Рублев С. «...Два Достоевских никак невозможно» (Неснятый фильм Ларисы Шепитько «Село Степанчиково и его обитатели»)

За три недели до своей смерти Лев Кулиджанов вспоминал, как после «Преступления и наказания» хотел экранизировать «Село Степанчиково» Достоевского — с Иннокентием Смоктуновским в роли Фомы Опискина. «Подобрал и других актеров, — говорил режиссер, — но никак не мог найти такой сюжетный ход, чтобы “выкинуть” племянника, от лица которого идет рассказ. Он мне страшно мешал, я “поворачивал” его и так и сяк — не мог с ним справиться, и всё! А потом узнал, что “Село Степанчиково” собирается делать Лариса Шепитько, и, естественно, отступился. Но она почему-то не сняла. Жаль. Так и нет у нас хорошей экранизации “Села”. Мне, например, мхатовский фильм-спектакль поперек души. То, что играл замечательный актер Алексей Грибов, никакого отношения не имело к тому, что написал Достоевский!»¹

Лариса Шепитько / Музей кино (Москва)

«Предлагая для экранизации повесть Ф. М. Достоевского “Село Степанчиково и его обитатели”, — поясняли сценарист Наталия Рязанцева и режиссер Лариса Шепитько в “Заявке” на постановку, — мы не считаем необходимым пересказывать ее фабулу, но хотели бы напомнить, что по своей сюжетной структуре эта повесть чрезвычайно близка к традиционному драматическому построению, и не случайно к инсценировке “Села Степанчикова” не раз обращались театры. Не только острый и локальный сюжет, сжатый во времени, уместивший в одной усадьбе, в доме полковника Ростанева, огромное многообразие человеческих типов, но и язык этой повести, обилие резко индивидуализированных, характерных диалогов и монологов, делает это произведение сравнительно легким (сравнительно — с другими книгами Достоевского и вообще с классической русской прозой), сравнительно легким для драматической интерпретации. Работая над “Степанчиковым”, Достоевский часто использовал записи своей “Сибирской тетради”, в которую он во время ссылки заносил характерные народные выражения, пословицы, поговорки. И не только второстепенные персонажи, но и главные герои — Фома Фомич Опискин и полковник Ростанев — выявляются главным образом через прямую речь, насыщенную тонкими оттенками, точной разговорной интонацией. Это позволяет в работе над экранизацией мало отступать от книги, бережно переносить на экран написанное Достоевским.

Повесть “Село Степанчиково” закончена была в 1859-ом году. В это время Достоевский возвращался из ссылки — в Тверь, потом в Петербург. Он был уже известным среди читающей публики писателем, еще не написавшим своих главных книг. Чтобы понять место “Села Степанчикова” в литературной биографии Достоевского, обратимся к его письмам.

“...Роман, который я отсылаю Каткову, — пишет он брату, — я считаю несравненно выше, чем ‘Дядюшкин сон’. Там есть два серьезные характера и даже новые, небывалые нигде...”². И позже, опять Михаилу Михайловичу: “...Этот роман, конечно, имеет величайшие недостатки и, главное, может быть, растянутость; но в чем я уверен, как в аксиоме, это то, что в то же время он имеет и великие достоинства и что это лучшее мое произведение. Я писал его два года. ...Начало и средина обделаны, конец писан наскоро. Но тут положил я мою душу, мою плоть и кровь. Я не хочу сказать, что я высказался в нем весь; это будет вздор! Еще много будет (будет много. — С. Р.), что высказать. ...Но в нем есть два огромных типических характера, создаваемых и записываемых пять лет, обделанных безукоризненно (по моему мнению), — характеров вполне русских и плохо до сих пор указанных русской литературой...”³ И через несколько месяцев, опять брату, который устраивал его журнальные дела: “...Но я уверен — хоть зарежь меня! — что есть и прекрасные вещи. Они из души вылились. Есть сцены высокого комизма, сцены, под которыми сейчас же подписался бы Гоголь. Весь роман чрезвычайно растянут. Это я знаю. Рассказ непрерывен и потому, может быть, утомителен...”⁴.

“...Если публика примет мой роман холодно, то, признаюсь, я, может быть, впаду в отчаяние. На нем основаны все лучшие надежды мои и, главное, упрочение моего литературного имени...”⁵.

Если отвлечься от постоянной встревоженности, озабоченности Достоевского устройством его литературных дел, успехом или неуспехом у издателей и публики, то в этих коротких выдержках из писем мы найдем самую верную оценку “Села Степанчикова”. Достоевский настойчиво обращает внимание на два открытых им типа, и хотя “Степанчиково” чрезвычайно привязано к своему времени, к общественному сознанию и литературным спорам 50-х годов, и местами откровенно пародирует гоголевские “Выбранные места из переписки с друзьями”, и имело для современников явную публицистическую окраску, тем не менее теперь, больше века спустя, мы можем только восхититься дальновидной оценкой самого Достоевского, который, со всей строгостью судя свой труд, отчетливо осознавал главные, непреходящие ценности в книге, то, что обращено к потомкам равно, как и к современникам.

В работе над экранизацией вернее всего будет следовать советам самого Достоевского, то есть сокращать — по возможности то, что не относится к двум главным типам — Фоме Фомичу и Ростаневу. Необходимо сохранить во всех подробностях и оттенках эти два характера, два динамических портрета и извечную между ними борьбу — за счет второстепенной линии, лишних хитросплетений вокруг побега Татьяны Ивановны, за счет излишнего нагнетания таинственных обстоятельств, в которых очевидно сказывается неуверенность Достоевского того периода — а не будет ли книга скучна, станет ли публика ее читать?

Теперь о комическом в этой повести. Безусловно, оно относится к тому роду, что Гоголь назвал “смехом сквозь незримые миру слезы”. И едва ли даже современники Достоевского, живо чувствовавшие злободневный юмор “Степанчикова”, пародийность речей Фомы, ядовитую иронию автора, едва ли они весело смеялись, читая эту книгу. Достоевский никогда не добивался и не старался добиться полного комического эффекта и, выводя смешное лицо, придумав смешную ситуацию, разрабатывал ее не так, чтобы непременно рассмешить читателя, а часто напротив — словно обрывал сам себя, уводил читателя от смеха и вовлекал в свое страстное размышление о загадках, противоречиях и многосложности человеческой души. Это одна из главных черт его стиля, и мы должны сохранить ее: не упрощать ради того, чтоб рассмешить, не пытаться “подтягивать” “Село Степанчиково” к жанру чистой комедии. В фильме будет много смешного. Лакей Видоплясов, слагающий стихи, дворовый мальчик Фалалей, старик-слуга, обучающийся французскому, неизъяснимое и заразительное преклонение всех обитателей, родственников и приживальщиков, перед Фомой Фомичом — всё это создаст комический фон. Но на этом фоне развертывается драма, исследуются такие грани добра и зла, к которым не подступался никто, кроме Достоевского, и исследуются с исчерпывающей глубиной. Потому и стало нарицательным имя Фомы Фомича Опискина. Бесстыдная спекуляция на жалости и прекраснодушии окружающих и бескорыстный деспотизм, неуязвимый потому, что он не преследует очевидных практических целей, ханжество и постоянная игра в самоуничижение, игра в страдание, переплетаются в одном причудливом характере, и его живучие, неистребимые черты мы иногда не можем и определить иначе, чем бессмертным именем Фомы Фомича. “Село Степанчиково” кончается традиционным эпилогом. В нем, среди прочих событий, повествуется и о смерти Опискина, последовавшей через несколько лет после разыгравшейся драмы. Мы не будем сообщать в фильме ни о смерти Фомы, ни о других событиях эпилога. А также пропустим не столь важные семейные предыстории, изложенные в 1-ой главе повести. Нам представляется, что событийная, драматическая часть повести составляет единое и законченное целое и не требует ни больших разъяснений, ни продолжения. И ее мы бы хотели перенести на экран как можно точнее, сокращая, разумеется (но не дописывая), слишком длинные диалоги и монологи»⁶.

1 октября 1974 г. Лариса Шепитько писала главному редактору Третьего творческого объединения «Мосфильма» И. И. Цизину: «В настоящее время я с драматургом Н. Рязанцевой приступаю к написанию сценария по повести Достоевского “Село Степанчиково”. Идея написания мне была подана редактором Э. Корсунской, мы неоднократно советовались с ней, и в связи с тем, что помощь ее в процессе работы стала очень существенной, прошу Вас назначить ее редактором нашего фильма»⁷.

Для Шепитько и Рязанцевой всё складывалось как нельзя лучше: через месяц редколлегия творческого объединения обсудила и приняла сценарную заявку авторов. «Эта повесть по силе художественных обобщений, — заключали 1 ноября И. Цизин, директор творческого объединения В. Агеев и редактор Э. Корсунская, — стоит в ряду лучших сатирических произведений русской классической литературы.

К экранизации “Села Степанчикова” много раз обращались театры, тем более важным и значительным кажется тот факт, чтобы (что. — С. Р.) многомиллионная аудитория советских и, может быть, зарубежных зрителей сможет увидеть фильм, снятый по этой повести, что, несомненно, поможет углублению знаний о творчестве Достоевского, художник[а]-гуманист[а], равных которому немного в истории мировой художественной культуры.

Замысел и направление работы над сценарием четко и ясно изложены авторами в заявке.

Характер дарования Л. Шепитько и предыдущее ее содружество с талантливой сценаристкой Н. Рязанцевой⁸ дают основание надеяться, что будет написан интересный сценарий и в будущем фильме прозвучит гневный и негодующий голос Достоевского, который выносит приговор духовному ничтожеству и общественным условиям, взрастившим обитателей села Степанчикова.

Сценарно-редакционная коллегия Третьего творческого объединения единодушно поддерживает идею написания сценария по повести “Село Степанчиково и его обитатели” и рекомендует заключить договор»⁹.

Лариса Шепитько. Рисунок неизвестного автора / Музей кино (Москва)

19 декабря 1974 г. первый вариант литературного сценария «Села Степанчикова» обсуждался на заседании сценарно-редакционной коллегии творческого объединения киностудии.

«[Неустановленное лицо: цитирует приведенные в сценарной заявке отрывки из писем Достоевского]:

“Там есть [два] серьезные х[аракте]ра и даже новые, небывалые нигде”.

“[Два] огромных типических х[аракте]ра, обделанных безукоризненно, х[аракте]ров вполне русских и плохо до сих пор указанных русской лит[ерату]рой”.

Было [шесть] инсценировок [“Села Степанчикова”], идет сейчас в Малом [театре], Худ[ожественном театре], в [театре] Лен[инградской] комедии. И у всех разное решение, поэтому мне кажется целесообразным, чтобы, м[ожет] б[ыть], первой сказала бы Лариса, т. к. она является соавтором сцен[ария] и буд[ущим] реж[иссером]. Мне бы хотелось, чтобы она рассказала о принципе экр[анизируемой] вещи, о решении буд[ущего] фильма, с тем, чтобы разговор уже мог быть более конкретным, т. е. в русле замысла.

[Л.] Шепитько: Я к костюмному фильму отношусь очень настороженно, но по отношению к себе я этого не воспринимала. Я думала, что нужно говорить только о современности. Я очень люблю Достоевского, знаю, что он очень неоднозначен, что существует предубежд[ение] к нему. В “Селе Степ[анчикове]” — это только подступы Достоевского к самому себе. В прежних инсценировках был вытащен именно юмор, и отношение к ней [повести] со временем определилось как к водевилю. Но самое главное — [два] характера: Ростанев и Фома Опискин. То, что эта вещь пережила себя, подтверждает это. И для меня — эти [два] х[аракте]ра и есть самое привлекательное, что может быть.

Почему мы пошли в этом направлении[?] Мне не близка водевильная форма. И мне не нравятся оглупления, кот[орые] были. И мы решили освободить их от оглупления. Для меня интерес — эти [два] характера, и только они меня занимают и привлекают. Поэтому мы многое отсекли и оставляли по возможности всё, связанное с Фомой. И поэтому мы сохранили реалистичность. Сергей (племянник Ростанева. — С. Р.) — мы для себя обозначили его как современного молодого человека, попавшего в такую обстановку. И если Фома существует не на фоне полных идиотов, а норм[альных] людей, но пост[авлен] в такую ситуацию, то и цена ему больше. Наверное, какие-то потери есть, но мы выбрали свое направление, но мы, сохраняя юмор, ищем его в сюжетных обозначениях, а не в словах. Крепостническая линия отпала, потому что сейчас не об этом речь. И если останется комизм, а его хотелось [бы] сохранить, то это должно быть оставлено. Я не вдаюсь ни в какое идейное обосн[ование] замысла. Тут предмет исследования не мировоззрение Достоевского — он[о] не имеет отношения к “Селу Степанчикову”.

[Н.] Атаров: Мне кажется интересным и важным то, что говорила Лариса. Мне кажется, что [в] каждом театре и в студии должна быть классика. Союз Рязанцевой и Шепитько — прекрасный, талантливый; один из лучших [их] фильмов — “Крылья”. Ничего, кроме одобрения и радости, я не испытываю. “Село [Степанчиково]” — гениальное произв[едение] лит[ерату]ры. Я бы хотел, чтобы в процессе работы Лариса переоценила значение той вещи, кот[орая] попадает ей в руки. На серьезную попытку поставить Дост[оевского] — мы ее зовем сегодня. Я согласен, что не водевильный аспект — основа сцен[ария]. В схватке полковника и Фомы я вижу одну из величайших нравств[енных] идей. Что увидит здесь Сергей? Что форм[ирует] зло? Добро форм[ирует] зло? Или зло форм[ирует] добро? Покорность полковн[ика] форм[ирует] деспотизм Фомы или наоборот[?] Здесь интересна и история Бахчеева, кот[орый] был врагом, а потом подобостр[астничает]. Это история нравств[енная], всечеловеческая. “Село [Степанчиково]” — это подлинно русская, великая вещь. Достижение сценария — пролог и эпилог. Очень правильно, умно сделали они, что начинают с приезда. Отлично сделан эпилог, и музыка камаринской здесь как будто задана с самого начала. “Село Степ[анчиково]” имеет право на существование.

[М.] Рооз: Сцен[арий] мне в целом понравился, [эту] вещь я давно не перечитывала и не стала. Это сложившаяся, интересная вещь. Мне в характере Сергея как носителя здорового начала [кажется, что] он должен бы больше взбунтоваться, мне бы это казалось важным. Мне этих персонажей вполне достаточно, но такой, какой есть Сергей — мне еще не хватает бунта внеш[него]. Мне хотелось бы еще каких-то ясностей про природу характера Фомы, м[ожет] б[ыть], в финале нужна какая-то точка. Природа всех персонажей понятна, мне нужны какие-то подробности по поводу Фомы, какие-то ясности нужны. Характер — одиозный[,] и мне хотелось бы ясности и действий для Сергея и ясности для Фомы, а в целом я приветствую [этот сценарий].

[Г.] Боголепов: Я читал и думал, как же так мы забыли об этом произведении. И почему мы до сих пор не делали этого [фильма] раньше.

[И.] Маневич: Мне кажется, всё, что говорили, совершенно справедливо. Я поспорю с Ларисой в том, что Опискин — величайший образ русск[ой] лит[ерату]ры. Я думаю, что ваша позиция, что вы делаете ради Ростанева и Фомы — это верно. Мне кажется, будет не вред, если вы задумаетесь над образом Сергея. В нем очень большие возможности. Вся проза Дост[оевского] — это конфликт. В 5–7 местах Дост[оевский] говорит о том, что только человек, переживш[ий] страшн[ое] детство и жизнь[,] мог стать таким, как Фома. Мне кажется, что это нужно ввести в разговоре какое-то объяснение[,] Сергей должен в реплике обнажить существо и нерв сцены. Отдайте ему функцию Достоевского. Сделайте это смелее. В сценарии очень тесно. Здесь нужно филигранное, порепличное освобождение от чего-то за счет вскрытия существенного. Бахчеева нужно прояснить. Больше к сцен[арию] никаких претензий нет. Это плод продуманной (продуманного. — С. Р.), самостоят[ельного] осмысления над вещью.

[Д.] Писаревский: Я не считаю это произв[едение] великим. Сделать произв[едение] ради рассмотрения х[аракте]ра Фомы — стоит, но нужно сделать это нужно (так в стенограмме. — С. Р.) с совр[еменной] точки зрения. Не нужно отсекать социологическую струю. Это [нрзб.] искажение [образа] полковника [Ростанева]. Вне этой социологии не может быть прочтения. Это должен быть (должно быть. — С. Р.) антикрепостническое направление. Примиряющий хоровод в конце показался мне неубедительным. Я бы не сокращал сцены издевательства Фомы над крепостными, иначе это будет этюд на тему о добре и зле, а вам нужно дать социальные корни. Внесоциальный подход не должен быть.

[И.] Маневич: Ростанев — сквозной образ Дост[оевского] — он пройдет до Мышкина и Алеши Карамазова.

[Н.] Атаров: Мне кажется очень существ[енным, что] ансамблевая возможность здесь колоссальная. Можно собрать очень сильных актеров.

[И.] Бабич: Финал сценария чужой и водевильный. Нужно раскрыть х[аракте]р Фомы, чтобы он не был загадкой. Сейчас он просто “такой человек”. Гаврила, Фалалей и Фома — это другой аспект одного явления. Что-то упущено для Опискина и в отношениях с Настей, тогда [как] это нужно доводить до конца. Финал — чужой для этой вещи.

[А.] Репина: Я считаю эту вещь прекрасной [будущей] экранизацией. По-моему, это редкостная удача. Это счастье и радость — делать эту вещь, я считаю “Село [Степанчиково]” одно[й] из самых ярких своих (его. — С. Р.) вещей, по-моему, это счастье работать. Мы видели на протяж[ении] неск[ольких] лет фильмы о современности — такое [нрзб.]. Вся соц[иальная] сторона ясна и прописана точно и убедительно и ярко. У меня нет никаких конкретных пожеланий. То, что происх[одит] с Гаврилой[,] — достаточно, Фалалей здесь и не нужен.

[И.] Цизин: Дост[оевский] не похож ни на кого другого. Фома — раб изо всех рабов. Финал мне нравится, хотя мне необходимо знать, что сделало Фому таким, почему. Мне нужна предыстория, нужно об этом что-то рассказать. Логика поведения Фомы абсолютно выдержана: он понял, что перехлестнул, и сменил [гнев] на благолепие. Нам нужна предыстория Фомы, откуда он, нужно найти кинематогр[афический] эквивалент. Мы рады и счастливы, что Лариса берется [за съемки этого фильма]. Поправочки Лариса должна сделать быстро, а можно передать ее [предысторию] в таком виде, а потом вместе со всеми поправочками перед[е]лать в реж[иссерском] сценарии»¹⁰.

Лариса Шепитько / Музей кино (Москва)

27 декабря 1974 г. в «Заключении сценарно-редакционной коллегии <...> по литературному сценарию <...> “Село Степанчиково и его обитатели”» В. Агеев, И. Цизин и художественный руководитель Третьего творческого объединения «Мосфильма» Ю. Райзман напишут:

«19 декабря 1974 года сценарно-редакционная коллегия Третьего творческого объединения обсудила литературный сценарий Н. Рязанцевой и Л. Шепитько “Село Степанчиково и его обитатели”.

Роман Достоевского “Село Степанчиково и его обитатели” выдержал испытание временем: он много раз переиздавался, был неоднократно инсценирован. В настоящее время “Село Степанчиково” идет на сценах МХАТ, Малого театра, в Ленинградском театре Комедии и в ряде периферийных театров.

Сценарий, представленный Н. Рязанцевой и Л. Шепитько, является самостоятельной и оригинальной работой. Известно, что чем значительнее произведение, тем оно многозначнее, тем шире и глубже его смысловой диапазон. Именно поэтому в работе над сценарием авторы, не упрощая и не подменяя идейный замысел писателя, сумели найти свое решение, свое, кинематографическое истолкование романа и сделали это интересно, убедительно и талантливо.

Во время работы над романом Ф. М. Достоевский писал брату: “...в нем есть два огромных характера, создаваемых мною и записываемых пять лет, обделанных безукоризненно (по моему мнению), характеров вполне русских и плохо до сих пор указанных русской литературой”.

Используя эту оценку Достоевского, Н. Рязанцева и Л. Шепитько бережно и умело отобрали из большого романа всё, что помогает раскрытию двух центральных фигур — Фомы Опискина и полковника Ростанева.

Авторам удалось создать четкие и выразительные характеры не только главных, но и второстепенных персонажей, характеры живые и достоверные. Раскрывая замысел писателя, авторы сценария подчеркивают ту ироническую, насмешливую интонацию, которая позволяет увидеть домашний деспотизм Фомы во всей несостоятельности и духовном убожестве. Благодаря этому авторские раздумья о процессе разрушения человеческой личности и протест против этого разрушения, защита оскорбленного достоинства и гордости, ненависть к тому, что уродует человека[,] становится (становятся. — С. Р.) философским и нравственным стержнем сценария.

Новизна и достоинство этой работы заключается в том, что, в отличие от прошлых инсценировок, сценарий реалистичен. Благодаря этому столкновение, конфликт двух жизненных систем интеллигентского, безропотного терпения — Ростанев — и грубой, деспотической и беспринципной силы — Фома Опискин — исследуется с исчерпывающей полнотой.

Отмечая удачу сценария, члены коллегии, вместе с тем, рекомендовали авторам в процессе режиссерской разработки обратить внимание на образ Сергея и поискать возможность полнее и активнее выразить в нем авторскую позицию к происходящим событиям; было бы целесообразно в ряде реплик пояснить, чем обусловлено господствующее положение Фомы в доме Ростанева.

Руководство и сценарно-редакционная коллегия Третьего творческого объединения считают, что литературный сценарий “Село Степанчиково” следует запустить в режиссерскую разработку»¹¹.

В начале января 1975 г. Н. Т. Сизов и Л. Н. Нехорошев (генеральный директор и главный редактор «Мосфильма» соответственно) подготовили для отправки председателю Госкино СССР Ф. Т. Ермашу письмо, в котором сообщали:

«Представляем Вам для рассмотрения литературный сценарий художественного фильма “Село Степанчиково и его обитатели” Н. Рязанцевой и Л. Шепитько.

Просим включить его в тематический и производственный план студии 1976 года.

Постановка фильма поручается режиссеру-постановщику Л. Шепитько.

Фильм намечено снимать цветным, широкоэкранным. Общий метраж фильма 2700 [метров].

Приложение: заключение по сценарию [Третьего] творческого объединения; производственно-экономические показатели по фильму»¹².

Письмо Н. Т. Сизова и Л. Н. Нехорошева Ф. Т. Ермашу. Архив к/к «Мосфильм»

Записка Н. Т. Сизова Л. Н. Нехорошеву. Архив к/к «Мосфильм»

Н. Т. Сизов тогда же (5 января) предупредил Л. Н. Нехорошева: «Письмо отправлять в Комитет только после того[,] как т[оварищ] Ермаш встретится с т[оварищем] Шепитько и примет решение о производстве фильма»¹³.

Встретилась ли Лариса с председателем Госкино, неизвестно. В «мосфильмовском» недатированном «Акте о прекращении работ по сценарию и о списании по нему затрат» говорится:

«Комиссия <...> рассмотрела материалы по сценарию “Село Степанчиково и его обитатели” <...> и нашла, что дальнейшие работы по сценарию должны быть прекращены по следующим причинам:

Предложенная авторами заявка была обсуждена и одобрена сценарно-редакционной коллегией Третьего творческого объединения и студией. С авторами был заключен договор на написание сценария. Сданный ими сценарий был также обсужден и принят студией. С авторами был произведен окончательный расчет¹⁴.

По тематическим соображениям сценарий был отклонен. В связи с изложенным сценарий подлежит списанию на убытки»¹⁵.

В том, что данный акт был составлен по прямому указанию «товарища Ермаша», сомневаться не приходится. Сизов же сделал (руками своих подчиненных) лишь то, что на его месте сделал бы и любой другой генеральный директор «Мосфильма»¹⁶. «Где та мышь, чтоб коту звонок привесила, батюшка?» — риторически вопрошал в «Селе Степанчикове» отставной полковник Ростанев...

Наталия Рязанцева не забыла, как в тяжелую для нее и Шепитько пору они «жили вдвоем в сумрачной комнате» в Доме творчества кинематографистов «Болшево»: «Лариса только собиралась работать, сыну ее был год, ставить “Сотникова” (фильм “Восхождение”. — С. Р.) ей не разрешали, она прошла уже первый круг отказов, и мы писали с ней сценарий по Достоевскому “Село Степанчиково” (впоследствии он был принят, но не запущен в производство). А в эти осенние дни мы только еще погружались в тяжелую литературоведческую литературу и ломали головы всерьез, как этот гениально открытый Достоевским тип — Фому Опискина — переместить в экранную конкретность»¹⁷. В 2011 г. Наталия Борисовна опубликовала воспоминания о дружбе с советским философом Мерабом Мамардашвили, которого мемуаристка как-то познакомила «со своей подругой Ларисой Шепитько». «Мы сидели в ресторане Дома кино, — пишет Рязанцева, — и говорили по обыкновению про гримасы нашей цензуры (мы с ней сделали экранизацию “Села Степанчикова” Достоевского, сценарий приняли на “Мосфильме”, но не запустили, а за “Сотникова” Василя Быкова Лариса сражалась много лет)»¹⁸.

Весной 1993 г. киновед Татьяна Хлоплянкина взяла у Рязанцевой интервью: поводом для разговора тогда послужил сценарий последней «Эффект Дориана» (в 1994 г. Валерий Пендраковский снимет по нему фильм «Я свободен, я ничей»). Затронув «вечно волнующую тему власти человека над человеком» и «власти детской», сценаристка скажет: «Это на самом деле из той линии литературы, которая у нас началась “Селом Степанчиковым”. Вот когда писали мы с Шепитько сценарий “Село Степанчиково”... Да, я такой сценарий написала, и его даже приняли, но не стали ставить потому, сказали, что на “Мосфильме” — два Достоевских, нельзя два Достоевских. Тарковский собирался ставить “Идиота”, и Ларисе сказали, что два Достоевских никак невозможно. В результате ни ей, ни ему не разрешили ни того, ни другого»¹⁹.

Андрей Тарковский и Лариса Шепитько

Коль скоро речь зашла о Тарковском и «Идиоте», забегу чуть вперед.

Осенью 1989 г. жесткую отповедь экс-министру кинематографии, обнародовавшему мемуары о работе с Андреем Тарковским, дала Маргарита Терехова. «Итак, — недоумевала актриса, — в “Советской культуре” (9 и 11.09 (9 и 12.09. — С. Р.) за 1989 год) опубликованы воспоминания Ф. Ермаша²⁰ о том, как отплатил ему за “добро” Андрей Тарковский. Это — “своя трактовка событий”. Редакция уверена, что заметки “вызовут интерес и наверняка неоднозначное отношение”. Вызвали — то давнее чувство бессилия, которое я обещала себе запомнить, когда пыталась хоть что-то сделать, но ничего сделать не могла... Фальсификация истории прохождения к зрителю “Зеркала”, фальсификация истории заявки на фильм “Идиот” по Достоевскому и, наконец, фальсификация якобы давнишней нашей просьбы с режиссером Али Хамраевым (у него хранится давнее письмо буквально бедствовавшего тогда А. Тарковского с просьбой о помощи, со словами: “Ты знаешь, Ермаш не дает мне работать”) на Ташкентском кинофестивале дать Тарковскому поработать за границей — не было этого! — заставляют меня сомневаться и во всем остальном, что есть в обширных “мемуарах” бывшего главного начальника нашего кино.

Из письма философа и литератора Вадима Скуратовского, написанного мне сразу после события: “Киев, 11.09.89. ...Но ведь как много тогда зависело от Ермаша! Бог мой, в твой функционерный силок, в твое чиновничье поле попадает самая редкая птица, красивейший пересмешник, залетает, ‘как некий райский гость’. И всё это заканчивается пытошным сеансом, медленным, в двадцать лет, поджариванием на ведьмином огне. Я понимаю всю наивность своего возмущения, понимаю всё социологически, политически, но тем не менее не перестаю удивляться. Ведь после ‘Зеркала’ на экране могли появиться чудеса... скажем, хотя бы в ‘Идиоте’. Может быть, не очень деликатно обращаться к адресату с предположением, что с ним могло бы произойти, с предположением о возможном его шансе, но — какой Мариной Мнишек были бы Вы в ‘Борисе Годунове’, Лизой или Лебядкиной в ‘Бесах’! И так далее”.

Не в мечтах о Марине Мнишек и Лебядкиной, а в ужасе от безнадежно уходящей от меня возможности сыграть Настасью Филипповну бежала я на прием к Ермашу, чтобы понять, почему нельзя экранизировать Достоевского. Да еще Тарковскому! И — выслушала... “несвоевременно и в ближайшие два года будет несвоевременно”. 75–76-й годы... Фильм должен был состоять из двух частей — одна история глазами Мышкина, потом та же история, рассказанная Рогожиным, — какое потрясающее кино теряла мировая кинематография <...>»²¹.

Позже — еще откровеннее: «Как личную трагедию я пережила то, что Андрею Арсеньевичу не дали снять “Идиота” по Достоевскому. Картина должна была называться “Страсти по князю Мышкину”. Именно с нами Андрей хотел делать этот фильм, долго шел к Достоевскому, в результате у него родился грандиозный план постановки. Предполагалось, что Кайдановский сыграет роль Рогожина, я — Настасьи Филипповны, в роли автора выступит Анатолий Солоницын. На главную роль Андрей хотел брать неизвестного актера. Всё уже было продумано, роли распределены. <...> И вдруг Тарковскому сообщают, что “Идиота” ставить нельзя. Я не выдержала и пошла на прием к тогдашнему председателю Госкино Ермашу. Он сидел в своем кабинете, развалившись в кресле, и курил сигареты “Филипп Моррис”, дымя чуть ли не в лицо собеседнику. Явно наслаждаясь своим начальственным положением, вальяжно сказал: “Несвоевременно, Маргарита, сейчас ставить Достоевского”. Я спросила: “А когда будет своевременно?” Ответ последовал достаточно конкретный: “В ближайшие три года не будет”. Убийственно! Я глубоко убеждена, что для нашего кинематографа именно тогда было особенно важно, чтобы Тарковский снимал фильмы по произведениям Достоевского и Толстого. Ему ничего не дали сделать! Можно ли было пережить такие потрясения, такую травлю? И Андрей не пережил, умер в 1986 году. В этом же году Ермаш ушел со своей должности. Роковое стечение обстоятельств...»²².

Занимавший в 1970-х гг. должность главного редактора Главной сценарно-редакционной коллегии по художественным фильмам Госкино СССР Даль Орлов свидетельствует: «Однажды Ермаш мне сказал: “У Шепитько есть сценарий ‘Село Степанчиково’, она его снимать не будет, но их надо поддержать, без денег сидят. Передайте ей, что сценарий оплатим”. Ларису я застал в Болшево, куда приехал на какой-то семинар. Она сидела в холле. Подошел, присел рядом. Сообщение она выслушала спокойно, кивнула, приняла, как говорится, к сведению. Без эмоций...»²³. С большой долей вероятности Орлов точен в описании событий тех дней. При этом автор, восстановивший в памяти «рабочий момент», похоже, считал, что Шепитько сама не захотела ставить фильм, а благодетельный председатель Госкино решил поддержать «сидящего без денег» режиссера, оплатив ей сценарий. Но тогда зачем Орлов акцентирует внимание читателя на реакцию Ларисы? Ведь «эпизод» со «Степанчиковым» он ввернул не для того, чтобы поведать о цензурных и иных запретах, царивших в Малом Гнездниковском, а ввиду... интервью, данных в разное время мужем и сыном Шепитько, в которых Элем и Антон Климовы рассказывали о намерениях Ларисы экранизировать повесть Достоевского²⁴ (об этом далее).

Лариса Шепитько

Небезынтересна, в свете воспоминаний бывшего главреда, сохранившаяся «Справка о списании готовых литературных сценариев и затрат на них по киностудии “Мосфильм”», составленная в конце августа 1975 г. заместителем Д. Орлова Э. Барабаш и членом сценарно-редакционной коллегии Госкино СССР Е. Вахрушевой. «Главная сценарная редакционная коллегия по художественным фильмам, — сказано в документе, — рассмотрела представленные на списание киностудией “Мосфильм” готовые литературные сценарии на общую сумму расходов 21000 руб. и считает возможным списание следующих бесперспективных сценариев:

<...>

3. [“]Село Степанчиково и его обитатели[”] — авторы сценария Н. Рязанцева и Л. Шепитько.

Работа над сценарием отложена по тематическим соображениям.

Считаем, однако, что данный сценарий может еще оставаться в портфеле киностудии (договор от 1 ноября 1974 г.), т. к. режиссер Л. Шепитько хочет возвратиться к постановке фильма в последующие годы»²⁵.

«Л. Шепитько хочет возвратиться к постановке фильма в последующие годы»? А что же ей мешает сейчас приступить к экранизации и успешно завершить ее? Да «тематические соображения», будь они неладны!²⁶

Возникает вопрос: неужели память Орлова, заимствуя его же лексику, «слетела с колков», что он, помнивший не только свой приезд на семинар в Дом творчества кинематографистов и переданное с оказией сообщение от Ермаша, но и отсутствие эмоций у режиссера, напрочь забыл, как две его подчиненные дали добро «Мосфильму» на списание «бесперспективного сценария» «Села Степанчикова»?

Шепитько не сдавалась. В архиве «Мосфильма» хранится протокол заседания художественного совета Третьего творческого объединения киностудии, состоявшегося 23 сентября 1975 г., на повестку дня которого был вынесен вопрос: какие картины планируют ставить в ближайшее время (1976–1978 гг.) присутствовавшие режиссеры? «Сейчас одна надежда на “Сотникова” В. Быкова, — сказала Лариса. — Если будет возможность, надеюсь поставить “Село Степанчиково”. Тема Бунина отложена, которая возникла у меня лет пять назад, но периодически возвращаюсь к разработке композиции из его трех вещей»²⁷.

Какие-то подвижки в вопросе о съемках «Села Степанчикова» наметились летом 1977 г. В середине июня корреспондент АПН (Агентства печати «Новости») Дмитрий Осипов уверял читателей: Лариса «может снимать, только полностью “войдя в форму”, всецело погрузившись в мир своих героев, а на это уходит время. Вот и сейчас снова наступает период знакомства с будущими героями — действующими лицами одного из произведений великого русского писателя Достоевского. Какого произведения — Шепитько пока не раскрывает. Однако и без того ясно, что она идет прежним путем — путем исследования человеческой личности»²⁸. Примечателен и хранящийся в РГАЛИ, в фонде ликвидированного в 1992 г. Госкино СССР, экземпляр машинописи литературного сценария «Села Степанчикова», на листе-заверителе дела которого стоит дата 6 июля 1977 г.²⁹ Проставленные в Малом Гнездниковском число, месяц и год тем интереснее, что 5 июля 1977 года в Западном Берлине завершился 27-й Международный кинофестиваль, где фильм Ларисы Шепитько «Восхождение» получил четыре награды, включая высшую — «Золотого медведя». «Над чем Вы собираетесь работать после успеха “Голгофы”?» — поинтересовался у режиссера журналист венгерского издания о кино «Filmvilág». «Достоевский: “Село Степанчиково и его обитатели”. Хочу снять фильм по этому роману»³⁰, — ответит Шепитько.

Лариса Шепитько с «Золотым медведем» на Западноберлинском фестивале. 1977

21 декабря 1977 г. Лариса и сценарист Рудольф Тюрин подали «Заявку на литературный сценарий по мотивам [повести] В. Распутина “Прощание с Матёрой”»³¹, однако чаяний на съемки «Села Степанчикова» Шепитько не оставляет. 27 января 1979 г. ее, выступавшую в Казанском молодежном центре, спросят: «Верно ли, что Вы собирались ставить “Село Степанчиково”?» «Верно, — подтвердит она. — Всерьез увлекаюсь Достоевским, люблю его. Но работа пока отложена»³². А за несколько недель до гибели в автомобильной катастрофе³³ режиссер признается: «...Как ни странно, время, что я лежала в больнице³⁴, было временем, проведенным не только с собой, но еще и с Достоевским. Я написала сценарий по Достоевскому, он лежит у меня в столе и сейчас. Это “Село Степанчиково”, но не экранизация, комментировать свою работу как экранизацию просто отказываюсь, потому что это другое, это мое ощущение Достоевского. Рановато об этом говорить, вдаваться в подробности, будем это считать — а так оно и было — шагом к следующему фильму»³⁵. Показательно, что Л. А. Рыбак, беседовавший с кинематографистом, не спрашивал Шепитько о «Степанчикове» — она сама заговорила о том, что ее сильно волновало и бередило душу. В расплывчатости же повествования интервьюируемой нет ничего удивительного: во-первых, сказать всю правду на тот момент она просто не могла, а во-вторых, Лариса, как и многие ее коллеги по режиссерскому цеху, была человеком суеверным.

Элем Климов не однажды винил себя в гибели жены, упрекая за то, что отсоветовал ей экранизировать «Степанчиково». «Лариса с талантливой сценаристкой Наташей Рязанцевой, — скажет он в одном из своих последних интервью, — написали сценарий по мотивам “Села Степанчикова” Достоевского. Меня эта идея смущала. И вот как-то на кухне у нас завязался шуточный разговор: мы объяснялись друг с другом через маленького сына. Я говорю: “Антоша, скажи маме, что она ошибается, у нее не хватит чувства юмора, чтобы снять ‘Село Степанчиково’”. А она отвечает: “А ты спроси, Антоша, у папы, что маме в таком случае делать?” Я: “Ты скажи, Антоша, маме, что после ‘Восхождения’ ей надо еще выше забираться. На диване в комнате лежит журнал («Наш современник». — С. Р.) с повестью Валентина Распутина ‘Прощание с Матёрой’”. Так я, на свою беду, сам навел ее на эту повесть, ставшую для нее роковой»³⁶. И ранее: «На съемках “Прощания с Матёрой” погибла Лариса. На свою беду я ей сам и насоветовал это снимать. Она готовилась делать “Село Степанчиково”. У них с Наташей Рязанцевой был готов сценарий, и они, можно сказать, были уже почти что в запуске. Но Лариса, видно, еще колебалась, окончательного решения не приняла. И вот сидим мы втроем на кухне, с нами наш сын, Антон, еще маленький совсем. И у нас идет такой вроде полушутливый разговор, игра такая — мы объясняемся через Антона. Лариса говорит ему: “Спроси папу, какой фильм мне все-таки делать”. — Я отвечаю: “Передай маме, что ‘Село Степанчиково’ ей делать не надо”. Антоша ей докладывает: “Не надо ‘Село Степанчиково’ делать”. — “А ты спроси у папы: ‘Почему не надо?’” — “А потому не надо — скажи маме — что для того, чтобы ‘Село Степанчиково’ делать, надо иметь чувство юмора. А у нее — нету”. — “А ты спроси, Антоша, что же тогда маме делать?” — “Скажи маме, что ей надо делать ‘Прощание с Матёрой’. Если она хочет после ‘Восхождения’ подняться куда-то еще выше, то это как раз для нее...” Вот так — сам присоветовал... Я обычно в доме всё первым читал. И “Матёру” тоже раньше Ларисы прочитал. И некоторое время даже прикидывал: не взяться ли мне самому за эту вещь? А потом показалось — нет, это все-таки Ларисе ближе, она лучше сделает»³⁷.

Элем Климов и Лариса Шепитько

Но почему Климов не сомневался в том, что, не «наведи» он жену на повесть Распутина, Лариса сняла бы «Степанчиково»? В каком «почти что запуске» находились Шепитько с Рязанцевой? Напомню: сценарий «Села Степанчикова» был «отклонен по тематическим соображениям» и подлежал «списанию на убытки» в самом начале 1975 г. — еще до съемок «Восхождения». Даже если допустить, что Климов об этом не знал («...предположение нелепое, ну да уж вы мне его простите», как сказал бы Порфирий Петрович), о принятом, но не запущенном в производство сценарии не раз после гибели Шепитько говорила Наталия Рязанцева. Причем впервые ее воспоминания о Ларисе (сначала названные «Почему я так ослепительно всё помню»³⁸) были напечатаны на страницах книги, составлением и выпуском которой занимался... Элем Климов!³⁹

И главное, для чего Шепитько, пусть и в шутливой форме, вновь коснулась темы «Села Степанчикова»? Неужели она не понимала, что, пока Ермаш не освободит кресло председателя Госкино СССР, об экранизации «по мотивам Достоевского» не может быть и речи?

«В июле 1979 года, — пишет киновед Валерий Головской, — Лариса Шепитько и ее коллеги — художник Юрий Фоменко и оператор Владимир Чухнов — попали в автомобильную катастрофу и погибли, когда их автобус (автомобиль “Волга”-универсал. — С. Р.) направлялся на поиски натуры для ее следующей работы — экранизации повести Валентина Распутина “Прощание с Матёрой”. Однако ни Союз кинематографистов, ни киноиздания не спешили почтить ее память⁴⁰, а журнал “Советский экран” так и вообще не отозвался на эту трагедию. Для главного редактора Даля Орлова ушел из жизни еще один поставщик ненавистного ему “срача”⁴¹. Посмертно облил грязью талантливого режиссера и Ф. Ермаш. Выступая на пленуме СК [Союза кинематографистов] “Кино и зритель”, он рассказал об одном режиссере (не называя имени, но все знали, что речь шла о Ларисе): “Один деятель советского кино был в США. Там говорят: мы вас приглашаем, даем все возможности. Он приехал, доволен, всем рассказал. Но время идет, а никакого официального приглашения нет. Он предъявляет претензии Госкино: ‘Мое приглашение не реализовано!’ А мы не виноваты. Вот он приходит в Госкино: ‘Ради бога, чтобы никто не узнал. Все знают, что меня пригласили, но теперь подумают, что от меня отказались’” (цитирую [Ф. Т. Ермаша] по собственной записи). Так что даже после смерти Лариса Шепитько разделила судьбу других талантливых и беспокойных аутсайдеров советского кино <...> ненависть к которым Госкино и партийных инстанций была неистребима»⁴².

В 1989 г., спустя десять лет после гибели Ларисы и через три года после освобождения Ермаша от должности председателя Госкино СССР, двухсерийный фильм «Село Степанчиково и его обитатели» поставит Лев Цуцульковский⁴³: роль Фомы Опискина достанется Льву Дурову, а отставного полковника Ростанева — Александру Лазареву – старшему; закадровый текст от имени рассказчика Сергея Александровича читает Иннокентий Смоктуновский — тот, кого Лев Кулиджанов еще в начале 1970-х гг. «подобрал» на роль Фомы Фомича, но «отступился» от съемок, узнав, что фильм «собирается делать Лариса Шепитько»...

Лариса Шепитько

В заключение нужно сказать два слова о судьбе литературного сценария так и не снятой ленты. Кроме уже упомянутого выше экземпляра, отправленного в Госкино СССР (к слову, имеющего многочисленные опечатки, вызванные, судя по их характеру, слишком высокой скоростью набора текста), в том же РГАЛИ, в личном фонде Ларисы Шепитько, хранятся машинопись и черновой автограф режиссера⁴⁴. Они содержат материалы к неосуществленному замыслу — отрывки сценария, различные планы и наброски, характеристики персонажей. Интересно, что Лариса даже обозначила возможных исполнителей ролей в картине. Так, Фому Фомича в ее фильме могли сыграть Александр Калягин, Ефим Каменецкий и Николай Пастухов (последний рассматривался также на роли Евграфа Ежевикина и отставного полковника Ростанева); Егора Ильича Ростанева — Анатолий Ромашин и Николай Волков – младший; Настасью Ежевикину — Галина Никулина; Татьяну Ивановну — актриса Театра на Малой Бронной Ольга Яковлева⁴⁵. Здесь же имеется машинопись, на титульном листе которой напечатано: «“Село Степанчиково и его обитатели” / Сценарий по повести Ф. М. Достоевского) / Н. Рязанцева / Л. Шепитько»⁴⁶. Еще один экземпляр сценария, датированный 1974 г., хранится в архиве «Мосфильма»⁴⁷.

Подводя черту, считаю необходимым сердечно поблагодарить генерального директора киноконцерна «Мосфильм» Карена Георгиевича Шахназарова и заведующую архивом «Мосфильма» Римму Эдуардовну Карпову, без деятельной помощи которой настоящая статья не получилась бы такой емкой и обстоятельной.

Сергѣй Рублевъ

¹ [Абдрашитов В. Ю. и др.] Старый замысел / записала Т. Сергеева // Искусство кино. 2002. № 8. С. 67.

² Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Л., 1985. Т. 28, кн. 1. С. 323.

³ Там же. С. 326.

⁴ Там же. С. 334.

⁵ Там же. С. 326.

⁶ Архив к/к «Мосфильм». Ф. 2453. Оп. 10. Ед. хр. 1188. Л. 2–6.

⁷ Там же. Л. 7.

⁸ Наталия Рязанцева была автором сценария (совместно с Валентином Ежовым) фильма Ларисы Шепитько «Крылья».

⁹ Архив к/к «Мосфильм». Ф. 2453. Оп. 10. Ед. хр. 1188. Л. 8.

¹⁰ Там же. Ед. хр. 1054. Л. 127–127 об., 119–126.

¹¹ Там же. Ед. хр. 1188. Л. 15–16.

¹² Там же. Л. 13.

¹³ Там же. Л. 12. Записка подшита в студийном «Деле сценария» перед письмом, подготовленным для Ф. Т. Ермаша.

¹⁴ 25 февраля 1975 г. главному бухгалтеру «Мосфильма» Г. В. Легковскому было предписано, «в соответствии с заключенным договором от 1 ноября 1974 г. с Рязанцевой Н. Б. и Шепитько Л. Е.», «произвести выплату <...> за окончательный расчет за принятый студией сценарий» и указать «центральной бухгалтерии о соответствующей оплате» (Там же. Л. 17).

¹⁵ Там же. Л. 18.

¹⁶ «Сизов, — вспоминала режиссер-постановщик Ирина Поплавская, — был государственный человек. И работа его была нелегка: ему приходилось лавировать между интеллектуальными силами “Мосфильма” и требованиями ЦК — цековские он выполнял беспрекословно, не рассуждая, как солдат» (Поплавская И. И. Мой фильм: Исповедь кинорежиссера. М., 2004. С. 284).

¹⁷ Рязанцева Н. Б. «Не говори маме». М., 2005. С. 179–180. «В Болшеве было тихо и сыро, — пишет кинодраматург Леонид Зорин, — дом был демократический, старый, в каждой комнате были два постояльца. За нашей стеной жили две красавицы — сценаристка Наташа Рязанцева и режиссер Лариса Шепитько, работали над “Селом Степанчиковым”. К Ларисе наведывался из Москвы ее муж, режиссер Элем Климов, в ту пору трудившийся над “Агонией” (название это явилось позднее). Смотреть на них было одно удовольствие — супермен рядом с суперледи. Должно быть, какой-то нечистой силе было невмоготу смириться с тем, что возможны такие союзы, — несколько лет спустя их счастье разбила дорожная катастрофа, прекрасная Лариса погибла» (Зорин Л. Г. Авансцена: Мемуарный роман. М., 1997. С. 358).

¹⁸ Рязанцева Н. Адреса и даты // Знамя. 2011. № 11. С. 57.

¹⁹ Из личного архива: Беседа Татьяны Хлоплянкиной с кинодраматургом Натальей Рязанцевой / расшифровка записи и публикация В. Короткого // Кинограф. 2000. № 8. С. 118.

²⁰ См.: Ермаш Ф. Он был художник // Советская культура. 1989. 9 сент. № 108. С. 10; 12 сент. № 109. С. 4.

²¹ Терехова М. Неоднозначное отношение? // Литературная газета. 1989. 1 нояб. № 44. С. 8.

²² Терехова М. Б. Из первых уст... М., 2013. С. 99. Попытку глубокого анализа перипетий, связанных с замыслом А. Тарковского экранизировать «Идиота», предпринял бывший (до 1983 г.) главный редактор «Мосфильма» Леонид Нехорошев. См.: Нехорошев Л. Андрей Тарковский: пронзенность классикой // Киносценарии. 2002. № 2. С. 3–20.

²³ Орлов Д. К. Реплика в зал: Записки «действующего лица». М., 2011. С. 406.

²⁴ «Сегодня, — продолжает Орлов с новой строки, — можно прочитать и в интервью старшего Климова, и в <...> материале [Антона Климова] из “Каравана историй”, который и процитирую <...>» (Там же).

²⁵ РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 5. Ед. хр. 457. Л. 24. Заслуживает внимания дневниковая запись Андрея Тарковского от 21 июля 1975 г.: «<...> Феликс К[узнецов] в восторге от заявки на “Идиота”. Будто бы в восторге и Барабаш. Она — комитетский редактор, которую Ермаш назначил для курирования “Идиота”, минуя объединение и “Мосфильм”» (Тарковский А. А. Мартиролог. Дневники: 1970–1986. 2-е изд., испр. и доп. [Флоренция], 2022. С. 141). Текст заявки А. Тарковского и А. Мишарина «на литературный сценарий двухсерийного художественного фильма по роману Ф. М. Достоевского “Идиот”» см.: Киноведческие записки. 1991. № 11. С. 171–173.

²⁶ «Как правило, — разъясняет историк кино В. И. Фомин, — эта расхожая зловеще-мистическая формулировка — “отклонить по тематическим соображениям” — в официальных письмах-отзывах, отправляемых на студию, не расшифровывалась. Но во внутренних документах самого Комитета [по кинематографии] нередко то проскальзывали намеком, а то и прямо назывались мотивы отказа» (Фомин В. И. Кино и власть. Советское кино: 1965–1985 годы. Документы, свидетельства, размышления. М., 1996. С. 306). «Как известно, — иронизировал критик, — “тематические соображения” (так стыдливо именовались главные цензурные табу) были в Комитете самыми убедительными...» (Фомин В. И. Пересечение параллельных-2. М., 2014. С. 438).

²⁷ Архив к/к «Мосфильм». Ф. 2453. Оп. 10. Ед. хр. 1058. Л. 79.

²⁸ Осипов Д. Главная тема Ларисы Шепитько // Кавказская здравница. 1977. 12 июня. № 114. С. 3; Советская Чувашия. 1977. 16 июня. № 140. С. 4; Осипов Д. Главная тема // Комсомольское знамя. [Киев]. 1977. 17 июня. № 118. С. 4.

²⁹ См.: РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 6. Ед. хр. 3545. 87 л. На передней обложке папки: «Государственный комитет Совета Министров СССР по кинематографии (Госкино СССР) / Главная сценарная редакционная коллегия по художественным фильмам / Дело № 1/20 / Н. Б. Рязанцева, Л. Е. Шепитько / “Село Степанчиково и его обитатели” / Литературный сценарий по мотивам повести Ф. М. Достоевского / Маш[инопись]».

³⁰ Székely G. Emberek Véghelyzetben: Beszélgetés Larisza Shepitkóval // Filmvilág. 1977. 15 július. № 14. O. 8.

³¹ См.: Архив к/к «Мосфильм». Ф. 2453. Оп. 17. Ед. хр. 1994. Л. 1–4.

³² РГАЛИ. Ф. 3095. Оп. 1. Ед. хр. 766. Л. 8.

³³ 2 июля 1979 г. Лариса Шепитько, выехавшая на съемки фильма по повести В. Г. Распутина «Прощание с Матёрой», погибла (с четырьмя членами своей группы и водителем) на 187-м километре Ленинградского шоссе.

³⁴ «В 1973 году, — вспоминает Элем Климов, — Лариса ждала ребенка, ее положили в роддом “на сохранение”. К сожалению, там после неудачного падения у нее было сотрясение мозга и травмирован позвоночник. Несколько недель она была прикована к постели и часто плакала от бессилия и отчаянья. А я в это время со съемочной группой мотался по Сибири, выбирая натуру для будущего фильма “Агония”. На малой родине своего персонажа Григория Распутина в селе Покровское зашел в его дом. Тогда в этой двухэтажной избе размещался “Дом быта”. А я всё думал о Ларисе: как она там? — и решил послать ей что-нибудь веселое из Сибири. Зашел в ту самую деревянную почту, откуда Гришка отправлял в “Питрограт” свои безграмотные послания, и на обычном бланке послал в Москву стилизованную под распутинский иносказательный текст телеграмму: “Солнце засияет, цветы расцветут, вижу встанешь и принесешь. Цалую. Грегорий”. Не буду рассказывать, с какими трудностями телеграмма дошла до адресата, но Лариса хохотала от души и в тот день впервые за многие недели поднялась. Дело пошло на поправку. И вскоре родился наш сын Антон» (Климов Э. Восхождение: [интервью] / беседу вел Анатолий Стародубец // Труд–7. 2003. 4 янв. № 1. С. 11).

³⁵ Рыбак Л. Восхождение: Последнее интервью Ларисы Шепитько // Литературное обозрение. 1979. № 9. С. 103.

³⁶ Климов Э. Восхождение: [интервью] / беседу вел Анатолий Стародубец // Труд–7. 2003. 4 янв. № 1. С. 11. Также см.: Романенко А. Р. Элем Климов и Лариса Шепитько: [пер. с рус.]. М., 1990. С. 94; Антон Климов: «О том, что мамы больше нет, мне сказать не решились»: [интервью] / беседовала Юлия Ушакова // Караван историй. 2005. № 1. С. 27.

³⁷ Цит. по: Фомин В. И. Кино и власть. Советское кино: 1965–1985 годы. Документы, свидетельства, размышления. М., 1996. С. 181. Вторит Климову и ассистент Ларисы на трех фильмах («Ты и я», «Восхождение», «Прощание с Матёрой») Валентина Хованская: «<...> она [Шепитько] была убеждена: буквалистски нельзя экранизировать даже самую хорошую прозу, даже перед гением, даже перед Достоевским нельзя стоять на коленях. Надо стоять в свой полный рост. О Достоевском она много думала в последнее время — следующей работой должно было стать “Село Степанчиково и его обитатели”» (Ласкина А. Дерево жизни // Литературная газета. 1979. 22 авг. № 34. С. 3). Очевидно, источником этого утверждения являлся Элем Климов, а не Лариса. В пространных воспоминаниях Хованской о Шепитько, опубликованных в 2004 г., о «Селе Степанчикове», увы, нет ни одной строки (см.: Хованская В. Лариса: Воспоминания о работе с Ларисой Шепитько на картинах «Ты и я», «Восхождение» и «Матёра» // Киноведческие записки. 2004. № 69. С. 107–133).

³⁸ См.: РГАЛИ. Ф. 3095. Оп. 1. Ед. хр. 805.

³⁹ См.: Рязанцева Н. Предназначение // Лариса: Воспоминания. Выступления. Интервью. Киносценарий. Статьи. Книга о Ларисе Шепитько / Сост. Э. Г. Климов. М., 1987. С. 142–146. В 2005 г. эти мемуары (с незначительной авторской правкой) Наталия Рязанцева включит в свою книгу «“Не говори маме”» (С. 171–181).

⁴⁰ В последнем, декабрьском номере журнала «Искусство кино» за 1979 г. (№ 12), сданном в набор 18 сентября и подписанном к печати 27 ноября, опубликованы три некролога, объединенные под названием «Памяти товарища» (С. 143–145). Автор текста о Ларисе Шепитько — режиссер Эмиль Лотяну; о Владимире Чухнове — оператор Анатолий Петрицкий; о Юрии Фоменко — художник-постановщик Юрий Ракша. Никто из восемнадцати членов редколлегии издания — от себя лично или от имени журнала — не счел нужным откликнуться на эту автокатастрофу.

⁴¹ «Главным врагом Орлова, — отмечает В. С. Головской, — были кинематографисты-либералы, которые, по его мнению, наводили в своих работах тень на светлую советскую действительность. Всё это мрачное и темное он определял одним словом — “срач”. “Ну вот, — говорил он злобно, посмотрев очередной фильм, — опять навалили срача!”...» (Головской В. С. Между оттепелью и гласностью: Кинематограф 70-х. М., 2004. С. 33–34). Нелестно об Орлове и его коллегах отзывался и кинорежиссер Валерий Лонской: «В Госкино имелась своя редактура, более свирепая, чем на киностудиях. Редакторы, сидевшие в тамошних кабинетах, больше думали о том, как удержаться в своих креслах, а не о правдивости и талантливости будущих кинопроизведений. Лишь только в руки к чиновникам, работавшим там, попадал яркий незаурядный сценарий, в них просыпался удвоенный, а порою утроенный цензорский зуд, и они изгалялись, как могли, прессуя то или иное авторское сочинение, вымарывая оттуда всё живое и талантливое. Там были подлинные мастера этого пыточного дела: Б. Павленок, Д. Орлов, Э. Раздорский, Е. Котов, В. Щербина, И. Садчиков и др. Немалый вред нанесли они отечественному киноискусству, уродуя произведения М. Хуциева, В. Шукшина, А. Тарковского, Э. Климова, М. Калика, М. Богина, А. Германа, Л. Шепитько, И. Авербаха, Г. Панфилова и многих других режиссеров и сценаристов» (Лонской В. Я. «Райские сады» кинематографа. М., 2017. С. 56–57).

⁴² Головской В. С. Между оттепелью и гласностью: Кинематограф 70-х. М., 2004. С. 265. Любопытны слова Д. Орлова, «вдруг» очнувшегося после ликвидации советского Кинокомитета: «Сейчас я вижу, что Госкино было только ячейкой системы, в основе которой лежало полное презрение к личности. В этом смысле мало что изменилось. <...> А в Госкино как было? Замысел у него? Перебьется! Идея? А нам нужна другая. А как иначе — за всё платило государство. Всё упиралось в собственность, как и сейчас упирается» (Даль Орлов: «Умный человек дважды дураком не бывает»: [интервью] / ведет Виктор Матизен // Искусство кино. 1993. № 1. С. 91).

⁴³ «Почему это произведение не давало покоя?» — задавался вопросом режиссер. И отвечал: «Да потому, что написано-то о нас. Гений Достоевского предвидел наше время и показал, какие мы сегодня. Вот только несколько слов, которые определяют наше нынешнее состояние: “Нахальное самовластие, с одной стороны, и добровольное рабство — с другой”. А надо ли говорить, кого мы сразу представляем, когда читаем про Опискина: “...любил поговорить с русским мужиком о хозяйстве, хотя сам не умел отличить овса от пшеницы”» (Цит. по: Алёшина Л. И. На всю оставшуюся жизнь: (новеллы). СПб., 2004. С. 186).

⁴⁴ См.: РГАЛИ. Ф. 3223. Оп. 1. Ед. хр. 48. 50 л.

⁴⁵ См.: Там же. Л. 44 об.

⁴⁶ См.: Там же. Ед. хр. 47. 83 л.

⁴⁷ См.: Архив к/к «Мосфильм». Ф. 2453. Оп. 10. Ед. хр. 1187. 88 л.