Непристойность

Непристойность — в художественной литературе — описания, сцены и выражения, признаваемые данным культурным кругом за нарушение приличия и хорошего вкуса; критерии того и другого изменчивы и исторически относительны, а строгие издательские запреты могут сочетаться с подпольной циркуляцией грубейшей порнографии, например, в поэзии Баркова.

В России XIX в. «грязным» писателем считался Н. В. Гоголь (см. «Невский проспект» — тема проституции); враждебная критика сравнивала его с Полем де Коком. В крайней эротичности, непристойности обвиняли «Бесприданницу» А. Н. Островского. Как циничное произведение была воспринята повесть «Записки из подполья» Достоевского, исповедь Ставрогина была отвергнута редакцией «Русского вестника» как непристойная, но сохранялась в редакции и тайком перечитывалась. Несомненно, эротическая тема присутствует у Достоевского, вплоть до садомазохизма, «любви-ненависти» и т. п. Но у него нет эротических описаний в современном смысле этого слова, хотя туманность и недосказанность некоторых острых сцен, стимулируя работу читательского воображения, делает их «рискованными». Изображая Свидригайлова, Ставрогина, подпольного человека, Достоевский никогда не делал их больное сладострастие предметом самоцельного описания, но использовал как сильное средство характеристики, как проявление крайнего индивидуализма и гедонизма. Кроме того, он отстаивал право писателя на художественное использование непристойных речений и в специальном этюде о русской матерной брани в «Дневнике писателя» подчеркивал ее экспрессивность и интонационное разнообразие. Сам он использовал ее редко, проставляя многоточие вместо такого слова и порою добавляя прозрачные пояснения. Такова сцена у юродивого «пророка» в романе «Бесы», где Семен Яковлевич внезапно отвечает на заигрывания праздно любопытствующих дам грубейшим ругательством. Бранные слова или непристойные детали нужны Достоевскому не для создания иллюзии достоверности, а для ошеломляющих контрастов и сюжетно важных скандалов, для взрывания жеманства и ложной позы. Высокий пафос и грубейшая брань могут образовать резкий диссонанс; в сущности, манера Достоевского — это поэтика диссонансов. И Достоевский, и Л. Толстой противостояли тургеневскому принципу «красивой правды», — оба они отвергали изящество в пользу «грубой правды», но у Толстого непристойность звучит мимоходом, как необходимая деталь описания (например, оскорбление связанного Хаджи Мурата), а у Достоевского служит для достижения ошеломляющих контрастов пафоса и вульгарности. У Толстого непристойность обладает надменным величием факта, у Достоевского — надрывной выразительностью. Позиция Достоевского предваряет модернистскую трактовку непристойности, например, в надрывно-эпатажной лирике Есенина, соединяющего глубокую правду чувства (вплоть до сентиментальности) с матерной бранью и другими непристойностями; кстати, Есенин был поклонником Достоевского и порою при знакомстве представлялся: «Свидригайлов».

Назиров Р. Г.