Игра

Игра — 1) тип поведения героя; 2) жизненная ситуация, насыщенная амбивалентными значениями. Первый круг смыслов термина-образа игры объединяет те формы поведения, которые описаны автором как чудачество (Фома Опискин), шутовство (капитан Лебядкин), самосочинительство (генерал Иволгин), юродство (Федор Павлович Карамазов; Ферапонт; Хромоножка). Герои Достоевского озабочены проблемой личностной идентичности, поиском соответствия «мысли» и «шага» («пробы»): «Шаг, — говорит Подросток о перепродаже альбома, — был бессмысленный, детская игра, <...> но он все-таки совпадал с моей мыслью...» (13; 39). Игра становится способом вероятностного присутствия в будущем: «...это был не настоящий опыт, а так лишь игра, утеха: захотелось выкрасть минутку из будущего и попытать, как это я буду ходить и действовать» (13; 68). Игра — форма целостного самоосуществления личности и даже жития (так Зосима трактует, по смыслу напутствия Маркела, иночество в миру: «Ну, говорит, ступай теперь, играй, живи за меня! Вышел я тогда и пошел играть» (14; 263). Второй круг значений расширяет мифологему игры: отмечены онтологические (человек в ситуации «насмешливой природы» и «дьяволова водевиля») и гносеологические акценты («Философия <...> это нечто о законах бытия вещей, причем бытие должно быть непременно и <...> выше ума человеческого <...>, чтобы всю жизнь человек искал определить его и не мог <...>. Это, так сказать, высшая игра в жмурки...» (16; 286). Ироническое акцентирование категории превращает игру из термина философии свободы в принцип социологии насилия. Опираясь на кукольную утопию Платона, Великий инквизитор делится опытом устройства жизни по образу детской игры («мы устроим жизнь как детскую игру» — 14; 236), из которой убраны положительные контексты «детскости», чтобы могла состояться антиутопия теократической государственности. Подобным образом герой «Сна смешного человека» разрушает райскую идиллию детского «собора», внося в него драматургию ролевого неравенства и элементы социальной неупорядоченности. В диалоге Коли Красоткина и Алеши Карамазова игра раскрыта в своем онтогенетическом содержании — как источник эстетического мироотношения и искусства: «А игра в войну у молодых людей <...> — это ведь тоже зарождающееся искусство...» (14; 484); ср. иронический вариант: в речи защитника («Братья Карамазовы»): «...если нас <...> обуяет некоторая, так сказать, художественная игра, потребность художественного творчества <...>, создания романа...» (14; 154). Большое место в прозе Достоевского заняли образы салонных игр (карты, «пети-жё», рулетка). Образ игральных карт в финале «Идиота» символически указывает на исчерпание диалога героев-протагонистов в рамках дольнего мира. Последняя встреча свершается как выпадение из мира жизненной игры в безумие, горячку, ирреальность, идиотизм, «все игры» сознания завершены, — «и вот эти карты, которые он держит сейчас в руках и которым он так обрадовался, ничему, ничему не помогут теперь» (8; 506). Карточная терминология обыгрывается экзистенциально («ералаш» Верховенского). В целом игра понята Достоевским универсально: как модус бытия, как охота за истиной, как регулятор социальной жизни и театр «я»-ролей, как образ эвристической психики личности.

Исупов К. Г.