Бестиарий

Бестиарий — (от лат. bestia — зверь). Бестиарный раздел поэтики Достоевского слабо изучен. Между тем в художественно-философском универсуме писателя антропология (поэтический логос и человек) неотъемлемо, по взаимной дополнительности, сочетается с зоологией (логос и животные). Мир в его восприятии и понимании един и неделим, и человеческое обременено бестиальным. (В этом смысле употреблял он редкостнейшее для русской речи и литературы словечко «бестиальный»). Совокупность литературно-запечатленных отношений человека с животным, тварным миром свидетельствует прежде всего о том, с каким неослабевавшим поэтическим интересом урбанист Достоевский всматривался в священную мудрую книгу матери-природы. Здесь симптоматично сходятся многие начала и концы его творчества. Литературный Ноев ковчег у Достоевского переполнен.

За немногими исключениями («каторжные животные» в «Записках из Мертвого дома») писатель не брал на себя обязанностей натуралиста-анималиста; ему внутренне по складу дарования ближе зоологические традиции мифа, фольклора, Библии, басни, средневековых бестиариев, лубка, орнамента, архитектуры, эмблематики — с их символизмом, культурной обобщенностью, преданием и всей укорененной поэтикой условного и нравоучительно-иносказательного. Здесь Достоевский совершенно в своей стихии. Человеческое в его поэзии тем или иным способом, через комбинации литературных приемов, соотносится с животным. Писатель исходил из убеждения, что психический строй человека потому и загадочен, что соприроден темному хаосу общебестиального и общеземного.

Условно первый ряд соотнесений пролегает через именослов (ономастика, топонимия). Зооморфное начало в поэтических именованиях — бросающееся в глаза изобразительно-выразительное средство. Быков («Бедные люди»), Баранников («Белые ночи»), Курочкин («Дядюшкин сон»), Куропаткина, Перепелицына, Коровкин («Село Степанчиково...»). Кукушкин («Сибирская тетрадь»), Соколов, Орлов, Кошкин, Куликов, Дятлов, Жеребятников («Записки из Мертвого дома»). Волков, Зверков («Записки из подполья»), Кобелев, Кобылятниковы («Преступление и наказание»), Барашкова, Конев, Лебедев, Иволгин, Птицын, Белоконская, Соколович («Идиот»), Скворешники, Быкова и Муравьиная улицы, Дроздова, Дроздиха, Лебядкины, Телятников, Игренев, Улитина («Бесы»), Скотобойников, Коровкин, Сокольские, Синицкая, Дергачев, Червяков, Осетров («Подросток»), Снегиревы, Хохлаковы, Чижов («Братья Карамазовы») — вся эта литературно-игровая и игривая зоонимия имеет для Достоевского-художника не меньшее идейно-художественное значение, чем любой иной компонент формы его произведений.

«Князь Христос» наречен с таким расчетом, чтобы имя досказало до логического конца главное в сюжете его страстотерпия. Лев Мышкин — умышленное оксюморонное словосочетание, которым предзнаменованы призвание и судьба героя. Художественно-ономастическая маркировка Идиота восходит к традиционной христианской и фольклорной эстетике. Древние религиозно-бестиарные толкования связывали образ Спасителя с образом льва. Как символ высшей божественной силы, мудрости и величия трактован лев в сказаниях «Физиолога» и наследовавших ему бестиариев. Писатель творчески откликнулся на старозаветное культурное предание, назвав своего христоподобного героя «Львом». Мышкин, как он задуман и исполнен, не должен носить другое имя. «Львиное» высказывает себя и в родословной князя: отец — Николай Львович, дед — Лев. Семантика этого отрезка генеалогического древа прозрачна: русское семейство благочестиво культивирует имя, соединяющее человеческое с божественным (обычай канонического именослова).

С другой стороны, Достоевский пользуется правилами народного фамильного именования. Если имя символизирует христианскую вознесенность Льва Мышкина, то фамилия, напротив, — его приземленность и некоторую, уже внехристианскую ущербность. Родоначальник Мышкин носил некалендарное, языческое, народно-прозвищное имя «Мышь (-ка)», перешедшее затем в разряд фамилии, но сохранившее первоначальное, далекое от святцев значение. «Львиное» контрастирует с «мышиным» не только по признакам внешнего размера-очертания, физического объема (Эзоп, басенная традиция). Важнее различия в скрытом вечном смысле противоположения. В поэтологии Достоевского, как и в народных суевериях, мышь хтонична: она сопутствует «подпольному человеку» (символ темного «подпольного» или подземельного сознания), Свидригайлову (пророчица беды, смерти). Бестиарное противоречие между «львовством» и «мышкинством» предопределяет возвышение и крах героя. Фамильное прозвание, чреватое предзнаменованием рокового несчастья, смерти, болезни, разрушения, трагически оправдывается в итогах романов. Соответственно, наделяются иконическим значением зоосемичные «географические» названия в «Бесах» и «Братьях Карамазовых». Из родового имения Скворешники вылетела такая высокого полета «птица» («каган», по народной терминологии Мертвого дома), как Николай Ставрогин. Очевиден и бестиарный символизм топонима Скотопригоньевск. Дело не в угадываемых за этим словом провинциальных этнографических реалиях вроде скотопригонского рынка в городе-прототипе. Град Карамазовых, где разгорелись шекспировские страсти, естествен и бестиален. Зосима не раз по-пасторски называет скотопригоньевцев «стадом». Всего более в этом смысле является город Скотопригоньевском.

Может быть, никто из писателей не передает так психологически изощренно, как это делает Достоевский, единство человеческого и звериного в литературном истолковании бытия. Бестиальное находится в сложном взаимодействии с художественным целым произведения и имеет для его восприятия самые серьезные последствия. Так, «пауки» в рассказах Свидригайлова о предполагаемых атрибутах «вечности» не мелкая проходная деталь — бестиальный эсхатологический лейтмотив всего романа о мучительной участи преступивших, зооморфная печать потустороннего, зловещая цитата из Апокалипсиса, по Свидригайлову. В конце «Идиота» пролетевшей над смертным ложем Настасьи Филипповны «мухе» отводится мгновение изображения. Художественно-бестиарный смысл выводит подробность далеко за пределы мимолетного эпизода. По повериям многих народов, великорусского в том числе, души умерших получают облик животных-летунов; птиц, насекомых. Знал ли Достоевский эти поверья, — неизвестно. Однако он был проницателен в разгадке таинств жизни и смерти и обладал врожденным чувством фольклоризма. В полном соответствии с народными представлениями о судьбе покинувшей тело усопшего душе писатель ввел в мизансцену зрительно-звуковой образ крылатого насекомого. Его поэтическая семантика двоится. В плоском физическом плане — муха обычный спутник мертвечины. В бестиарном — опосредованное указание на мятущуюся грешную душу покойницы, трагически несчастной и, уже навсегда, «рогожинской».

Бестиарий в известной степени иерархичен. Верхнюю часть занимают «царь зверей» лев и «царь неба» орел: Мышкин и Орлов («Записки из Мертвого дома») — живые символы бесстрашия духа и преданности «воле». В том же направлении сориентирован мотив «русского медведя», который соединяется с мотивами русского скитальчества и старчества-святости: «как медведь» интерпретирован Иван Шатов; «медвежонком» и «медведем» характеризован Аркадий Долгорукий; запись в «Сибирскую тетрадь» фиксирует народно-песенное величание «батюшка-медведюшка». К сфере христианизированного верха относятся «птички небесные» — на них устремляет в «сравнениях отдаленных» духовный взор Макар Девушкин. Еще более отнесены сюда купольный «голубок» из детских деревенских церковных впечатлений Подростка, «птицы райские» Горянчикова. Посредине бестиарной иерархической лестницы находятся «бедные животные», далее хищные и пр., к «верху» и «низу» не относящиеся. В группе «бедных» на переднем плане «маленькая, тощая, саврасая клячонка», «лядащая кобыленка» из сна Раскольникова — бестиарный символ обездоленности и страдальчества, указующий на нравственное неблагополучие в мире людей. Образ загнанной, садистски избиваемой возницей лошади имел для творческой эволюции Достоевского ключевое значение: «Мое первое личное оскорбление» (7; 138). «Загнанным» представляется Подростку даже царский конь под Петром I в известном столичном скульптурном памятнике. По частотности присутствия в различных контекстных модификациях лошадь (конь) первенствует в его зоологическом реестре, снабжается своим именословом (дворянское «Танкред», крестьянское «Гнедко»). Это фаворит бестиария. В свою очередь, например, образ курицы у Достоевского служит типизирующим определителем ущербности, природной недостаточности.

Яркая типологическая характеристика «бедных» — психологизированное раскольниковское понятие «тварь дрожащая».

Хищные антагонисты бедных — тигр, волк, крокодил, ястреб, коршун и др. В большинстве случаев хищные животные — традиционно типизирующая метафора людей и их поступков. В срединную часть бестиарной иерархии вписывается основная масса зоологических объектов художника. «Срединные» привлечены к художественно-трикстерной игре в сюжетах и мотивологии произведений. Условно и безусловно актерствующие животные — существенный признак бестиария. Сновидческий «белый бык», фантастический пассажный крокодил, мифологизированный тритон-водяной проделывают с героями-людьми забавные и злые шутки, ставят их в невероятное положение комической жертвы. Проделки зоологизированного существа могут получать значение социально опасного хода (функция «куликов» в «Бесах», «журнальных козявок» в «Игроке»). Бестиарное трикстерство (аналог человеческому шутовству) не стереотипно, имеет многозначные поэтические решения. Промежуточное иерархическое пространство занимает собака. По частотности появления в текстах не уступает лошади — также фаворит бестиария. Наличествует даже особый «собачий ономастикон» (Амишка, Фальстаф, Азорка, Гектор, Фиделька, Мими, Перезвон, Шарик, Белка, Норма, Полкан, Жучка), сообразно чему психологически разработаны типы «собачьей личности»: милый, лукавый, свирепый, несчастный, потешный, преданный и др. В ряде случаев переходит в нижнюю половину бестиария. По образцу и в духе народной словесности понятие о собаке иногда приобретает бранно-демонологическое значение. Хтонические животные (собака, мышь, змей, ворона, филин), тварная нечисть (мокрица, вошь, червяк, слизняк, паук, муха, клоп, тарантул) — низ бестиария, литературно соотнесенный с темными и разрушительными силами человеческой души. Следуя народно-православным представлениям о поганом и нечистом, Достоевский-художник создал мерзостно-отталкивающие зоосемичные образы зла: исполинский паук Газин, зловещие мыши Свидригайлова, ставрогинский «красный паучок», насекомовидная химера в сновидении Ипполита, фаланга Дмитрия Карамазова, крысы и тараканы в карамазовском доме, метафорическая формула Ивана Федоровича «Один гад съест другую гадину» (14; 129). Нечистым является в людях само единство человека и животного — таков один из главных выводов художественно-бестиарной мысли Достоевского. Таков услышанный и воспроизведенный им голос природы, властвующей над человеком. Бестиариада по праву входит в самое ядро поэтологии Достоевского.

Владимирцев В. П.