М.М. Достоевскому (январь — до середины февраля 1847)
Любезный брат. Опять прошу твоего отпущения за то, что не исполнил слова и не написал с следующею почтою. Но такая тоска находила на меня всё это время, что невозможно было писать. Думал я о тебе очень много и мучительно. Тяжела судьба твоя, милый брат! С твоим здоровьем, с твоими мыслями, без людей кругом, с скукой вместо праздника, и с семейством, о котором хоть и свята и сладка забота, но тяжело бремя — жизнь невыносима. Но не унывай духом, брат. Просветлеет время. Видишь ли, чем больше в нас самих духа и внутреннего содержания, тем краше наш угол и жизнь. Конечно, страшен диссонанс, страшно неравновесие, которое представляета нам общество. Вне должно быть уравновешено с внутренним.1 Иначе, с отсутствием внешних явлений, внутреннее возьмет слишком опасный верх. Нервы и фантазия займут очень много места в существе. Всякое внешнее явление с непривычки кажется колоссальным и пугает как-то. Начинаешь бояться жизни. Счастлив ты, что природа обильно наделила тебя любовью и сильным характером. В тебе есть еще крепкий здравый смысл и блестки бриллиантового юмора и веселости. Всё это еще спасает тебя. Я много думаю о тебе. Но Боже, как много отвратительных подло-ограниченных седобородых мудрецов, знатоков, фарисеев жизни, гордящихся опытностию, то есть своею безличностию (ибо все в одну мерку стачаны), негодных, которые вечно проповедуют довольство судьбой, веру во что-то, ограничение в жизни и довольство своим местом, не вникнув в сущность слов этих, — довольство, похожее на монастырское истязание и ограничение, и с неистощимо мелкою злостью осуждающих сильную, горячую душу не выносящего их пошлого, дневного расписания и календаря жизненного. Подлецы они с их водевильным земным счастием. Подлецы они! Встречаются иногда и бесят мучительно.2
Вот сейчас меня прервал своим остроумно-светским визитом несносный болтун Свиридов. Он, брат, кажется самый назойливый дурак. Привез вопрос из аналитики и привез-то какие-то дряннейшие, старые разрозненные листы, из которых, кажется, ничего нельзя сделать. Просит меня похлопотать у Бекетова о поправке этих листов. Смешной человек. Сам в них ничего не разбирает и хочет, чтобы другие что-нибудь сделали. Я как-нибудь похлопочу о твоем ответе. Поеду по всем, у кого есть записки.3
Но время уходит. Хотел тебе написать многое. Как досадно, что всё перебито. И потому ограничусь самым последним — напишу кое-что о себе. Я, брат, работаю; не хочу ничего выдавать раньше, чем кончу.б Денег между тем нет, и если б не было добрых людей, я бы погиб. Разложение моей славы в журналах доставляет мне более выгоды, чем невыгоды.4 Тем скорее схватятся за новое мои поклонники, которые, кажется, очень многочисленны и отстоят меня. Я живу очень бедно и всего, с того времени, как я тебя оставил, прожил 250 руб. сереб<ром>, до 300 р. сереб<ром> употребил на долги. Меня сильнее всех подрезал Некрасов, которому я отдал его 150 руб. сереб<ром>, не желая с ним связываться. К весне сделаю у Краевского большой заем и пришлю тебе 400 руб. непременно. Это как Бог свят; ибо мысль о тебе мучает меня более, чем всё. В Гельсингфорс же вряд ли приеду рано.5 Ибо, может быть, буду лечиться окончательно по методе Присница холодной водой. И потому приеду разве в июле. Впрочем, ничего еще не знаю, мой милый. Мое будущее впереди. Но хоть гром трещи надо мной, я теперь не подвинусь, я знаю всё, что могу сделать, работы своей не испорчу и поправлю свои обстоятельства денежные успешным ходом книги, которую издам осенью.6 Проклятый Спиридов.в Уже почти два часа. Вообрази: я всеми силами давал ему заметить, что у меня нет времени. Он всё сидел и болтал о том, как он вопрос твой составлял, давал знать, как важног тебе его в этом помощничество, как он на Кавказ поедет и напишет о тамошней флоре такое сочинение, какого и не бывало. Черт с ним, шут! Право, с иными людьми поговоришь и точно выйдешь из какой-нибудь канцелярии. Он меня оторвал от тебя, мой возлюбл<енный>. Береги себя, брат. Особенно здоровье. Развлекайся и пожелай мне скорее кончить работу. За ней сейчас последуют деньги, и я у тебя. Лечение у Присница в моем воображении. Может быть, доктора и отсоветуют мне.7 Как бы я желал тебя видеть. Иногда меня мучает такая тоска. Мне вспоминается иногда, как я был угловат и тяжел у вас в Ревеле. Я был болен, брат. Я вспоминаю, как ты раз сказал мне, что мое обхождение с тобою исключает взаимное равенство. Возлюбленный мой. Это совершенно было несправедливо. Но у меня такой скверный, отталкивающий характер. Я тебя всегда ценил выше и лучше себя. Я за тебя и за твоих готов жизнь отдать, но иногда, когда сердце мое плавает в любви, не добьешься от меня ласкового слова. Мои нервы не повинуются мне в эти минуты. Я смешон и гадок, и вечно посему страдаю от несправедливого заключения обо мне. Говорят, что я черств и без сердца. Сколько раз я грубил Эмилии Федоровне, благороднейшей женщине, в 1000 раз лучше меня. Помню, как иногда я нарочно злился на Федю, которого любил в то же самое время даже больше тебя. Я тогда только могу показать, что я человек с сердцем и любовью, когда самая внешность обстоятельства, случая вырвет меня насильно из обыденной пошлости. До того времени я гадок. Неравенство это я приписываю болезни. Читал ли ты «Лукрецию Флориани», посмотри Кароля.8 Но скоро ты прочтешь «Неточку Незванову». Это будет исповедь, как Голядкин, хотя в другом тоне и роде. О Голядкине я слышу исподтишка (и от многих) такие слухи, что ужас. Иные прямо говорят, что это произведение чудо и не понято. Что ему страшная роль в будущем, что если бд я написал одного Голядкина, то довольно с меня, и что для иных оно интереснее дюмасовского интереса. Но вот самолюбие мое расхлесталось. Но, брат! Как приятно быть понятым. Брат, за что ты так любишь меня! — Постараюсь тебя обнять поскорее. Будем любить друг друга горячо. Пожелай мне успеха. Я пишу мою «Хозяйку». Уже выходит лучше «Бедных людей». Это в том же роде. Пером моим водит родник вдохновения, выбивающийся прямо из души. Не так, как в «Прохарчине», которым я страдал всё лето.9 Как бы мне хотелось помочь тебе, брат, поскорее. Но надейся, брат, на те деньги, которые я обещал тебе, как на стену, как на гору. Целуй всех твоих. А покамест сам
Твой Достоевский.
Сойдемся ли мы, брат, когда-нибудь вместе в Петербурге? Что бы ты сказал о статской службе с приличным жалованием?
Не знаю, что родила M-me Белинская. Слышал, что кричит за две комнаты ребенок, а спросить как-то совестно и странно.10
а Было: дает
б Было: не кончу
в Так в тексте; ранее было: Свиридов
г Далее было: все
д Далее было: ему
Печатается по подлиннику: РГБ. Ф.93.I.6.12.
Впервые опубликовано: Биография, письма и заметки из записной книжки Ф.М. Достоевского. СПб., 1883. Отд. II. С. 61—63.
Датируется по содержанию январем — серединой февраля 1847 г. на основании письма Н. Свиридова М.М. Достоевскому (см. «Летопись жизни и творчества Ф.М. Достоевского», Январь — до середины февраля; Февраля 20).
1 Мысль о необходимом согласии в человеке внешнего и внутреннего, утверждаемая в этом письме, связывает его с кругом идей повести «Хозяйка» (1847), замысел которой относится к октябрю 1846 г.; ср. суждение молодого Достоевского о характере русского мечтателя в фельетонах «Петербургская летопись» (1847) и «сантиментальном романе» «Белые ночи» (1848).
2 Эту характеристику «фарисеев жизни» Достоевский развернет и усилит в рассказе «Маленький герой» (1849), где «умный человек» m-r M* отнесен к «породе житейских плутов, прирожденных Тартюфов и Фальстафов».
3 В это время М.М. Достоевский должен был держать экзамен перед очередным продвижением по службе. Отправляя 20 февраля 1847 г. после визита в Ревель ему свои черновые записи, Н. Свиридов сообщал, что они были проверены товарищами Федора Михайловича — математиками и могут служить ответом на вопрос, заданный Михаилу Михайловичу и «схожий» с тем, который ему самому пришлось «решать» при аттестации «лет тому назад восемь» (Литературное наследство. М., 1973. Т. 86. С. 371—372).
4 Отрицательные отзывы о творчестве раннего Достоевского как в реакционной прессе (см.: Северная пчела. 1846, 30 января, № 25; 1 февраля, № 27; 28 февраля, № 47; 9 марта, № 55 — рецензии Л.В. Бранта и Ф.В. Булгарина), так и в других журналах, не принимавших художественного метода и стиля молодого писателя, высоко оцененного Белинским (см.: Москвитянин. 1846, № 2 — рецензия С.П. Шевырева; С.-Петербургские ведомости, 1847, 3 января, № 4 — статья Э.И. Губера; «Московский литературный и ученый сборник на 1847 г.» — статья К.С. Аксакова; Финский вестник, 1846, № 9 — рецензия А.А. Григорьева и др.), были весьма многочисленны. Им противостояла известная Достоевскому в авторском чтении статья В.Н. Майкова «Нечто о русской литературе в 1846 г.» (см. о ней письмо М.М. Достоевскому от 1 февраля 1846 г., примеч. 9, письмо М.М. Достоевскому от 17 сентября 1846 г., примеч. 5 и письмо М.М. Достоевскому от 26 ноября 1846 г., примеч. 4).
5 М.М. Достоевский должен был по новому назначению весной 1847 г. переехать в крепость Свеаборг под Гельсингфорсом (см.: Достоевский и его время. Л., 1971. С. 283). Ф.М. Достоевский туда к нему не приезжал.
6 Речь идёт о втором издании «Бедных людей» (см. письмо М.М. Достоевскому от 7 октября 1846 г., примеч. 2).
7 Подразумевается водолечение по системе немецкого врача В. Присница.
8 Кароль фон Росвальд — герой романа Ж. Санд «Лукреция Флориани» (Отечественные записки. 1847, № 1; отдельное издание в переводе А. Кронеберга — приложение к № 1 «Современника» за 1847 г.). Роман этот был восторженно встречен Белинским (см.: Гончаров И.А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1980. Т. 8. С. 92—94). О возможном влиянии образа этого героя Ж. Санд на характер Ордынова см.: Достоевский Ф.М. Письма. М.; Л., 1928—1959. Т. 1. С. 496. Достоевский, находя в себе некоторые черты Кароля, возможно, учитывал и характеристику его в статье А. Кронеберга «Последние романы Жорж Санд», где Кароль трактовался как тип человека эгоцентрического, нетерпимого и в то же время стремящегося к идеалу (Современник. 1847, № 1. С. 96—99). Достоевский упоминает роман «Лукреция Флориани» в «Дневнике писателя» 1880 г.
9 См. комменатрий в академическом Полном собрании сочинений и писем Ф.М. Достоевского в 35 т.
10 См. письмо М.М. Достоевскому от 17 декабря 1846 г., примеч. 8.