете и что, когда живут тут, пользуются столом от главного лекаря Троицкого». О том, что в Достоевском «принимал самое теплое участие» Троицкий, вспоминал и врач А. Е. Ризенкампф в письме к младшему брату писателя А. М. Достоевскому от 16 февраля 1881 г.

П. К. Мартьянов свидетельствовал, что «большое участие в петрашевцах принимал старший доктор госпиталя Троицкий. Он иногда сообщал им через "морячков" [разжалованные гардемарины, прибывшие из Петербурга в Омск. — С. Б.], что они теперь могут (тот или другой) прийти в госпиталь на передышку, и они отправлялись и вылеживали там по несколько недель, получая хороший сытный стол, чай, вино и другие предметы, частию с госпитальной, частию с докторской кухни. "Записки из Мертвого дома", как рассказывал одному из юношей И. И. Троицкий, начал писать Достоевский в госпитале, с его разрешения, так как арестантам никаких письменных принадлежностей, без разрешения начальства, иметь было нельзя, а первые главы их долгое время находились на хранении у старшего госпитального фельдшера [Скорее всего, подразумевается «Сибирская тетрадь». — С. Б.] <...>. Но если общественная жизнь не была развита в Омске, — доносы на действия начальства имели в нем громадное применение. Не было учреждения, на которое бы кто-нибудь не доносил или не жаловался. Даже доктор Троицкий и тот должен был испытать на себе все неприятности подобной эпидемии. Один из его помощников, ординатор [Л. П.] Крыжановский, сделал на него донос в Петербург, что он оказывает слишком большое снисхождение и потворство политическим арестантам. Вследствие этого было прислано особое лицо для расследования, и омскому начальству немало стоило трудов, чтобы замять дело, сильно раздутое доносчиком. Но при всем том, что доктор Троицкий не был признан виновным, ему объявили строгий выговор...».