Щекотливый вопрос. Статья со свистом, с превращениями и переодеваниями
Статья являет собой образец редкой преемственности с предшествующей («Славянофилы, черногорцы и западники. Самая последняя перепалка»). Они были опубликованы одна за другой, в № 9 и 10 «Времени» за 1862 г., и соотносятся между собой как набросок и законченная работа. Композиционно обе статьи идентичны: и там и тут есть вводная часть, экспозиция, за которой следуют диалогические партии. Достоевскому тесно в авторском избыточном слове, ему нужно формально устраниться — чтобы четче заявить свою позицию, внедрившись в чужое слово, в чужой голос. И если в первом случае диалог исчерпывался двумя репликами, то в «Щекотливом вопросе» развернуто целое действо, стержнем которого является постоянно прерываемый репликами, дискуссиями монолог протагониста, «оратора» (М.Н. Каткова). Достоевский уверенно чувствует себя в роли дирижера грандиозного xopa (сотни людей) и его солистов. Возможно иное впечатление: не столько хор или драматическое действо, сколько самый настоящий «карнавал» воспроизводится в «Щекотливом вопросе» поскольку всем читателям / зрителям предлагается роль участников действия. Начатки карнавала просматриваются уже в предыдущей статье, даже в ее заглавии — «Славянофилы, черногорцы и западники. Самая последняя перепалка». «Перепалка» — очень карнавальное слово. В «Щекотливом вопросе» царит атмосфера скандала, разыгрываемого целым сонмищем ряженых «британцев», «милордов», «маркизов», «баронетов» и т.д. Бахтинская «веселая относительность» дает о себе знать в определении вопроса. «Щекотливый» — явно перекликается с «неоднозначным». Монолог Каткова укладывается в карнавальное «увенчание-развенчание». В нем угадываются интонации и откровения героя «Записок из подполья» и Клиневича из «Бобка», «исповеди без покаяния». В статье «Щекотливый вопрос» различимы и признаки мениппеи.
Все действие представлено как «видение», «мечта» или «магнетический (т.е. внушенный, гипнотический. — В.Д.) сон». В драматическом действе господствует пародийная стихия, стягивающая элементы карнавальности и мениппеи в единое целое. Главный объект пародии — Катков, самовлюбленный англоман. Пародируются также «высокородный маркиз Андрью», т.е. А.А. Краевский, не раз критиковавшийся Достоевским вместе с его изданиями — газетой «Голос» («Умеренный басок») и журналом «Отечественные записки» («Старухины записки»); беспринципный Н.Ф. Павлов; нигилисты и др. Однако все эти частные адресаты пародии, пусть и очень существенные, не дают ответа на вопрос, что же пародирует само изображенное Достоевским драматическое действо: «клуб, манеж, парламент?». Мениппейно-карнавальное ее начало, естественно, не предполагает однозначного ответа (не случайно ироническая похвала однозначности передоверяется Каткову. Оратор называет собрание «митингом» (как и сам автор), подчеркивая его амбивалентный характер («дело семейное»). Нигилист обзывает его «маскарадом» и «шутовством». Все эти характеристики не противоречат друг другу, даже дополняют друг друга, хотя «парламентские формы» здесь явно преобладают. Обобщенно говоря, в статье предстает мениппейный Олимп, и в этой перспективе действующие лица выглядят не только мелкими, они кажутся просто «букашками».
Как работает пародийное слово Достоевского, особенно наглядно прослеживается в монологе оратора — Каткова. Здесь постоянно сталкиваются в противоборстве два голоса: чужой (Каткова) и авторский (Достоевского). Комизм перерастает в обличительный сарказм, когда оратор начинает говорить не своим голосом. Обратимся к примерам: «...я самолюбив и очень люблю помечтать иногда о своем значении...»; «...я признаюсь, что очень уважаю себя и считаю свои интересы выше всего на свете»; «...я, сверх того, признаюсь, что... даже несколько обожаю себя...»; «...я откровенно считал себя и считаю выше всех моих современников»; «...я во все время поступал и поступаю чрезвычайно ловко...»; «...есть один пункт, на котором я страшный идеалист <...>. Этот пункт — собственное мое самолюбие».
Создается впечатление, что голос Достоевского «подмял под себя» голос оппонента. Но стоит только для вящей убедительности заменить местоимение «я» на «он», и тогда останется непонятно чье злопыхательство. Пародия достигает должного эффекта лишь при условии сохранения двухголосия. А ее цель — снять налет субъективности, пристрастности, почти неизбежной в литературной борьбе. Художество дает возможность Достоевскому вывести полемику из сферы частных литературных антипатий и «разборок» и, посредством обобщения, представить своих литературных и идеологических противников как типичные явления общественной жизни России.
Дудкин В.В. Щекотливый вопрос. Статья со свистом, с превращениями и переодеваньями // Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник. СПб., 2008. С. 256—257.
Время. Журнал литературный и политический, издаваемый под ред. М. Достоевского. СПб.: Тип. Э. Праца, 1862. Октябрь. Отд. II. С. 141—163.
Данный файл PDF — собственность сетевого издания FedorDostoevsky.ru
Размещение файла на других Интернет-ресурсах ЗАПРЕЩЕНО!