Черносвитов Рафаил Александрович

[1810, Ярославская губ. — 1868, Красноярск]

Петрашевец. В начале своей деятельности, в 1826–1832 гг., был на военной службе, дослужился до чина подпоручика, в 1831 г. был ранен в Польше, потерял ногу, попал в плен. Позднее, вернувшись в Россию, служил исправником, участвовал в подавлении крестьянских волнений в Пермской губернии в 1841–1842 гг. В 1840-х гг. стал сибирским золотопромышленником. Будучи в Петербурге, в конце 1848 г. посещал собрания у М. В. Петрашевского. По донесению провокатора П. Д. Антонелли, Черносвитов — «человек с необыкновенно либеральными мнениями, говорил чрезвычайно смело до того, что прослыл агентом III отделения», и М. В. Петрашевский привлек Черносвитова, как сообщал П. Д. Антонелли, в связи с мыслью о подготовке восстания в Сибири.

Однако арестован Черносвитов был лишь после «откровенного показания» Н. А. Спешнева, сделанного им 2 июня 1849 г.: «В ноябре месяце (1848 г.) появился вдруг у Петрашевского один человек, и если есть действительно какая-нибудь перемена в намерениях и действиях Петрашевского, то я приписываю ее именно влиянию этого человека. Это именно некто Черносвитов <...>. Я помню только, что когда я ушел от Петрашевского вместе с другими, то у меня все спрашивали: "Ах, слышали вы, видели вы, какой должен быть замечательный человек?" — "Да кто такой?" — "Да этот хромой, Черносвитов". — "Об чем же говорит?" — "Да обо всем, об чем угодно, и как ловко говорит" <...>. Черносвитов говорил умно и не без знания, старался только внушить мысль, что ведь собственно и либерализм и социализм — это все одно и то же. Говорил он очень красноречиво, только завертывался как-то все в апологии и анекдоты и старался всех вызвать на резкость. И действительно, разговор в этот вечер становился резче, чем когда-либо <...>. Но Черносвитов заминал тогда разговор, подделывался под вкус каждого и опять выставлял какой- нибудь парадокс <...>.

Было поздно, и все ушли. Я помню только, что Достоевский на улице сказал: ’"Черт знает, этот человек говорит по-русски, точно как Гоголь пишет", и потом, подойдя ко мне, сказал: "Знаете что, Спешнев, мне кажется, что Черносвитов просто шпион". — "Я думаю, — отвечал я, — что он человек с задними мыслями". Он оставил во мне впечатление или эмиссара, или главы какого-нибудь тайного общества в Сибири, который приехал набирать людей <...>. Я ему [М. В. Петрашевскому] рассказал предположение и Достоевского и свое и заключил, что если так мое предположение, то тут затевается что-то плохое, и что с таким человеком и связываться нечего <...>.

Черносвитов начал хвалить осторожность, практичность, и как дорого она дается, и потом стал говорить: "Ну вот посмотрите, г<оспода>, не может быть, чтоб в России не было тайного общества, — вот эти пожары в этом (1848) году, да то, что (уж не помню в каком году) в низовых губерниях было, — все это доказывает существование тайного общества, только люди они осторожные, молчащие". Я уж не знал более, что и думать и сбивался в догадках <...>. Черносвитов подошел и стал вроде комплимента мне говорить, что "Мих<аил> Вас<ильевич> говорил мне о догадке Достоевского и об вашей", и взял за руку и пожал мне ее <...>.

Помню, что стал спрашивать он [Черносвитов] меня про "план действия". Это мне трудно было выдумать в минуту: "Да плана собственно нету еще"; и он у меня спрашивал: "Да неужели ж совершенно без плана?" <...> тут он мне стал намекать про пермские заводы, что тут разом 400 000 народу и оружие под рукою и что он эту страну хорошо знает, что там все так только и ждет первой вспышки <...>. "Ну да", — сказал Петрашевский и, круто обращаясь ко мне, сказал: "Вот не угодно ли, например, вам, Ник<олай> Алекс<андрович>, сказать, какие и где вы видите способы к восстанию?" Я немного смутился, но не показал этого и, подумав, отвечал: "Да вот (имени Черносвитова теперь не помню) за час или полтора тому назад говорил мне, что у него весь Урал под рукою — 400 т<ыс.> народу, эта сила огромная" <...>.

Вспоминаю еще, что когда он [Черносвитов] говорил о своем плане, то в сущности излагал его так, что сначала надо, чтоб вспыхнуло возмущение в Восточной Сибири, что пошлют корпус, едва он перейдет Урал, как встанет Урал, и посланный корпус весь в Сибири останется, что с 400 т<ысячами> заводских можно кинуться на низовые губернии и на землю донских казаков, что на потушение этого потребуются все войска, а что если к этому будет восстание в Петербурге и Москве, так и все кончено. И когда я говорил: "Да помилуйте, если Урал весь подкопан, то это будет через несколько месяцев — черни не удержишь", то он мне говорил: "Ну нет, надо по крайней мере год, чтобы приготовить все к самому восстанию <...>". Впрочем, я и с первых пор сомневался и думал, что он или хочет только разжечь мою голову и завлечь меня, и после стал больше думать, что так [как] я лгал, то и он выдумывал мне все это. Вообще я считаю, что он очень ловкий и хитрый человек...».

В отличие от Н. А. Спешнева Достоевский в своих показаниях Следственной комиссии пытался всячески преуменьшить смелость и резкость Черносвитова: «Я встретил Черносвитова в первый раз у Петрашевского, никогда не видав его прежде, и видел его не более двух раз <...>. Разговора о тождественности либерализма и социализма и мнения Черносвитова не расслышал <...>. Вызова на резкость я не заметил; но говорил он бойко, остро и часто словами своими порождал смех <...>. Не слыхал [слова Черносвитова: "Да вот, господа, беда нам, русским, к палке-то мы очень привыкли — она нам нипочем"] <...>. Слова эти [Черносвитова, что "Восточная Сибирь есть отдельная страна от России и что ей суждено быть отдельною империею"] припоминаю; но только не помню, чтобы Черносвитов давал им подобный смысл. Он говорил, что восточный край Сибири действительно страна как бы отдельная от России, но, сколько я припомню, в смысле климатическом и по особенной оригинальности жителей. Такого же резкого суждения, что Сибири суждено быть отдельною империей, — я решительно не слыхал от Черносвитова, и такого смысла в словах его, по моему мнению, не заключалось. Причем на словесный спрос об рассказе Черносвитова про оригинальность жителей отвечаю, что слышал, как он рассказывал свой разговор с каким-то, помнится, рабочим, про Китай, куда, по мнению рабочего, можно прелегко забраться <...>. Не особенное что-нибудь из разговора Черносвитова, но всё в разговоре Черносвитова внушило мне эту, впрочем мгновенную, мысль [о том, что Черносвитов шпион]. Мне показалось, что в его разговоре есть что-то увертливое, как будто, как говорится, себе на уме. Видев Черносвитова после того всего один раз, я даже позабыл мое замечание теперь, когда позван был отвечать на вопрос».

Арестованный в Томской губернии, Черносвитов 21 июля 1849 г. был доставлен в Петропавловскую крепость. Генерал-аудиториат приговорил его к ссылке в Вятку, по конфирмации он был отправлен в Кексгольмскую крепость. На Семеновский плац Черносвитов выведен не был. В 1854 г. его перевели в Вологду. В 1856 г. с него сняли надзор, и ему разрешено было жить во внутренних губерниях, а затем и в столице. В 1858 г. Черносвитов уехал в Сибирь, там жил в Иркутске и Красноярске.

В романе «Идиот» Достоевский упоминал изобретенную Черносвитовым искусственную ногу (в 1855 г. вышла в Петербурге книга Черносвитова «Наставление к устройству искусственной ноги»): «...уверяет, что нога черносвитовская... — Ах, да, с черносвитовской ногой, говорят, танцевать можно. — Совершенно знаю-с; Черносвитов, изобретя свою ногу, первым делом тогда забежал ко мне показать. Но черносвитовская нога изобретена несравненно позже...».

М. В. Петрашевский так передавал в период следствия существо взглядов Черносвитова: «Черносвитов неоднократно внушал мне мысль о цареубийстве, рассказывал, что он член какого-то тайного общества, состоящего из неизвестных мне лиц, около 16 <...>. Советовал заводить тайные общества в высшем аристократическом кругу — мешать поболее аристократов». Показания М. В. Петрашевского совпадают с мечтой Петра Верховенского в «Бесах» об аристократе во главе бунта и сам Петр Верховенский, как Черносвитов, предстает в романе вертлявым, беспокойным, беспрерывно сыплющим словами, да и «хромой учитель» в «Бесах» в какой-то степени тоже ориентирован на «тип» Черносвитова.