Ларош Герман Августович
[13(25).5.1845, Петербург — 5(18).10.1904, там же]
Музыкальный критик. Окончил Петербургскую консерваторию (1866). В 1868-1870 гг. и 1883—1886 гг. профессор Московской консерватории, в 1872—1875 гг. и в 1879г. — Петербургской консерватории.
Ларош познакомился с Достоевским скорее всего в конце мая — начале июня 1863 г. в Петербурге в доме хорошего знакомого писателя композитора А.Н. Серова, о чем сам Ларош вспоминает: «Товарищ мой познакомил меня с Серовым, жившим тогда на углу Демидова переулка и Мойки <...>. По вторникам, вечером, у него собирались знакомые <...>. Остальные гости были все больше литераторы, преимущественно редакция только что запрещенного "Времени"». Вполне возможно, что Ларош встречался с Достоевским в апреле—середине июня 1865 г., когда, написав статьи о «Юдифе» А.Н. Серова, « ...попросил его, чтобы он оказал мне содействие к напечатанию их в "Эпохе", бывшей, как известно, продолжением "Времени" и находившейся в самых близких отношениях к Серову <...>. Я снес свое произведение в редакцию, но оно пролежало месяца два, а затем было мне возвращено: в этот промежуток времени "Эпоха" успела "погибнуть в борьбе с равнодушием публики"».
Либеральное западничество Лароша способствовало тому, что он ничего не понял в творчестве Достоевского и крайне отрицательно относился к нему. «Я, по крайней мере, не способен ничего видеть в темах "Преступления и наказания", "Идиота", "Вечного мужа", "Бесов" и "Подростка", — писал Ларош в статье "Литература и жизнь", содержавшую рецензию на раздел "Парадоксалист" апрельского выпуска "Дневника писателя" за 1876 г., — кроме "искривления чувств и страстей", ложно называемых "утонченными чувствами". Только такие чувства и воспевает г-н Достоевский...». Достоевский собирался отвечать Ларошу и в записях 1876–1877 гг. к «Дневнику писателя» 1876 г. продолжил полемику с Ларошем: «А у вас (у Лароша) вместо сердца — какой-то казенный кусочек (кусочек чего-то казенного) (нечто казенное) и т. д.»; «"Голос", 7 октября, № 277. Статья Лароша, похвала "Вестнику Европы", "будем жертвовать лучше на школы". Без этого, как вы говорите, бездеятельного (?!) неопределенного чувства не будет жертв на школы. Какая глупенькая мысль, какая маленькая мысль, прямолинейная мысль. Старое говно. Откуда вы возьмете восторги на школы при нашей бирже без жертвы кровью (Милитаризм! Осел!). "Голос" запел было в унисон благородному порыву, потому что не расходятся номера...». Иронически-недружелюбный отзыв Лароша вызвал и интерес Достоевского к музыке. В другой статье в газ. «Голос» Ларош отмечал: «Мало-помалу в Достоевском усилился элемент аскетизма, элемент отреченности от благ сего мира и умерщвления плоти... Затем оставалось сделать еще один шаг, и этот шаг был сделан, — оставалось воспеть не страдальцев, не "униженных", а самый принцип страданий...» или указывал, что «душевный анализ, доходящий, иногда до психиатрических глубин, уже никому, кроме него [Достоевского], недоступных, отзывается всегда тою нервною, болезненною нотою, которая входит преобладающим звуком в индивидуальность самого автора».