Мечтательство

Мечтательство — неоднократно используемое Достоевским определение одной из характернейших черт духовной жизни русского общества 1840-х гг., а именно — мироощущение людей романтического склада, преобладающим элементом которого были фантазия и воображение, согретые страстными порывами сердца.

Проблема романтического сознания, столь актуальная для русской литературы 1830 – начала 1840-х гг., получила глубокое развитие в творчестве Достоевского 1840–1850-х гг. Рассмотренные в едином творческом процессе художественные произведения («Бедные люди», «Двойник», «Слабое сердце», «Белые ночи», «Хозяйка», «Неточка Незванова», «Маленький герой», «Дядюшкин сон», «Село Степанчиково и его обитатели»), а также «Петербургская летопись» (1847) и «Петербургские сновидения в стихах и прозе» (1861) представляют собой целостный контекст, предметом изображения в котором явилась личность романтического типа. Достоевский создал галерею разнообразных видов мечтателей, исследовав социальную, философскую, эстетическую природу этого явления.

Необычайную распространенность мечтательства («имя ему легион» — 18; 13) Достоевский связывает с особенностями русской общественной жизни 1840-х гг., со своеобразием русского национального характера, а также с романтической природой явления. Социальной почвой для развития мечтательства явилась, с одной стороны, глубокая неудовлетворенность человека современной жизнью, характеризовавшейся общественным неблагополучием, рабским положением крестьянства, обнищанием городской бедноты, отсутствием демократических прав, а с другой, — пробуждением в обществе и в каждой личности страстной потребности нравственной свободы, духовности, что во многом объективно было предопределено начавшимся подъемом демократического сознания, распространением идей утопического социализма.

С пробуждением сознания в широких слоях русского общества Достоевский связывает развитие аналитического осмысления жизни: «Наступает какая-то всеобщая исповедь <...> Тысячи новых точек зрения открываются уже таким людям, которые никогда и не подозревали иметь на что-нибудь свою точку зрения» (18; 27). Достоевский раскрыл содержание феномена русского мечтательства как «духовного раздвоения» (Щенников Г. К. Достоевский и русский реализм. Свердловск, 1987. С. 31), сочетания противоположных начал, отразивших в себе сложность и драматизм процессов духовной жизни общества. Внутренняя структура личности мечтателя держится на парадоксальном единстве страстного искания идеала и разрушительного самоутверждения. Доминанта одного из этих начал определяет нравственный облик мечтателя. В произведениях 1840-х гг. Достоевский раскрыл драматическую диалектику этого явления. Мечтательство явилось ярким проявлением интенсивной напряженной нравственной жизни человека, свидетельством перевеса «внутренних» интересов над «внешними», исключительной деятельности фантазии, воображения, питающихся образами и идеями романтического искусства: «Фантазия их, подвижная, летучая, легкая <...> целый мечтательный мир, с радостями, горестями, с адом и раем, с пленительнейшими женщинами, с геройскими подвигами, с благородною деятельностью...» (18; 33).

Но вместе с тем Достоевский показал ограниченность и односторонность мечтательства, являвшегося способом бегства от жизни в уединение личных интересов, формой болезненной самозащиты, амбиции, нарушением гармонии и разрушением личности, превращением ее «в подпольного человека». Последствия перевеса «внутреннего» над «внешним» Достоевский назвал кошмаром петербургским — «...это трагедия безмолвная, таинственная, угрюмая, дикая...» (18; 32), проистекающая от уединенного существования в забвении общих интересов: «...в заблуждении своем он совершенно теряет то нравственное чутье, которым человек способен оценить всю красоту настоящего...» (18; 34).

В художественных и публицистических произведениях 1840–1850-х гг. Достоевский наметил различные типы героев-мечтателей, отражающие сложность и неоднородность процесса самосознания в русском обществе. Эпоха 1840-х гг. дала образец социальных мечтателей-утопистов в лице петрашевцев, «основывающих успех социалистического учения на воспитании в людях любви и сострадания к ближнему» (Щенников Г. К. Достоевский и русский реализм. Свердловск, 1987. С. 33). Такой тип мечтателя был художественно воплощен в образе повествователя «Петербургской летописи». Именно повествователю-фельетонисту принадлежит критический анализ болезненного состояния русского общества и им высказана программная мысль петрашевцев-утопистов о необходимости превращения фантастического мечтателя в действительного человека: «Забывает <...>, что жизнь — целое искусство, что жить значит сделать художественное произведение из самого себя; что только при обобщенных интересах, в сочувствии к массе общества и к ее прямым непосредственным требованиям, а не в дремоте, не в равнодушии, от которого распадается масса, не в уединении может отшлифоваться в драгоценный, в неподдельный блестящий алмаз его клад, его капитал, его доброе сердце!» (18; 13–14). Социальным мечтателям родственен мечтатель-альтруист, человек «шиллеровского склада» , тип «слабого сердца», «доброго сердца», названного Достоевским в «Петербургских сновидениях в стихах и прозе» «сентиментальным мечтателем». Это Макар Алексеевич Девушкин, герой «Белых ночей», Вася Шумков, Ордынов, Неточка Незванова, Ростанев. Их духовные искания пронизаны мечтой о братстве и страстным желанием сделать людей счастливыми. Тип мечтателя-альтруиста представлял интерес для Достоевского особым, кризисным, переходным характером мироощущения: от призрачного и самоуглубленного существования они повернули в сторону реальной жизни, к пониманию высокой поэзии, заключенной в обыкновенном мире таких же бедных чиновников, студентов, воспитанниц.

Концепция героя-мечтателя в произведениях Достоевского 1840-х гг. одновременно с апофеозом духовности личности включала полемику с романтическим индивидуализмом. Такая постановка проблемы мечтательства соприкасалась с концепцией «действительного» человека, вырабатываемой в русской и европейской литературе 1830–1840-х гг. При создании образов мечтателей Достоевский активно обращается к сентиментальным и романтическим традициям — и прежде всего к двум важнейшим типам, созданным русской и европейской литературой: байронического героя-индивидуалиста и универсальной (шиллеровской) личности, ищущей высшей гармонии (Щенников Г. К. Достоевский и русский реализм. Свердловск, 1987. С. 33).

Особый интерес Достоевского связан с исследованием сознания героев, испытывающих «байронический комплекс», страдающих от мучительной амбиции, презрения к миру. Таков Голядкин, Ефимов, «подпольный парадоксалист».

В творчестве 1850-х гг. и в последующие десятилетия в осмыслении темы мечтательства ощущается новая дистанция Достоевского, обусловленная жестким опытом сибирской каторги, сменившимся мировоззрением, характером нового времени. Мечтательство чаще становится объектом иронии, осмысляется как проявление инфантильности, безответственности, эгоистического болезненного сознания (Там же. С. 42–45). Однако мечтательство героев на протяжении всего творчества Достоевского будет сохранять в себе и знак высокой духовности, стремления к красоте и нравственному совершенству. Мечтательство, являющееся характерной чертой русской души и объективно отразившее в себе драматический процесс протекания духовной жизни русского общества 1840–1870-х гг., явилось одной из центральных тем творчества Достоевского в постижении тайн человеческого духа.

Жилякова Э. М.