Достоевская (Манасеина) Екатерина Михайловна

[12 (24) декабря 1853, Петербург — 30 августа 1932, Ленинград]

Племянница Достоевского, младшая дочь старшего брата писателя М. М. Достоевского. Жена писателя А. Г. Достоевская вспоминает о жизни с Достоевским в Петербурге еще до отъезда за границу в 1867 г.:

«Возвращаясь к одиннадцати часам, я почти всегда заставала у себя Катю Достоевскую, племянницу Федора Михайловича. Это была прехорошенькая девочка лет пятнадцати, с прекрасными черными глазами и двумя длинными белокурыми косами за спиной. Ее мать, Эмилия Федоровна, несколько раз говорила мне, что Катя меня полюбила, и выражала желание, чтоб я имела на нее влияние. На столь лестный для меня отзыв я могла ответить только приглашением бывать у меня как можно чаще. Так как у Кати не было постоянных занятий и дома было скучно, то она и приходила к нам прямо с утренней прогулки, это ей было тем удобнее, что жили они от нас в пяти минутах расстояния» (Достоевская А. Г. Воспоминания. 1846–1917. М., 2015. С. 168).

Катя Достоевская, племянница Ф. М. Достоевского / © FedorDostoevsky.ru

Когда Достоевский оказался за границей, его пасынок П. А. Исаев писал ему 31 мая 1868 г.:

«В доме всё по-старому. Изменилась только Катя, сильно выросла, чуть не догнала мамашу. У ней теперь экзамены; до сих пор держала хорошо, осталось только два, вероятно, и их выдержит. Резвушка она стала страшная. В этот год она значительно развилась» (Цит. по: Волоцкой М. В. Хроника рода Достоевского. 1506–1933. М., 1933).

Однако гражданский брак Достоевской с профессором Военно-медицинской академии в Петербурге, редактором журнала «Врач» В. А. Манасеиным огорчил Достоевского. Дочь писателя Л. Ф. Достоевская пишет:

«Другая моя кузина еще более ранила сердце Достоевского. Она влюбилась в довольно известного ученого, от которого ушла жена, не дав ему развода, хотя и любила другого, чтобы обманутый муж не мог воспользоваться свободой. В России в те времена трудно было развестись. Без взаимного согласия развод был почти невозможен. Моя кузина пренебрегла общественным мнением и стала любовницей или, как тогда говорили, "гражданской женой" ученого, не имевшего права жениться на ней. Она прожила с ним до его смерти, свыше двадцати лет, и все друзья ученого относились к ней, как к его законной жене. Несмотря на нравственную чистоту этой связи, отец мой никогда не смог простить племянницу. Это случилось через несколько лет после свадьбы моих родителей, и моя мать позднее рассказывала мне, что Достоевский рыдал, как ребенок, узнав о "позоре" своей племянницы. "Как она могла осмелиться опорочить честное имя Достоевских?" — повторял, горько плача, мой отец. Он запретил моей матери поддерживать какие бы то ни было отношения с виновной; я никогда не знала эту кузину» (Достоевская Л. Ф. Достоевский в изображении своей дочери. СПб., 1992. С. 96).

О своем чувстве вины перед Достоевской пишет младший брат писателя А. М. Достоевский:

«Я всегда думал, думаю и буду думать, что мы все, Достоевские и урожденные Достоевские, крайне виноваты перед этой милой, доброй и симпатичной нашей родственницей! Она, конечно, в своем анормальном положении стеснялась поддерживать с нами родственные сношения, а мы?! Мы отвернулись от нее как от прокаженной! Отвернулись все, начиная с главы фамилии Ф. М. Достоевского, который при всем своем уме и гениальности сильно ошибался в своих на это воззрениях. Отвернулась и родная сестра, вероятно, по совету своего мужа — философа..., а за ними отвернулись и все остальные родственники!.. И оставили ее одну, одну с своим избранным, которому она верна вот уже почти 20 лет. Почему же?.. За что?.. Она, видите ли, положила пятно на фамилию! Че-ем? Мы для того только, чтобы показаться прогрессистами, восхваляем публично обычаи Запада, преклоняемся перед гражданскими их установлениями... нервно следим за законопроектом в Австро-Венгрии по введению в стране того же гражданского брака... а у себя не смеем допустить единственного случая подобного брака, состоявшегося по необходимости, так как они не могут освятить (не говорю закрепить, он и так оказался крепким) его таинством, т. е. церковным браком! А отчего?

— Да помилуйте, как представить ее обществу?.. Да она может быть и не допустила бы себя до того, чтобы ее представляли обществу! Значит, всё сводится к тому, что:

Ах, Боже мой! что станет говорить
Княгиня Марья Алексеевна!...

— Нет, не к этому одному, помилуйте... У нас дети, какой пример!..

Вздор, вздор и вздор!.. Дети малолетние не должны и рассуждать об этом, а дети мало-мальски подрастающие, по мере своего подрастания, должны становиться в уровень с высотою воззрения своих родителей!.. И благо детям, ежели отчие воззрения сделают их действительными людьми, а не автоматами только!

Я тоже виноват!.. Я не оправдываю себя... Хотя и скажу, что всякий свой приезд в Петербург, в особенности тогда, когда со смертью брата Федора Михайловича я сделался старшим в роде, — я каждый раз помышлял о сближении своем с племянницею; но меня всегда отдаляла от этого мысль, что подумают, что я сделал сближение это в расчете на внимание профессора к моему сыну, которому предстояли экзамены сперва выпускные, а затем докторские... Знаю, что и это соображение попахивает княгинею Марьей Алексеевной... но тут я держался соображения этого потому, что был причастен к этому не один я, но и сын мой. А впоследствии было как будто бы и поздно, но я горько сожалею, что не сделал этого сближения в последнее пребывание в Петербурге в октябре и ноябре 1892 г. И ежели бы мне каким-либо чудом пришлось еще раз побывать в Петербурге... то я непременно исполнил бы это свое давнишнее желание и сблизился бы, надеюсь, с дочерью моего покойного брата!» (Достоевский А. М. Воспоминания. СПб., 1992. С. 223–224).