Странные сказки (сумасшедшего)
Проспект цикла фельетонов (по-видимому, анекдотического характера), записанный 9 марта 1875 г.; одна из ранних идей продолжения «Дневника писателя», оставленного в декабре 1873 г. и возобновленного в 1876 г. (впервые опубл.: Литературное наследство. М., 1971. Т. 83. С. 317). Проспект включает 9 пунктов:
«1. Перемена голов.
2. Чудеса в России.
3. Чудеса в Париже (длинная рука).
4. Унгерн-Штернберг.
5. Стрела и нос Наполеона III-го.
6. Le Grand Orient.
7. Распятые в наше время, 4 мученика.
8. Феодор.
9. Дуэль с Кр<аевски>м, пуля в заднице» (21; 263).
Развитие замысла можно усмотреть в более поздней, сделанной где-то через год, записи из тетради 1875–1876 гг., связанной отдельными пунктами с содержанием «Странных сказок»: «Спиритизм. Рука в Париже (ср. п. 3. — М. З.). Сказка была бы забавна ввиду важнейшей психологической черты в душе человека. Воскресим мертвого — и никто не верит, “фокус”! Это свойство распространяется и не на одни чудеса, а на всякую новую, светлую идею, прежде неслыханную <...>. Как же распространяются новые веры и новые мысли? <...> Может быть, я знаю одного странного рассказчика, мечтателя, он рассказал бы» (24; 171). Комментаторы связывают эту запись с планами романа «Мечтатель» (см.: 24; 451). Но скорее всего это свидетельство дальнейшего развития замысла «Странные сказки», хотя в силу синтетизма творчества Достоевского вполне возможно, что «сумасшедший» рассказчик восходит к типу «мечтателя».
Первая запись из перечня 1875 г. связана с «Анекдотом о перестановке голов». Вторая и третья — со спиритизмом, чрезвычайно занимавшим русское общество. В комментариях ПСС собраны факты, подтверждающие высокий интерес Достоевского не только к самим спиритическим сеансам, но и к спорам, развернувшимся вокруг спиритов и их «разоблачителей» (см.: 22; 334, 335, 338, 368–370, 384). О «длинной руке» в Париже упоминается в записях к «Дневнику писателя» (24; 166, 171). Четвертый пункт указывает на желание Достоевского прямо, публицистически разобраться с феноменом «хиумского пирата». Наибольшее число упоминаний О. Р. Л. Унгерн-Штернберга в черновых материалах к разным произведениям связано с идеей «необитаемого острова», куда удаляется герой — не для того, чтобы убежать от наскучившего света, а чтобы оттуда править миром (подробнее см.: 7; 406). Значение пятой записи туманно (об отношении Достоевского к Наполеону III см.: 5; 82–83, 86–87; 11; 263; 12; 358; 22; 364 и др.).
Шестая запись в ПСС не прокомментирована. Вопрос о Достоевском и масонстве был поставлен Т. А. Касаткиной (см.: Касаткина Т. А. Фантазия на тему биографии Ф. М. Достоевского // Достоевский и современность. 1996. С. 57–65), которая рассуждает о возможном масонстве петрашевцев. «Отблески» масонской темы можно усмотреть в «фантастическом Ордене Чести» Версилова в «Подростке»: «Это вы какую-то масонскую ложу проектируете, а не дворянство» (13; 178). Черновые записи к этой сцене были сделаны 4–5 апр. 1875 г. (см.: 16; 332). В августовских записях 1875 г. Достоевский варьирует тот же мотив:
«— (Вы масон? Вы в заговоре?)
— Нет, мой милый. Был, мой милый. Есть ли русский, который не был в свое время в заговоре?» (16; 411).
Определенная «масонская подложка» есть в книге Р. А. Фадеева «Русское общество в настоящем и будущем: (Чем нам быть?)» (СПб., 1874), которая многообразно отразилась в подготовительных материалах к «Подростку» (см.: Семенов Е. И. У истоков «Подростка» // Русская литература. 1973. № 3. С. 107–116). Высказанные в книге идеи «всесословного объединения» под началом дворянства вызвали полемический отклик Достоевского, возмущенного иронично-пренебрежительным отношением автора книги к идеям Ш. Фурье. «Масонская ложа» превращается в некий знак освобождения от существующей иерархии, становится аналогом «фаланстера», своеобразной утопией; кроме того, принципы, цель масонства близки идеям тайных политических обществ. Характерно, что в это время в масонстве наблюдается тенденция ко все большему демократизму. В 1865 г. ложа «Великий Восток Франции», очевидно и упомянутая в шестом пункте проспекта, пересмотрела свою конституцию и признала свободу совести неотъемлемым естественным правом каждого своего члена. В начале 1870-х гг. в этой ложе шли споры по поводу «догмата» о Великом Архитекторе Вселенной, закончившиеся исключением в 1877 г. упоминаний о нем в уставе и конституции. За это ложа-матерь мирового масонства — «Великая Объединенная Ложа Англии» — отлучила «Великий Восток Франции» от «вольных каменщиков», и французская ложа отошла к т. н. либеральному масонству (см. об этом: Серков А. И. История русского масонства. 1845–1945. СПб., 1997. С. 52). В России «Великий Восток Франции» основал ложу Св. Иоанна Крымского в Крыму в 1854 г.; «Великий Восток Италии» — в Одессе в 1874 г. Таким образом, Достоевский вполне мог знать как о фактах масонской деятельности, так и о процессах, протекавших внутри масонских организаций. Самое вероятное толкование возможных сюжетов, связанных с шестой записью, — рассуждение о равноправии, судьбе дворянства, дальних перспективах этого сословия, его «высшей цели», что получило развитие на страницах «Подростка». Седьмая запись, «Распятые в наше время», вероятно, относится к историям о простых людях, принявших мученическую смерть во имя веры, скорее всего на Балканах.
Восьмой пункт не поддается точному истолкованию, возможно, речь идет об отце Феодоре (Бухареве), который в Примечании к статье Страхова «Воспоминания об Аполлоне Александровиче Григорьеве» наряду с Хомяковым и Киреевским упомянут Достоевским в ряду «великих мыслителей» (20; 134).
Девятый раздел связан с вечным конфликтом Достоевского с редакторами, превращавшимися в его кредиторов. «Дуэль с Краевским» восходит к досибирскому периоду (историю обеда, когда Достоевский произносит речь об эксплуатации литературного труда «Павлом Ивановичем Чичиковым», т. е. Краевским, — см.: Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников: в 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 238).
В целом замысел «Странных сказок» растворяется в подготовительных материалах к «Подростку», хотя в большинстве случаев и не переходит в окончательный текст. Особенно показательны две записи, сделанные в конце октября 1874 г.: «Мечты. Пророк. Невидимка. Стрела в глаз Наполеону. Веселый рассказ об отрезанной голове. Как он хорошо это рассказал. Я рассказываю у графини. Разбитие под Москвой и Унгерн-Штернберг» (16; 180) и «Мечты: разбойники, полководец, пророк, ученый, издающий в Париже, лук и стрелы, Унгерн-Штернберг» (16; 187). Важно отметить, что приведенные записи сделаны за полгода до «Странных сказок», к марту 1875 г. соответствующие главы «Подростка» были завершены, но указанные мотивы в них не развернуты. Достоевский, видимо, хотел развить эти замыслы дальше, и мечты Подростка о «вариантах» славы превратились в «сказки Мечтателя» — «сумасшедшего».
Представляется, что именно «мечта о славе» — ключ ко всему циклу. В октябре (1875) в подготовительных материалах к «Подростку» «концентрируются» четыре темы из девяти, входящих в проспект «Странных сказок». Здесь проясняется значение записи «Стрела и нос Наполеона»: по-видимому, Подросток мечтает о том, как он выстрелит из лука в глаз Наполеону. Возможно, «странный» сюжет должен был развить тему покушения на императора. Во Франции не утихали страсти вокруг Наполеона III, скончавшегося в 1873 г., и его наследников; расследовались преступления бонапартизма перед страной (все газеты сообщали о разоблачительном докладе Савари в Национальном собрании). В целом проясняется смысл всего замысла — это должны были быть истории, рассказанные человеком, мечтающим прославиться и обнаруживающим в окружающем мире тысячи способов это сделать — от скандала до подвига, от «еретичества» до святости. Сходные идеи разрабатывались Достоевским для повести «Козлову» (наброски к которой содержатся в этой же рабочей тетради; март 1875 г.), ср.: «ЛИЦО: (тип). Мечтатель о том, как он едет в вагоне, говорит, и все дамы благодарят его. Или о том, как он поступает с женой, обманувшей его. Всегда, после страшных жестокостей, оказывается, что он прощает всех и все счастливы. Фельдмаршал. Унгерн-Штернберг (подробнейше описать)» (16; 49).
Загидуллина М. В.