«Козлову»

Авторская маркировка чернового наброска повести или рассказа; датируется (по положению в рабочей тетради) февралем – мартом 1875 г. (впервые опубл.: Описание рукописей Ф. М. Достоевского. М., 1957. С. 128). Поэт и переводчик П. А. Козлов готовился к осени 1875 г. издать «Литературный сборник» «чисто беллетристического содержания», в котором пригласил участвовать и Достоевского. Достоевский согласился, однако так и не собрался написать повесть, да и сам сборник не состоялся. О замысле «Козлову» можно судить по наброску, находящемуся в рабочей тетради 1872–1875 гг., сделанному под рубрикой: «Козлову». Кроме того, пересматривая ранние подготовительные материалы к «Подростку», сделанные еще летом 1874 г., Достоевский против двух из них, не отразившихся в печатном тексте, сделал на полях пометы: «Может быть, для повести Козлову»; «В рассказ Козлову. Февр<аль>».

Отвечая на предложение Козлова, Достоевский обозначил объем будущей повести: «Двух-трех листов доставить <...> ни за что не могу. Вещица может быть в один печатный разве лист, немного менее или более листа».

Судя по всем трем наброскам, повесть должна была быть основана на каком-нибудь «анекдоте». Первый и второй фрагменты (из подготовительных материалов к «Подростку») представляют собой возможные наблюдения в вагоне поезда, когда определенное «лицо» (тип) рассказывает какие-либо истории. Здесь появляется излюбленный у Достоевского тип мечтателя, а также неоднократно упоминаемый в набросках разных замыслов Унгерн-Штернберг (ср. «Странные сказки (сумасшедшего)»). Третья запись тоже может рассматриваться в подобном «анекдотическом ключе»: «Дрезденская Мадонна, Лизав<ета> Кузьминична. Я, "неровен-то пес навяжется". Страхов. Сватовство. Не устоял перед обедом...»

Лизавета Кузьминична упоминалась еще в замысле конца 1869 – начала 1870 г. («[Роман о Князе и Ростовщике]»), наброски к которому делались, кстати, как раз в Дрездене. В наброске «Козлову» также отмечается связь «Лизаветы Кузьминичны» и «Дрезденской Мадонны». По мнению Г. М. Фридлендера, речь идет не о «Сикстинской мадонне» Рафаэля, а о дрезденской копии с картины Г. Гольбейна «Мадонна с семьей бюргермейстера Я. Мейера». По предположению комментаторов ПСС, Лизавета Кузьминична, возможно, няня дочери писателя или дрезденская знакомая Достоевских. Однако никаких свидетельств об этом нет, и такое предположение выглядит достаточно произвольным.

Еще раз к этому сочетанию Достоевский обратится в черновых материалах к «Дневнику писателя» за 1876 г. Во всяком случае, в сочетании «Лизавета Кузьминична и Дрезденская Мадонна» есть оксюморонность, нелепица. Возможно, что за ним также скрывается некий анекдот. Не случайно контекст этой записи в черновых материалах к «Дневнику писателя» за 1876 таков:

«Старушка, 104 года.

Гадание в карты, валет.

Лизавета Кузьминична и дрезденская мадонна.

Нянюшка Алена Фроловна.

Генерал — высунул язык.

(Лизавета Смердящая.)

Илюша и Иванище.

Спиритический сеанс 13 февр<аля>. О Фоме Неверном.

Язык в зеркале».

Комментарий ПСС к записи «Страхов. Сватовство...» также обнаруживает возможности комической интерпретации этих слов, связанных с другом Достоевского — «закоренелым холостяком» философом и критиком H. Н. Страховым. Таким образом, замысел рассказа или повести «Козлову» по-видимому, должен был быть анекдотического свойства.

Загидуллина М. В.