Чайковский Петр Ильич

[25 апреля (7 мая) 1840, селение при Камско-Воткинском заводе Вятской губ. — 25 октября (6 ноября) 1893, Петербург]

Композитор. В 1850–1859 гг. Чайковский учился в Училище правоведения в Петербурге, в 1859–1863 гг. служил в Министерстве юстиции. В 1861 г. поступил в музыкальные классы Петербургского отделения Русского музыкального общества (с 1862 г. — Консерватория) и в 1865 г. окончил Консерваторию с отличием. В 1866–1878 гг. — профессор Московской консерватории.

Брат Чайковского М. И. Чайковский вспоминает, как Чайковский встретился с Достоевским в Петербурге у композитора А. Н. Серова осенью 1864 г.: «Приблизительно через год после моего первого вечера у Серова (осень 1863 г. — С. Б.) я уговорил и Чайковского пойти со мной к нему (осень 1864 г. — С. Б.). Помню, что в этот раз был в числе гостей Федор Достоевский, много и без толку говоривший о музыке, как истый литератор, не имеющий ни музыкального образования, ни природного слуха» (Чайковский М. И. Жизнь Петра Ильича Чайковского. М.; Лейпциг, 1900. Т. 1. С. 181). Об этой же встрече Чайковского с Достоевским осенью 1864 г. пишет и Г. А. Ларош (Ларош Г. А. Избранные статьи. Вып. 2. Л., 1975. С. 294).

5 февраля 1873 г. Чайковский сообщил отцу, что «составляет» биографию Бетховена для «Гражданина» (Чайковский П. И. Полн. собр. соч.: Литературные произведения и переписка. М., 1959. Т. 5. С. 301), редактором которого был в это время Достоевский. Очерк Чайковского «Бетховен и его время» печатался в № 7, 8, 11, 12 «Гражданина» за 1873 г.

«Я два дня нахожусь под сильным впечатлением повести Достоевского “Братья Карамазовы”, — писал Чайковский. — Третьего дня вечером я прочел первые главы этой повести в... “Русском вестнике”. В ней, как и всегда у Достоевского, являются на сцену какие-то странные сумасброды, какие-то болезненно-нервные фигуры, более напоминающие существа из области горячечного бреда и сонных грез, чем настоящих людей. Как всегда, у него и в этой повести есть что-то щемящее, тоскливое, безнадежное, но, как всегда, минутами являются почти гениальные эпизоды, какие-то непостижимые откровения художественного анализа. Здесь меня поразила, потрясла до рыданий, до истерического припадка одна сцена, где старец Зосима принимает страждущих, пришедших к нему искать у него исцеления. Между ними является женщина, пришедшая за 500 верст искать у него утешения. У нее перемерли по очереди все дети. Похоронивши последнего, она потеряла силы борьбы с горем, бросила дом, мужа и пошла скитаться. Простота, с которой она описывает свое безысходное отчаяние, поразительная сила безыскуственных выражений, в которых изливается ее бесконечная тоска о том, что она никогда, никогда, никогда уже больше не увидит и не услышит его, и особенно когда она говорит: “И не подошла бы к нему, не промолвила, в углу бы притаилась, только бы минуточку едину повидать”. Всё это меня до сих пор невероятно хватает за сердце» (Там же. Т. 8. С. 116–117).

Однако знакомство с последующими главами вызвало у Чайковского отрицательную оценку: «Это начинает быть невыносимо. Все до одного действующие лица — сумасшедшие» (Там же. С. 226), а в 1881 г., перечитав «Братьев Карамазовых», Чайковский писал брату: «Достоевский гениальный, но антипатичный писатель. Чем больше читаю, тем больше он тяготит меня» (Там же. Т. 10. С. 202).

А. А. Гозенпуд, посвятивший теме «Чайковский и Достоевский» специальный этюд, пишет, что «было бы, однако, неверно считать это окончательным выводом» (Гозенпуд А. А. Достоевский и музыкально-театральное искусство. Л., 1981. С. 159–161). В интервью по поводу выхода своей книги А. А. Гозенпуд отметил, что именно Достоевский переубедил своей знаменитой речью на открытии памятника А. С. Пушкину в Москве в 1880 г., где Чайковский встречался с Достоевским, сделать другим финал оперы «Евгений Онегин», так как первоначально у Чайковского в последней сцене Татьяна падает в объятия Онегина (См.: Гозенпуд А. А. Вслушиваясь в Достоевского // Вечерний Ленинград. 1981. 27 июля. № 170).