Капустина (Менделеева) Екатерина Ивановна

[1816, Тобольск — окт. 1901, Петербург]

Жена Я. С. Капустина с 1839 г. Познакомилась с Достоевским в Омске в 1859 г. Капустины были близки и с семьей коменданта Омской крепости А. Ф. де Граве, который был крестным отцом их детей, и с декабристами, и с женой декабриста Н. Д. Фонвизиной, и с Н. В. Басаргиным, который был женат на старшей сестре Капустиной Ольге Ивановне. «В гостиной Екатерины Ивановны собирался цвет омской интеллигенции, — вспоминает Г. Н. Потанин. — молодые офицеры Генерального штаба, чиновники Главного управления, окончившие высшую школу, друзья сына, Капустина Семена Яковлевича, и художники, как например, офицер Генерального штаба Померанцев, политический ссыльный, как например, петрашевец Дуров. Если через Омск проезжал какой-нибудь ученый-путешественник или профессор, как например, П. П. Семенов, он непременно попадал в гостиную Екатерины Ивановны. Словом, здесь собиралось занимательное, образованное и либеральное общество. Здесь читали и поклонялись Чарльзу Диккенсу; с жадностью глотали переводы из Гейне и декламировали его стихотворения; у журнала "Современник" было обыкновение в январской книжке на обложке печатать о литературных новинках, которые будут помещены в будущем году, и сердца в доме Капустиных замирали от ожидания и вопроса, что-то расскажет в своей новой повести Тургенев?». С. Ф. Дуров, которого в омских домах «чурались, как опасного человека», называл Капустину «святой женщиной» за возможность свободно посещать её дом. В 1859 г. Капустина переехала с мужем в Томск.

Вернувшись в Петербург, Достоевский первое же собрание своих сочинений, — двухтомник, изданный Н. А. Основским в 1860 г., — отправляет Капустиной, сопроводив его теплой надписью. 4 января 1862 г. Капустина ответила из Томска Достоевскому в Петербург: «Милостивый государь Федор Михайлович! Давно бы следовало мне написать к вам и очень благодарить вас за приятный, милый мне подарок вами двух первых частей изданных ваших сочинений. Но поверите ли? они только несколько дней назад как наконец в руках моих. Жаль мне, что в вашей подписи не означено было число. Тогда я еще вернее знала бы, как долго эти книги не давались мне в руки. Когда Валиханов был в Омске, он передал книги родным моим, а те насилу собрались послать мне их с ехавшим сюда на службу прокурором [Н. М.] Шмаковым, которому почему-то отдали книги не запечатанными, и вот этот господин, и познакомясь со мной, держал долго и читал эти книги и наконец прислал мне.

Добрый Федор Михайлович! Не долго и не много были мы знакомы, мало случалось мне побеседовать с вами, но я знала вас по многому гораздо более, чем видела, но и эти несколько часов я никогда не забуду. Мне приятно было, что вы навестили нас, а теперь иное милое было мне утешение — ваш подарок книг, ваша надпись — это показало мне вашу память, а я дорожу этим и поэтому не могу не написать к вам, не поблагодарить от души, искренно. Не знаю, как дойдет до вас письмецо мое, собственно вашего адресу я не знаю, но хочу адресовать в редакцию журнала вашего брата, прося передать вам. А как бы много хотелось мне поговорить с вами, хотя бы теперь, вместо вашего портрета, который у меня от Валиханова, где вы вместе с ним, и этот портрет в числе других портретов друзей моих.

Если б я видела теперь вас в простой уютной приемной моей комнаты — сколько бы хотелось говорить и говорить с вами. Вы много пережили превратностей судьбы, вы испытали много — и горе и лишения знакомы вам, и все это такие спутники и учителя наши, которые более всего учат истине и делают не хуже, а лучше людей.

Мне пришлось бы и самой рассказать вам много изменившегося в моей жизни вместе со смертью моего мужа, много горя и забот выпало и на мою долю, и на мою жизнь. Схороня мужа, я уже и осталась здесь в Томске, и вот живу третий уже год. Живу отчужденная от всей здешней светской жизни, живу в семье и для детей моих. Две старшие мои дочери замужем, а при мне семь человек детей, начиная с 14-лет<него> сын<а> в гимназии и оканчивая 5-лет<ним> сыном. Образ моей жизни совершенно изменен, я ограничила себя во всем, живу просто, лишения не пугают меня, лишь помог бы Бог воспитать добрыми людьми детей моих, в том и жизнь и желания мои. Недавно я была утешена и обрадована прибавкою к пенсии. Сначала мне и детям дали только обычных около 600 р<ублей> сер<ебром> в год. Теперь эту пенсию удвоили по ходатайству СПб. Комитета, и я буду получать теперь для меня очень достаточное содержание, при моей простой жизни. Но я боюсь утруждать вас долго письмом моим. Пожалуй, дав себе волю, я бы и долго не кончила; то ли бы дело, если бы нам привелось увидеться здесь в Томске — городе, во многом очень неинтересном своими несообразностями и очень, очень мало просвещенном; будь здесь лицо самостоятельное, ни с одной стороны не боящееся гонений, и вместе лицо наблюдательное, умное и правдивое — сколько пищи для нравоописательных очерков. Мне жаль, что я не имею здесь случая читать ваш журнал "Время", сама средства иметь много газет и журналов не имею возможности, и так случилось, что у многих моих знакомых нет его, так я с ним и не знакома. Впрочем, я не могу жить, совсем не следя и не читая за ходом всего современного, что было бы уж очень грустно, — нет, при всем недосуге к занятиям, как-нибудь да отнимаю время, чтобы читать "Русские вед<омости>" и "Летопись", "Отеч<ественные> Зап<иски>" и "Современник", с которыми, извините меня, во многом не могу согласиться, хотя и отдаю должную справедливость уму и знаниям, не хваля направление. Но это тоже тема нескончаемая, а я и так боюсь, что отвлекла вас и задержала.

Простите же, добрый и уважаемый Федор Михайлович! Будьте здоровы и Богом хранимы. Поручаю себя вашей доброй памяти и могу уверить вас в искреннем уважении к вам Катерина Капустина».

23 февраля 1865 г. зять Капустиной генерал А. К. Смирнов сообщил ей, что «от министра внутренних дел сего дня получена секретная бумага», в которой она «обвиняется в передаче писем польских ссыльных». Из Томска Капустиной пришлось уехать к брату Д. И. Менделееву в его имение в Боблово Московской губернии, а затем она оказалась в его доме в Петербурге.