Единство художественного целого

Единство художественного целого в романах Достоевского — эта проблема была осознана и потребовала решения после выхода первого издания книги М. М. Бахтина о писателе. Тогда в откликах А. Л. Бема, Н. Я. Берковского, П. М. Бицилли указывалось, что концепция полифонизма не дает удовлетворительного ответа на вопрос, как строятся, на чем основаны единство и целостность произведений Достоевского. Наиболее прямо эта проблема касается больших романов 60–70-х гг., но и форма романа «Бедные люди» уже поставила ее. Так как в романе полифоническом изображается «множественность неслиянных сознаний» (Бахтин М. М.) и предельно объективно воссоздаются «кругозоры героев», то неизбежно возникает вопрос о том, как они сочетаются в целое романа. Полифония в музыке предполагает гармоническое сочетание мелодичных линий и голосов. Сам Бахтин осознавал проблему: например, анализируя работу Б. М. Энгельгардта «Идеологический роман Достоевского», он задается вопросом: «Как же объединяются миры героев с лежащими в их основе идеями в мир автора, то есть в мир романа?» (Бахтин М. М.). В построениях ученого общехудожественное требование единства и целостности, которому должно отвечать любое полноценное произведение, не отвергается. Бахтин рассматривает роман Достоевского «как художественное единство», призывает слышать «за отдельными голосами» «целое». Суть дела, по-видимому, в том, как мыслить «полифонический замысел романного целого» и как он осуществляется, с точки зрения конкретной поэтики. Если в приведенной цитате единый и целостный «мир романа» уподоблен «миру автора», то на практике в полифоническом романе — по Бахтину — «дано неснятое диалектически противостояние многих сознаний, не сливающихся в единство становящегося духа...» Мало того, специфическое изображение идеи у Достоевского приводит к распадению «романного мира на миры героев». Полифонический роман «строится не как целое одного сознания, объективно принявшего в себя другие сознания, но как целое взаимодействия нескольких сознаний, из которых ни одно не стало до конца объектом другого» (Бахтин М. М.). В полифоническом произведении налицо «единство события, в котором несколько полноправных участников» (Бахтин М. М.). В структуре романа Достоевского — по Бахтину — не находится места «для третьего, монологически объемлющего сознания»: «Для него нет ни композиционного, ни смыслового места (Бахтин М. М.). Поэтому-то, «с точки зрения монологического понимания», роман Достоевского «многоакцентен и ценностно противоречив» (Бахтин М. М.).

Единство полифонического романа резко противопоставляется Бахтиным монологическому как «единство высшего порядка» — «надкругозорное», «надсловесное, надголосое, надакцентное» (Бахтин М. М.). «Разрушение» «монологического авторского кругозора» названо важнейшей творческой задачей Достоевского-художника. Решив ее, писатель добивается «диалогичности последнего целого».

Однако насколько ясны поэтико-структурные механизмы нового, диалогического единства? «Событие» (и «со-бытие»!) встречи сознаний героев, «связующее внутренних людей событие», происходит все-таки внутри целостного художественного мира и единого жанрового механизма. «Событие» осуществляется через определенную сюжетно-композиционную структуру. Она же все равно отсылает нас к художнику-творцу с его позицией и волей. Даже задача создания особой «художественной атмосферы», обуславливающей единство целого, требует воли творца и его единоначалия. И тем более требует «одной воли», единого «авторского видящего и изображающего сознания» созидание художественного целого на всех этапах этого ответственного процесса, организация взаимодействия между сознаниями героев, диалога между голосами и позициями. Составляющее специфику полифонического изображения «событийное взаимодействие сознаний» охвачено единым оценочным отношением художника к жизненному материалу и создаваемым образам и картинам. Создается впечатление, что Бахтин не различает исходные эстетические условия и внутриструктурные отношения в художественном целом у Достоевского. Полифонизм — это по преимуществу внутриструктурная закономерность романов писателя. Ученый же слишком безоговорочно перенес ее на всю эстетическую систему Достоевского, на «большую систему» его видения и мышления. Но как и встречающееся у Бахтина смешение автора-творца и автора-повествователя, так и неразличение двух уровней произведения — эстетического и поэтико-структурного — мешают прояснению вопроса о единстве. Первичная инициатива художника, заданные им жанровые и композиционно-повествовательные условия изображения (эстетический уровень) создают базу для развертывания в произведении полифонического взаимодействия (уровень поэтики) (ср. сходный подход: Тороп П. X. Симультанность и диалогизм в поэтике Достоевского // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 641. Труды по знаковым системам. XVII. Тарту, 1984; Панков А. Разгадка М. Бахтина. М., 1995. С. 70–73, 93). В понимании единства Бахтиным угадывается скорее принцип лингво-стилистического единства, складывающегося на почве социально-речевого общения.

В современной науке актуальным стало стремление рассматривать произведения писателя как «целостную художественную реальность» (В. В. Кожинов). Прежде всего обоснование единства и целостности увидели в «поэтическом строе языка» Достоевского и его стилистическом своеобычии (В. В. Виноградов, А. В. Чичерин, Н. М. Чирков, Я. О. Зунделович, В. Д. Днепров), в системе лейтмотивов и сюжетной рифмовке (Л. П. Гроссман, Ю. Мейер-Грефе). Затем потребовалось осмыслить роль композиции, сюжета, повествовательных форм (Л. П. Гроссман, Д. Кирай, Л. И. Сараскина, Р. Г. Назиров, В. А. Свительский), ввести понятие «идеологического контекста» (А. П. Власкин), выяснить, как полифоническое единство создается при помощи слова (Л. А. Гоготишвили). Ю. И. Селезнев для объяснения единства романов Достоевского привлек понятие «соборности».

Принимая конструктивное ядро концепции полифонизма, тем не менее необходимо подчеркнуть: художественный мир Достоевского един и ценностно — эстетически и этически — ориентирован, что обеспечено формально-структурной основой произведений. Но художник-творец прямо свою позицию и волю не выражает, а осуществляет все это «косвенно», опосредованно. Уникальная объективность Достоевского в показе героев и их исканий становится возможной благодаря концентрации усилий художника в построении художественной реальности, благодаря повышенному присутствию «композиционного автора» и сгущенной «атмосфере» действия. Единство и целостность сочинений Достоевского выявляют увеличенное значение «внутренней формы» (Д. Кирай), «внутреннего романа», «внутреннего строя» (Г. С. Померанц) в них. Эти неотменимые качества обеспечиваются и «единым ценностным топосом», и «художественной атмосферой», и единством повествовательного тона, и «сквозным психологическим напряжением», и сюжетно-композиционной организацией, и синтезом «релятивного» и «нормативного» компонентов, и авторской идеей-пафосом. Единство и целостность у Достоевского закладываются в первой авторской позиции и подтверждаются последней позицией художника-творца. Именно так осуществляется единство произведения — «как развертывающаяся динамическая целостность» (Ю. Тынянов).

Свительский В. А.