М.М. Достоевскому (24 марта 1845)
24 марта.а
Любезный брат.
Ты, верно, заждался письма моего, л<юбезный> б<рат>. Но меня задерживала неустойчивость моего положения. Я никак не могу заниматься вполне чем бы то ни было, когда перед глазами одна неизвестность и нерешительность. Но так как я и до сих пор ничего не сделал хорошего по части моих собственных обстоятельств, то всё равно пишу; ибо давно бы было нужно писать.
Я получил от москвичей 500 руб. сереб<ром>.1 Но у меня столько было долгов, старых и вновь накопившихся, что на печать недостало. Это бы еще ничего. Можно бы было задолжать в типографии или уплатить не все из домашних долгов, но роман еще не был готов. Кончил я его совершенно чуть ли еще не в ноябре месяце, но в декабре вздумал его весь переделать; переделал и переписал, но в феврале начал опять снова обчищать, обглаживать, вставлять и выпускать. Около половины марта я был готов и доволен. Но тут другая история: цензора не берут менее чем на месяц. Раньше отцензировать нельзя. Они-де работой завалены. Я взял назад рукопись, не зная, на что решиться. Ибо кроме четырехнедельного цензурованья печать съест тоже недели три. Выйдет к маю месяцу. Поздно будет! Тут меня начали толкать и направо и налево, чтобы отдать мое дело в «Отечеств<енные> записки». Да пустяки. Отдашь да не рад будешь. Во-первых, и не прочтут, а если прочтут, так через полгода. Там рукописей довольно и без этой. Напечатают, денег не дадут. Это какая-то олигархия. А на что мне тут слава, когда я пишу из хлеба? Я решился на отчаянный скачок: ждать, войти, пожалуй, опять в долги и к 1-му сентября, когда все переселятся в Петербург и будут, как гончие собаки, искать носом чего-нибудь новенького, тиснуть на последние крохи, которых, может быть, и недостанет, мой роман. Отдавать вещь в журнал значит идти под ярем не только главного maître d'hôtel'я,9 но даже всех чумичек и поваренков, гнездящихся в гнездах, откуда распространяется просвещение.
Диктаторов не один: их штук двадцать. Напечатать самому значит пробиться вперед грудью, и если вещь хорошая, то она не только не пропадет, но окупит меня от долговой кабалы и даст мне есть.
А теперь насчет еды! Ты знаешь, брат, что я в этом отношении предоставлен собственным силам. Но как бы то ни было, а я дал клятву, что коль и до зарезу будет доходить, — крепиться и не писать на заказ. Заказ задавит, загубит всё. Я хочу, чтобы каждое произведение мое было отчетливо хорошо. Взгляни на Пушкина, на Гоголя. Написали немного, а оба ждут монументов. И теперь Гоголь берет за печатный лист 1000 руб. сереб<ром>, а Пушкин, как ты сам знаешь, продавал 1 стих по червонцу. Зато слава их, особенно Гоголя, была куплена годами нищеты и голода. Старые школы исчезают. Новые мажут, а не пишут. Весь талант уходит в один широкий размах, в котором видна чудовищная недоделанная идея и сила мышц размаха, а дела крошечку. Beranger10 сказал про нынешних фельетонистов французских, что это бутылка Chambertin11 в ведре воды.2 У нас им тоже подражают. Рафаэль писал годы, отделывал, отлизывал, и выходило чудо, боги создавались под его рукою. Vernet12 пишет в месяц картину, для которой заказывают особенных размеров залы, перспектива богатая, наброски, размашисто, а дела нет ни гроша. Декораторы они!
Моим романом я серьезно доволен. Это вещь строгая и стройная. Есть, впрочем, ужасные недостатки. Печатание вознаградит меня.3 Теперь покамест я пуст. Думаю что-нибудь написать для дебюта или для денег, но пустяки писать не хочется, аб на дело нужно много времени.
Приближается время, в которое я обещал быть у вас, милые друзья.4 Но не будет средств, то есть денег. Я решил остаться на старой квартире. Здесь по крайней мере сделал контракт и знать ничего не знаешь месяцев на шесть. Так дело в том, что я всё это хочу выкупить романом. Если мое дело не удастся, я, может быть, повешусь.
Мне бы хотелось спасти хоть 300 руб. к августу месяцу. И на триста можно напечатать. Но деньги ползут, как раки, все в разные стороны. У меня долгов было около 400 руб. сереб<ром> (с расходами и прибавкою платья), по крайней мере я на два года одет прилично. Впрочем, я непременно приеду к вам. Пиши мне поскорее, как ты думаешь насчет моей квартиры. Это решит<ельный> шаг. Но что делать!
Ты пишешь, что ужасаешься будущности без денег. Но Шиллер выкупит всё,5 а вдобавок, кто знает, сколько раскупится экземпляров моего романа. Прощай. Отвечай мне скорее. Я тебе объявлюв в в следующую почту все мои решения.
Твой брат Достоевский.
Целуй детей и кланяйся Эмилии Федоровне. Я о вас часто думаю. Ты, может быть, хочешь знать, чем я занимаюсь, когда не пишу, — читаю. Я страшно читаю, и чтение странно действует на меня. Что-нибудь, давно перечитанное, прочитаю вновь и как будто напрягусь новыми силами, вникаю во всё, отчетливо понимаю, и сам извлекаю умение создавать.
Писать драмы — ну, брат. На это нужны годы трудов и спокойствия, по крайней мере для меня. Писать ныне хорошо. Драма теперь ударилась в мелодраму. Шекспир бледнеет в сумраке и сквозь туман слепандасов-драматургов кажется Богом,6 как явление духа на Брокене или Гарце.7 Впрочем, летом, я, может быть, буду писать. 2, 3 года, и посмотрим, а теперь подождем!
Брат, в отношении литературы я не тот, что был тому назад два года. Тогда было ребячество, вздор. Два года изучения много принесли и много унесли.
В «Инвалиде», в фельетоне, только что прочел о немецких поэтах, умерших с голоду, холоду и в сумасшедшем доме. Их было штук 20, и какие имена! Мне до сих пор как-то страшно. Нужно быть шарлатаном...8
__________
а Зачеркнуто: феврал<я>
б Было: да
в Было: отвечу
9 метрдотеля (франц.)
10 Беранже (франц.)
11 Шамбертена (франц.)
12 Верне (франц.)
Печатается по подлиннику: РГБ. Ф.93.I.6.12.
Впервые опубликовано: Биография, письма и заметки из записной книжки Ф.М. Достоевского. СПб., 1883. Отд. II. С. 32—34.
Датируется 1845 г., так как в письме упоминается как «только что» прочитанная статья А. Вейса, напечатанная в «Русском инвалиде» от 22 марта 1845 г. Кроме того, в письме говорится о работе над второй редакцией «Бедных людей», в то время как первая была закончена, как сообщается в этом письме, в ноябре 1844 г. (см. также письмо от 30 сентября 1844 г.).
1 Достоевский получил 500 руб. серебром в соответствии с его просьбой, обращенной к опекуну П.А. Карепину (см. письмо к П.А. Карепину).
2 Источник цитируемого отзыва Беранже установить не удалось. Шамбертен — сорт красного вина из Бургундии.
3 Речь идет о «Бедных людях».
4 Достоевскому удалось приехать в Ревель к брату 9 июня 1845 г. (см.: «Летопись жизни и творчества Ф.М. Достоевского»).
5 См. письмо от 30 сентября 1844 г., примеч. 3.
6 Скорее всего, мысль эта подсказана Достоевскому статьей Белинского «Александринский театр» (1845), которая была опубликована во второй части «Физиологии Петербурга», составленной Н.А. Некрасовым и только что появившейся. В ней Белинский, разбирая современный репертуар, подчеркивает его измельчание, невысокий художественный уровень как драм, так и водевилей, построенных на благополучно завершающихся мелодраматических любовных коллизиях, и иронически именует Н.А. Полевого и П.Г. Ободовского, авторов наиболее многочисленных пьес, «Шекспиром» и «Шиллером» Александринской сцены (Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1953—1959. Т. VIII. С. 539—541, 548).
7 Брокен — главная вершина Гарца. Отбрасываемая его восточной скалой тень носит название брокенского призрака и окружена местными легендами. Сцена «Вальпургиева ночь» из первой части «Фауста» Гете происходит у подножия Брокена.
8 В «Русском инвалиде» (1845. 22 марта. № 64) в отделе «Смесь» была помещена статья А. Вейса «Поэты в Германии». Автор, ссылаясь на «Аугсбургскую газету», приводит факты, от которых стало «страшно» только что подавшему в отставку и решившему всецело посвятить себя литературному труду Достоевскому: «Лессинг умер в нужде, проклиная германскую нацию. Шиллер никогда не имел 1000 фр<анков>, чтобы съездить взглянуть на Париж и на море. Моцарт получал всего 1500 фр<анков> жалования, оставив после смерти 3000 фр<анков> долгу. Бетховен умер в крайней нужде. Друг Гегеля и Шеллинга Гельдерлин принужден был быть школьным учителем. Терзаемый любовью и нуждой, сошел с ума 32-х лет и дожил в этом состоянии до 76 лет. Гёльти, чистый поэт любви, давал уроки по 6 фр<анков> в месяц, чтобы иметь кусок хлеба. Умер молодым — отравился. Бюргер знал непрерывную борьбу с нуждою. Шуберт провел 16 лет в заключении и кончил сумасшествием. Граббе, автор гениальных "Фауста и Д<он> Жуана", в буквальном смысле умер с голода 32 лет. Ленц, друг Гете, умер в крайней нужде у одного сапожника в Москве. Писатель Зонненберг раздробил себе череп. Клейст застрелился; Лесман повесился; Раймунд — поэт и актер — застрелился. Луиза Бришман кинулась в Эльбу. Шарлотта Штиглиц заколола себя кинжалом. Ленау отвезен в дом умалишенных».