Кривцов Василий Григорьевич

[1804, Томская губ. — 5 (17) марта 1861, Омск]

Плац-майор Омского острога. В письме к старшему брату М. М. Достоевскому от 30 января — 22 февраля 1854 г. Достоевский вспоминает о своем приезде на каторгу: «Еще в Тобольске я узнал о будущем непосредственном начальстве нашем. Комендант был человек очень порядочный, но плац-майор Кривцов — каналья каких мало, мелкий варвар, сутяга, пьяница, всё, что только можно представить отвратительного. Началось с того, что он нас обоих, меня и Дурова, обругал дураками за наше дело и обещался при первом проступке наказывать нас телесно. Он уже года два был плац-майором и делал ужаснейшие несправедливости. Через 2 года он попал под суд. Меня Бог от него избавил. Он наезжал всегда пьяный (трезвым я его не видал), прибрался к трезвому арестанту и драл его под предлогом, что тот пьян как стелька. Другой раз при посещении ночью, за то, что человек спит не на правом боку, за то, что вскрикивает или бредит ночью, за всё, что только влезет в его пьяную голову. Вот с таким-то человеком надо было безвредно прожить, и этот-то человек писал рапорты и подавал аттестации об нас каждый месяц в Петербург...»

В «Записках из Мертвого дома» Кривцов изображен под прозвищем «Восьмиглазый»:

«Этот майор был какое-то фатальное существо для арестантов, он довел их до того, что они его трепетали. Был он до безумия строг, "бросался на людей", как говорили каторжные. Всего более страшились они в нем его проницательного, рысьего взгляда, от которого нельзя было ничего утаить. Он видел как-то не глядя. Входя в острог, он уже знал, что делается на другом конце его. Арестанты звали его восьмиглазым. Его система была ложная. Он только озлоблял уже озлобленных людей своими бешеными, злыми поступками, и если б не было над ним коменданта, человека благородного и рассудительного, умерявшего иногда его дикие выходки, то он бы наделал больших бед своим управлением. Не понимаю, как он мог кончить благополучно; он вышел в отставку жив и здоров, хотя, впрочем, и был отдан под суд <...>.

Страшный был это человек именно потому, что такой человек был начальником, почти неограниченным, над двумястами душ. Сам по себе он только был беспорядочный и злой человек, больше ничего. На арестантов он смотрел как на своих естественных врагов, и это была первая и главная ошибка его. Он действительно имел некоторые способности; но всё, даже и хорошее, представлялось в нем в таком исковерканном виде. Невоздержанный, злой, он врывался в острог даже иногда по ночам, а если замечал, что арестант спит на левом боку или навзничь, то наутро его наказывал: "Спи, дескать, на правом боку, как я приказал". В остроге его ненавидели и боялись как чумы. Лицо у него было багровое, злобное <...>.

Мне рассказывали в подробности, как хотели убить нашего майора. Был в остроге один арестант. Он жил у нас уже несколько лет и отличался своим кротким поведением <...>. В один день он пошел и объявил унтер-офицеру, что не хочет идти на работу. Доложили майору; тот вскипел и прискакал немедленно сам. Арестант бросился на него с приготовленным заранее кирпичом, но промахнулся. Его схватили, судили и наказали. Всё произошло очень скоро. Через три дня он умер в больнице...»

П. К. Мартьянов приводит в своих воспоминаниях «В переломе века» один факт, связанный с Кривцовым, Достоевским и разжалованными гардемаринами, которые служили в Омске:

«Немалую услугу оказал Ф. М. Достоевскому также и один из "морячков". Оставленный однажды для работ в остроге, он находился в своей казарме и лежал на нарах. Вдруг приехал плац-майор Кривцов — этот описанный в "Записках из Мертвого дома" зверь в образе человека.

— Это что такое? — закричал он, увидя Федора Михайловича на нарах. — Почему он не на работе?

— Болен, ваше высокоблагородие, — отвечал находившийся в карауле за начальника "морячок", сопровождавший плац-майора в камеры острога, — с ним был припадок падучей болезни.

— Вздор!.. Я знаю, что вы потакаете им!.. В кордегардию его!.. Розог!..

Пока стащили с нар и отвели в кордегардию действительно вдруг заболевшего со страху петрашевца, караульный начальник послал к коменданту ефрейтора с докладом о случившемся. Генерал де Граве тотчас приехал и остановил приготовления к экзекуции, а плац-майору Кривцову сделал публичный выговор и строго подтвердил, чтобы больных арестантов отнюдь не подвергать наказаниям...».

О жестокости Кривцова вспоминает также каторжник — поляк А. К. Рожновский.

Врач А. Е. Ризенкампф, приятель Достоевского в юношеские годы, служил в Омском военном госпитале во время пребывания в омской каторге Достоевского. 16 февраля 1881 г. А. Е. Ризенкампф писал младшему брату писателя А. М. Достоевскому: Кривцов «дошел до того, что воспользовался первым случаем поправления его [Достоевского] здоровья и выпискою из госпиталя, чтобы назначить его к исполнению самых унизительных работ вместе с другими арестантами, а вследствие некоторых возражений он даже подверг его телесному наказанию. Вы не представляете себе ужас друзей покойного, бывших свидетелями, как, вследствие экзекуции, в присутствии личного его врага Кривцова, Федор Михайлович, при его нервном темпераменте, при его самолюбии, в 1851 году в первый раз поражен был припадком эпилепсии, повторявшимся после того ежемесячно...»

Анализ других, совершенно разнотипных свидетельств позволяет со всей определенностью утверждать, что Достоевский на каторге всё же не подвергался телесному наказанию. Поляк И. Богуславский услышал, по его словам, о Кривцове или «Ваське», «Васе», как его называли арестанты, задолго до прибытия в Омск: казаки из конвоя называли его дьяволом и уверяли, что любая собака убегает стремглав, как только издали увидит этого изверга. Перед входом в квартиру плац-майора выстроена очередная партия каторжников, в которой был и И. Богуславский:

«В шлафроке в очках вышел к нам наполовину седой тучноватый мужчина чуть выше среднего роста. Его небольшие усы соединялись с узкими бакенбардами, шнуром пересекая выпирающие налитые щеки, красные, как и его глаза; все лицо явно говорило, что Вася уже прошел половину пути к состоянию горького пьяницы.

Пил он, в самом деле, страшно, а в тот момент был в сильно раздраженном состоянии, едва увидев нас, он заорал во все горло.

— Кто такие? Кто такие? Это крепостные арестанты, каторжные?! В гражданской одежде, с необритой головой, с бородой и усами! Что на них за одежда? Как это может быть и на кого они похожи?!

Естественно, воспроизводя его речь, я опустил тут все "красоты" стиля, которыми Вася щедро пользовался, да и отчего же он должен был на них скупиться?»

Далее И. Богуславский вспоминает об издевательстве Кривцова над поляком А. Мирецким и об инциденте между Кривцовым и поляком Ю. Жоховским, о чем рассказывает также Достоевский в «Записках из Мертвого дома»:

«В дороге от У-горска до нашей крепости их не брили, и они обросли бородами, так что когда их прямо привели к плац-майору, то он пришел в бешеное негодование на такое нарушение субординации, в чем, впрочем, они вовсе не были виноваты.

— В каком они виде! — заревел он. — Это бродяги, разбойники!

Ж-кий, тогда еще плохо понимавший по-русски и подумавший, что их спрашивают: кто они такие? бродяги или разбойники? — отвечал:

— Мы не бродяги, а политические преступники.

— Ка-а-к! Ты грубить? грубить! — заревел майор. — В кордегардию! сто розог, сей же час, сию же минуту!

Старика наказали...».

Об этом же эпизоде, а также об издевательстве Кривцова над А. Мирецким пишет и каторжник Ш. Токаржевский в своих воспоминаниях «Семь лет каторги». В. С. Вайнерман впервые в своей книге «Достоевский и Омск» (Омск. 1991. С. 46—47) собрал биографические сведения о Кривцове. В должности плац-майора Кривцов находился со 2 октября 1846 г. по 2 ноября 1851 г. Под суд, о котором упоминается в «Записках из Мертвого дома», он был отдан после ревизии из Петербурга, которая состоялась в первых числах августа 1851 г. Кривцову было предложено подать в отставку, и он просит командира Отдельного Сибирского корпуса генерала Г. X. Гасфорта уволить его от службы «по домашним обстоятельствам». Направляя документы Кривцова в Петербург, Г. X. Гасфорт напоминает начальству, что «майор Кривцов состоит под следствием и права не имеет на награду при отставке следующим чином, мундиром и пенсионом, впредь до окончания оного». Однако после окончания следствия Кривцов вышел в отставку в чине подполковника. Омская знакомая Достоевского Н. С. Примаковская в письме к нему в августе — сентябре 1861 г. сообщает, что Кривцов скоропостижно скончался «в гостях у доктора». Поэтому недостоверными выглядят воспоминания Ш. Токаржевского, который, будучи проездом в Омске в 1864 г., встретил нищего — бывшего плац-майора, и подал ему рубль; Кривцов тоже узнал его и на вопрос, что же произошло, ответил: «Бог меня покарал за покойного Жоховского, за вас всех. Простите!».