Милюков Александр Петрович

[30 июля (11 августа) 1816, г. Козлов Тамбов. губ. — 6 (18) февраля 1897, Петербург]

Писатель, историк литературы, педагог. Милюков познакомился с Достоевским на вечерах у поэта А.Н. Плещеева в Петербурге зимой 1847—1848 гг. На одном из собраний кружка С.Ф. Дурова Милюков прочел свой перевод из книги «Слова верующего» Ф.Р. де Ламенне. В связи с тем, что его имя всплывало в показаниях петрашевцев, Милюков в августе 1849 г. привлекался следственной комиссией к допросу, но ни арестован, ни привлечен к суду не был, хотя за ним и был установлен секретный надзор. Достоевский показал на допросе в следственной комиссии: «Г-н Милюков на вечерах Дурова был как и все гости. Так как он сам литератор, то знакомство его с Дуровым и с обществом, которое собиралось у Дурова, было литературным знакомством. Милюкова, казалось мне, все любили за веселый и добродушный характер <...>. Раз он как-то сказал, — не помню, к какому разговору, — что у него есть переложение известной статьи Ламенне на славянский язык. Это показалось странным и любопытным, и его просили показать. Милюков принес ее и прочел».

Известность в литературных кругах Милюков получил после выхода в 1848 г. книги «Очерки по истории русской поэзии» (по поводу второго издания книги Н.А. Добролюбов написал статью «О степени участия народности в развитии русской литературы»).

22 декабря 1849 г. Милюков сопровождал старшего брата писателя М.М. Достоевского во время прощания с Достоевским и С.Ф. Дуровым в Петропавловской крепости, писал Достоевскому в 1858—1859 гг. в Семипалатинск и Тверь, стараясь привлечь писателя к сотрудничеству в организуемом им журнале «Светоч», а в декабре 1859 г., вместе с М.М. Достоевским, с которым особенно сблизился в 1850-х гг., встречал возвращавшегося после десяти лет каторги и ссылки Достоевского на Николаевском вокзале в Петербурге.

С этого времени возобновились их прежние приятельские отношения и, как вспоминает критик Н.Н. Страхов, Достоевский посещает «вторники» Милюкова: «А.П. [Милюков] пригласил меня в свой литературный кружок, на свои вторники, в Офицерской улице, в доме Якобса. С первого вторника, когда я явился в этот кружок, я считал себя как будто принятым, наконец, в общество настоящих литераторов, и очень всем интересовался. Главными гостями А.П. [Милюкова] оказались братья Достоевские, Федор Михайлович и Михаил Михайлович, давнишние друзья хозяина и очень привязанные друг к другу, так что бывали обыкновенно вместе. Кроме них часто являлись А.Н. Майков, Вс. Вл. Крестовский, Д.Д. Минаев, доктор С.Д. Яновский, А.А. Чумиков, Вл. Д. Яковлев и другие. Первое место в кружке занимал, конечно, Федор Михайлович: он был у всех на счету крупного писателя и первенствовал не только по своей известности, но и по обилию мыслей и горячности, с которою их высказывал. Кружок был невелик, и члены его были очень близки между собою, так что стеснения, столь обыкновенного во всех русских обществах, не было и следа. Но и тогда была заметна обыкновенная манера разговора Федора Михайловича. Он часто говорил со своим собеседником вполголоса, почти шепотом, пока что-нибудь его особенно не возбуждало; тогда он воодушевлялся и круто возвышал голос <...>.

Разговоры в кружке занимали меня чрезвычайно. Это была новая школа, которую мне довелось пройти, школа, во многом расходившаяся с теми мнениями и вкусами, которые у меня сложились <...>. Естественно, что и направление кружка сложилось под влиянием французской литературы. Политические и социальные вопросы были тут на первом плане и поглощали чисто художественные интересы. Художник, по этому взгляду, должен следить за развитием общества, и приводить к сознанию нарождающееся в нем добро и зло, быть поэтому наставником, обличителем, руководителем; таким образом почти прямо заявлялось, что вечные и общие интересы должны быть подчинены временным и частным. Этим публицистическим направлением Федор Михайлович был вполне проникнут и сохранял его до конца жизни».

В журнале «Светоч» в 1862 г. (№ 5) Милюков опубликовал статью «Преступные и несчастные», посвященную разбору «Записок из Мертвого дома». В 1863—1864 гг. Милюков сотрудничал в журналах братьев Достоевских «Время» и «Эпоха». В октябре 1866 г. Достоевский благодаря Милюкову познакомился с А.Г. Сниткиной, ставшей второй женой писателя А.Г. Достоевской. Вот как вспоминает об этом сам Милюков: «В праздник Покрова Богородицы, то есть 1-го октября [1866 г.] зашел я к Достоевскому, который незадолго приехал из Москвы. Он быстро ходил по комнате с папиросой и, видимо, был чем-то очень встревожен.

— Что вы такой мрачный? — спросил я.

— Будешь мрачен, когда совсем пропадаешь! — отвечал он, не переставая шагать взад и вперед.

— Как! что такое?

— Да знаете вы мой контракт с Стелловским?

— О контракте вы мне говорили, но подробностей не знаю.

— Так вот посмотрите.

Он подошел к письменному столу, вынул из него бумагу и подал мне, а сам опять зашагал по комнате. Я был озадачен. Не говоря уже о незначительности суммы, за которую было запродано издание, в условии заключалась статья, по которой Федор Михайлович обязывался доставить к ноябрю того же года новый, нигде еще не напечатанный роман в объеме не менее десяти печатных листов большого формата, а если не выполнить этого, то Стелловский имеет право перепечатывать все будущие его сочинения без всякого вознаграждения.

— Много у вас написано нового романа? — спросил я.

Достоевский остановился передо мною, резко развел руками и сказал:

— Ни одной строки!

Это меня поразило.

— Понимаете теперь, отчего я пропадаю? — сказал он желчно.

— Но как же быть? ведь надобно что-нибудь делать! — заметил я.

— А что же делать, когда остается один месяц до срока. Летом для "Русского вестника" писал, да написанное должен был переделывать, а теперь уж поздно: в четыре недели десяти больших листов не одолеешь.

Мы замолчали. Я присел к столу, а он заходил опять по комнате.

— Послушайте, — сказал я, — нельзя же вам себя навсегда закабалить; надобно найти какой-нибудь выход из этого положения.

— Какой тут выход! Я никакого не вижу.

— Знаете что, — продолжал я, — вы, кажется, писали мне из Москвы, что у вас есть уже готовый план романа?

— Ну, есть, да ведь я вам говорю, что до сих пор не написано ни строчки.

— А не хотите ли вот что сделать: соберемте теперь же нескольких наших приятелей, вы расскажете нам сюжет романа, мы наметим его отделы, разделим по главам и напишем общими силами. Я уверен, что никто не откажется. Потом вы просмотрите и сгладите неровности или какие при этом выйдут противоречия. В сотрудничестве можно будет успеть к сроку: вы отдадите роман Стелловскому и вырветесь из неволи. Если же вам своего сюжета жаль на такую жертву, придумаем что-нибудь новое.

— Нет, — отвечал он решительно, — я никогда не подпишу своего имени под чужой работой.

— Ну, так возьмите стенографа и сами продиктуйте весь роман: я думаю, в месяц успеете кончить.

Достоевский задумался, прошелся опять по комнате и сказал:

— Это другое дело... Я никогда еще не диктовал своих сочинений, но попробовать можно... Да, другого средства нет, не удастся — так пропал... Спасибо вам: необходимо это сделать, хоть и не знаю, сумею ли... Но где стенографа взять? Есть у вас знакомый?

— Нет, но найти не трудно.

— Найдите, найдите, только скорее.

— Завтра же похлопочу.

Федор Михайлович был в возбужденном состоянии: он, очевидно, начал надеяться на возможность выйти из своего тяжелого положения, но в то же время не совсем еще был уверен в успехе новой для него работы. На другой день я обратился к одному из моих сослуживцев, Е.Ф. В–ру, с вопросом: нет ли у него знакомого стенографа, и объяснил ему при этом, в чем дело. Он обещал съездить к своему знакомому, П.М. Ольхину, который за несколько месяцев перед тем открыл курсы стенографии, преимущественно для женщин. Я просил сделать это не мешкая — и вот на другой же день к Достоевскому явилась по рекомендации Ольхина, в качестве стенографки, одна из лучших его учениц, Анна Григорьевна Сниткина. После объяснения относительно подробностей работы и условий, с следующего же утра, 4-го октября, началось стенографирование романа "Игрок". Я изредка заходил к Федору Михайловичу в такие часы, когда не мог помешать работе, и видел, что он мало-помалу становился покойнее и веселее, и надежда на успех дела превращалась у него уже в положительную уверенность. Наконец, роман был окончен и переписан ровно к 30-му октября. Несмотря на возбужденное состояние автора и новый для него способ работы, сочинение вышло замечательным в литературном отношении <...>.

Но роман этот, как я уже заметил, не только освободил Достоевского от эксплуатации издателя, а вместе с тем имел решительное влияние на всю остальную жизнь автора. Во время ежедневной работы над сочинением Федор Михайлович и его сотрудница хорошо узнали и оценили друг друга; он сделал ей предложение, не умолчав, конечно, ни о своих денежных нуждах, ни о роковой болезни, — и 15-го февраля 1867 г. мы были уже на их венчании в Троицком Измайловском соборе. Я позволю себе прибавить, что этот второй брак Достоевского был вполне счастлив, и он приобрел в Анне Григорьевне и любящую жену, и практическую хозяйку дома, и умную ценительницу своего таланта».

Однако духовной близости между Достоевским и Милюковым не было. В «Воспоминаниях» А.Г. Достоевской приводятся слова Достоевского об одной газетной заметке: «По пошловатому тону рассказа дело не обошлось без А.П. Милюкова». В заграничный период (1867—1871) Достоевский не написал Милюкову ни одного письма и несколько раз отзывался о нем резко из-за связи с некоей Нарден и о дурном отношении ее к дочерям Милюкова, в частности, к Людмиле Милюковой: «Каков Милюков-то? Хорош, нечего сказать» (письмо к Э.Ф. Достоевской от 1 (13) июня 1867 г.); «Про Милюкова я уже слышал давно. Эки бедные дети и экой смешной человек! Смешной и дурной» (письмо к Э.Ф. Достоевский от 11 (23) октября 1867 г.). Этим обстоятельством объясняется довольно резкая запись 27 мая (8 июня) 1867 г. в заграничном дневнике А.Г. Достоевской, когда они с Достоевским получили письмо О.А. Кашиной: «Я почти добежала домой, стала читать письмо, и просто не знаю, что со мною сделалось. Мне так было жаль эту бедную, милую Людмилу, которая должна так терпеть от этого подлого человека и этой мерзавки. Ах, бедная, бедная девушка! Когда Федя пришел, я ему всё рассказала. Он начал читать письмо и также пришел в ужасное негодование. Он жалел, что его нет в Петербурге, тогда бы он непременно что-нибудь бы предпринял. Он готов бы был отколотить Милюкова или дать пощечину N, хотя бы за это <пришлось> просидеть три месяца в тюрьме. Нам очень жаль Людмилу. Если б у меня были деньги, я тотчас бы послала ей, чтоб она могла хотя бы жить отдельно. Какое ее ужасное положение! Как мне ее жаль! Если ей все так будет дурно, то мы, если она только согласится, возьмем ее к себе».

В 1874 г. вышли «Жемчужины русской поэзии» Милюкова, через год — «Отголоски на литературные и общественные явления». В 1881 г. были опубликованы воспоминания Милюкова о Достоевском, вошедшие затем в книгу Милюкова «Литературные встречи и знакомства» (СПб., 1890), — замечательные в бытовом отношении воспоминания, хотя Милюков и не упоминает о некоторой отчужденности между собой и Достоевским, возникшей в связи с Нарден и дочерьми. Некоторые житейские черты Милюкова, сильно утрированные, приданы Липутину в «Бесах».

Сохранилось 5 писем Достоевского к Милюкову за 1860—1867 гг. и 2 письма Милюкова к Достоевскому за 1859, 1870 г. в РГБ.