Необходимое литературное объяснение, по поводу разных хлебных и нехлебных вопросов
Традиционное «Объявление о подписке на журнал "Время" на 1863 г.» (Время. 1862. № 9), явившееся по сути своей программным документом, вызвало к жизни новую волну журнальной полемики. Аналитический обзор этого явления Достоевский представил в своем «Объяснении...» Поэтому «Объявление о подписке...» и «Необходимое литературное объяснение...» надо рассматривать в едином смысловом контексте. Концептуально данная статья Достоевского до сих пор не исследовалась, хотя фрагментарно в разных аспектах становилась предметом научного изучения в работах Л.П. Гроссмана, В.С. Нечаевой, В.А. Туниманова и Н.А. Хмелевской.
В «Необходимом литературном объяснении...» Достоевский определяет свое отношение к тем негативным процессам в русской общественной жизни, которые особенно четко проявились во 2-й половине 1862 г. Внешне ситуация в стране стала кардинально меняться после майских пожаров в Петербурге.
И.С. Аксаков писал Ю.Ф. Самарину (12—13 июля 1862 г.): «Положение публицистов теперь очень щекотливо. Писать правду нет возможности <...> самое лучшее требовать гласности суда над обвиняемыми и полнейшей свободы печати» (Литературное наследство. М., 1973. Т. 86. С. 30). Но правительству было крайне невыгодно, чтобы общество узнало правду об истинных причинах пожаров. 1 июля 1862 г. были закрыты на восемь месяцев главные революционно-демократические журналы «Современник» и «Русское слово», 7 июля был арестован Н.Г. Чернышевский. Теперь на формирование общественного мнения главным образом влияла официозная и либеральная печать. Достоевский понимал, что в сложившейся ситуации надо действовать осторожно. Не случайно он назвал свое «Необходимое объяснение...» литературным. Писатель избирает оригинальную форму полемики с «недоброжелателями», которых он в «Объявлении о подписке...» типологически разделил на «теоретиков» (к ним относились не только революционеры-демократы, «обличители», но отчасти и славянофилы) и «доктринеров» (либералы-консерваторы, «охранители»). В подтексте определения «литературное» могла угадываться и утонченная «колкость» Достоевского в адрес редакции «Отечественных записок», которая в свое время обронила следующее замечание: «Мы бросаем в сторону всякую полемику, которая не имеет ничего литературного: "Отечественные записки", по крайней мере, всегда старались избегать ее, если можно было говорить о чем-нибудь более достойном, нежели личности или темные намеки» (Отечественные записки. 1861. № 2. С. 78). В начале 1863 г. честному журналисту нельзя было говорить прямо о «достойном», единственно приемлемой формой высказывания оставались «темные намеки» «литературной» полемики.
Со 2-й половины 1862 г. в печати наблюдается примечательная тенденция. Два лидера либеральной печати М.Н. Катков (редактор-издатель «Русского вестника») и А.А. Краевский (редактор-издатель «Отечественных записок»), негласно связанные с правительством, временно передали дела по изданию журналов своим соредакторам — Н.А. Любимову и С.С. Дудышкину, а сами вплотную занялись перспективными изданиями более оперативных печатных органов — газет, которые должны были отражать официальную идеологию государства. С января 1863 г. Катков становится главным редактором и ведущим публицистом газеты «Московские ведомости», а Краевский издает «Голос». В конце 1862 г. свобода печати в России по сути дела была разрушена. Наступала эпоха конъюнктурной смены направлений, и многие журналисты были вынуждены сделать свой нравственный выбор. В этой ситуации Достоевский понимал всю «необходимость» «литературного объяснения» со своими оппонентами. В иносказательной, образной форме он заговорил с современниками о «хлебных» (сиюминутно выгодных) и «нехлебных» (вечных) «вопросах».
Прежде всего Достоевский объяснил, почему именно сатирический тон стал единственной формой его высказывания: «...негодование самая святая вещь, так как для негодования нужно сердце, так как нельзя изобрести или подделать негодование, если его в сущности нет <...> то вы отделываетесь раздражительною, вас же унижающею злостью и завистью». В полемическом противостоянии это положение стало главным критерием оценок Достоевского. Поэтому к «доктринерам» («хлебным свистунам») он испытывал холодное раздражение (в тональности их статей проявлялся «казенный либерализм, застегнутый на все форменные пуговицы»). «Теоретикам» же («нехлебным свистунам») писатель теперь готов выражать горячее сочувствие («Добролюбов <...> был человек глубоко убежденный, проникнутый святою, праведной мыслью и великий боец за правду»). Вместе с тем Достоевский берется обличать в »Необходимом литературном объяснении...» не «доктринеров», а «теоретиков», ибо с «лакеями» реакционной печати он не хотел «объясняться» — слишком мелкое это было бы занятие.
Статья «Необходимое литературное объяснение...» явилась пророческим предостережением для современников Достоевского, которое не потеряло своей актуальности и для нашей эпохи.
Образ «нехлебных свистунов» задан писателем как сложное, противоречивое явление. Достоевский говорит о них как о «чрезвычайно хороших людях», но именно от них, искренно заблуждающихся, исходит главная угроза для России. В основании их духовного бытия Достоевский усматривал метаморфозу. По его мнению, не «сомнение» и «страдание», но «самолюбие» скрывалось в основании их убеждений, что и предопределило «ограниченность» взглядов на происходящее в мире. Таких мыслителей Достоевский назвал «мелкоплавателями» (глубина происходящего для них была сокрыта), «невиннейшими деятелями» (не ведали, что творили), «дешевыми рифмоплетами» («В смехе, в вечном смехе есть сушь. Вы изгоняете энтузиазм из молодежи, а ведь наше время такое, что энтузиазм необходим»), «крошечными Петрами Великими» (одними административными мерами состояние дел в России не изменить). Поэтому в деятельности мыслителей-«мелкоплавателей», по мнению Достоевского, проявился парадокс: «проповедуя прогресс» («великую мысль»), они творили «варварство». В подтексте образа «ретроградных» червонорусов Достоевский утверждал, что именно в «век прогресса и веротерпимости» нация должна стоять «за свое» вероисповедание. Но «мелкоплаватели» «фанатически верили в иностранные книжки» и подсмеивались над фанатиками национальной веры: «Самые вековечные вопросы, над разрешением которых страдало и долго еще будет страдать человечество, возбуждают в них только смех и презрение...»
Образ «нехлебных свистунов» представлен Достоевским в разных ракурсах; «благороднейшие люди», «мелкоплаватели», «представители прогресса». Не случайно этот третий лик современного «теоретика» Достоевский выделил курсивом; именно в нем он различил черты исключительного (творцы идей — Добролюбов и Чернышевский) и типического (последователи). Суждения Добролюбова и Чернышевского были передовыми для России, а следовательно, глубоко закономерными. В обществе всегда существовал антагонизм между поколениями — юным («надо дело делать») и зрелым («рассуждают и сомневаются»). И очень важно, чтобы между ними существовало равновесие («Передовая часть общества так же законна, как и осмотрительная»). Но последователи Добролюбова и Чернышевского («представители прогресса») нарушили это равновесие. Они явились «народом чрезвычайно легкомысленным, спешливым и доверчивым»; они не познали дух «справедливой идеи» Добролюбова и Чернышевского и вследствие этого не могли стать просветителями России. Поэтому Достоевский обличает их: «...вы мертво-холодны <...> в вас нет жару, нет духа <...> убеждения у вас не свои, а заемные, а если и случаются свои, то легкомысленность их свидетельствует о слишком малой совестливости...»
И.С. Аксаков в упомянутом письме отмечал тревожные сдвиги, происходящие в русском общественном сознании; «Прочти в майской книжке (последней) статью о французской революции какого-то Попова. Это оправдание террора и возведение террора в учение, в принцип! Разумеется, я не думаю, чтобы "Современник" и "Русское слово" были связаны с автором прокламации («Молодой России». — Л.П.) и с поджигателями, — но что последние суть их законнорожденные духовные детища, хотя и не желаемые, в этом нет сомнения. <...> Недоверие к образованному сословию возросло еще более» (Литературное наследство. М., 1973. Т. 86. С. 30—31). Передовая мысль эпохи была опошлена и загублена. Достоевский по-своему переживал и комментировал трагизм ситуации: «Вы бездарно волочили великую мысль по улице и, вместо того чтоб произвести энтузиазм, надоели публике, а надоесть в этом случае публике — великое преступление». Эта мысль Достоевского, рожденная на почве анализа исторических событий 1862 г., позднее заняла ключевое место в романе «Бесы».
Позиция Достоевского в статье «Необходимое литературное объяснение...» — это противостояние, с одной стороны, государственному «рутинному» механизму, интересы которого начинала обслуживать либеральная печать, а с другой стороны, «бездарным» последователям Добролюбова и Чернышевского. Таким образом, «голос» Достоевского в журнале «Время» оставался «гласом вопиющего в пустыне», который обрел всю полноту своего звучания в пророческом романе «Бесы». Одному из центральных его персонажей, С.Т. Верховенскому, будет передоверено писателем осознание трагической глубины заблуждений нигилизма: «...какая грусть и злость охватывает всю вашу душу, когда великую идею, вами давно уже и свято чтимую, подхватят неумелые и вытащат к таким же дуракам, как и сами, на улицу...». Но как у героев, так и у самого автора оставалась надежда на духовное преображение России. Достоевский воспроизводит их в статье «Необходимое литературное объяснение...»: «Для всякого хорошего дела надо, чтоб и делатель был хороший». Под «хорошим делателем» писатель понимал такого человека, которому было свойственно «чутье» «русского духа», «гуманность, совестливость и логика». Позднее, в романе, в рефлексирующем сознании хроникера проявляются именно эти качества. Таким образом, «Необходимое литературное объяснение...» является начальной точкой восхождения Достоевского к роману «Бесы».
В завершении статьи Достоевский изобличал «плоскостное» мышление, господствовавшее в сатирической журналистике. Писатель протестовал против «рутинных» острот и тематической мелочности («Век» — Лев Камбек, «кукельван» и т.д.), а главное — против бессмысленности пустого остроумия: «Обличаете вы иногда так, что у вас правого от виноватого не отличишь. <...> Видно до очевидной ясности, что дорогого у вас самих в этом святом деле обличения нет ничего. <...> Что вам подскажут, о том вы и затрещите. <...> Вот это-то все и называется рутиною в высшей степени».
Современники откликнулись только на памфлетную сторону статьи Достоевского, его пророческие предостережения остались неуслышанными. В журнальной полемике 1863 г. еще долго фигурировали «хлебные свистуны», «маленький кнутик рутинного либерализма» и т.д.. Но вся эта выхолощенная фразеология только раздражала Достоевского, о чем он свидетельствовал в «Журнальных заметках».
Пономарева Л.Г. Необходимое литературное объяснение, по поводу разных хлебных и нехлебных вопросов // Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник. СПб., 2008. С. 223—225.
Время. Журнал литературный и политический, издаваемый под ред. М. Достоевского. СПб.: Тип. Э. Праца, 1863. Январь. Отд. II. С. 29—38.
Данный файл PDF — собственность сетевого издания FedorDostoevsky.ru
Размещение файла на других Интернет-ресурсах ЗАПРЕЩЕНО!