Третьякова (урожд. Мамонтова) Вера Николаевна

[1844, Москва — 26.3(7.4).1899, там же]

Жена П.М. Третьякова. С Достоевским Тре­тьякова познакомилась 6 июня 1880 г. на торже­ственном «думском» обеде, устроенном от имени города в честь депутатов, прибывших в Москву на торжество открытия памятника А.С. Пушки­ну. Вот что записала по этому поводу 5 июля того же года в своем дневнике Третьякова: «На обеде этом познакомилась с Достоевским Фед<ором> Михайловичем, который сразу как бы понял меня, сказав, что он верит мне, потому что у меня и лицо и глаза добрые, и все то, что я ни говорила ему, все ему было дорого слышать как от женщи­ны. Собирались мы сесть вместе за обедом, но, увидев, что я имела уже назначенного кавалера, Тургенева, он со злобою удалился и долго не мог угомониться от этой неудачи. Обед прошел ожив­ленно <...>. Во время обеда я вспомнила о Досто­евском и желала дать ему букет лилий и ланды­шей с лаврами, который напоминал бы ему меня — поклонницу тех чистых идей, которые он приводит в своих сочинениях и которые помога­ют человеку быть лучше. При свидании с ним я отдала ему букет, "чистый, белый, как чисты его идеи". Он обрадовался им потому, что я вспом­нила о нем за обедом, сидевши рядом с его лите­ратурным врагом — Тургеневым.
Он нервно мялся на одном месте, выговари­вая все свое удовольствие за внимание мое к нему, и на мою мысль, что цель человека — усо­вершенствовать себя, свою душу, и что он помог нам — т.е. мне, мужу и воспитательнице моих детей Наталье Васильевне стать на несколько ступеней выше, он ответил: "Да, надо молитвен­но желать быть лучше! Запомните это слово, оно как раз верно выражает мою мысль, и я его сей­час только придумал". Фед<ор> Михайл<ович> захотел поцеловать мне руку, да сказал, что это не делается в большом собрании, но все-таки, пройдя шагов пять, поцеловал мне руку с благо­дарностью и, как после оказалось, с благогове­нием; говорив с Григоровичем обо мне, Ф<едор> М<ихайлович> восхищался мной. Право, ведь и редки такие ласковые встречи, как моя с ним. Он человек больной, болезненно самолюбивый, и мог сесть прямо к женщине, с которой у него не было неприятного прошлого, а встретились мы с ним весьма сердечно, ласково. Он хотел не­пременно быть у нас, взял у Григоровича наш адрес на дачу, но вскоре выехал в Рузу, и Паша не застал его уже в Москве. Посмотрим, может быть, на возвратном пути, не заедет ли он к нам, я же постараюсь заехать к нему в Петербурге, когда буду там <...>.
Знакомство мое с Достоевским было 6 июня, и в другой раз я с ним не видалась. Муж слышал от Гр<игоровича>, что Ф<едор> М<ихайлович> непременно собирался к нам или на дачу или в Толмачи, только, во всяком случае, не хотел уез­жать, не повидавшись с нами и не простившись. Паша заехал к нему в гостиницу, не не застал, он уже уехал в Старую Руссу. Мы пожалели».

Достоевский упоминает о знакомстве с Тре­тьяковой в письме к жене от 7 июня 1880 г., а 13 июня 1880 г. Достоевский писал уже из Старой Руссы Треть­яковой: «Глубокоуважаемая Вера Николаевна. Простите, что уезжая из Москвы, не успел лич­но засвидетельствовать Вам глубочайшее мое уважение и все те отрадные и прекрасные чув­ства, которые я ощутил в несколько минут на­шего коротковременного, но незабвенного для меня, знакомства нашего. Говорю о "прекрас­ных" чувствах из глубокой к Вам благодарности, ибо Вы заставили меня их ощутить. Встречаясь с иными существами (о, очень редкими) в жиз­ни, сам становишься лучше. Одно из таких су­ществ — Вы, и хоть я мало Вас знаю, но уже слиш­ком довольно узнал, чтоб вывести такое заклю­чение. Тогда, 6-го числа, дал слово себе: не уез­жать из Москвы, не повидавшись с Вами и не простившись, но все дни, вплоть до 8-го, я был занят день и ночь, а 9-го, в последний день в Москве, у меня явилось вдруг столько неожидан­ных хлопот по помещению моей статьи, ввиду трех на нее конкурентов, — что буквально ни одной минуты не осталось времени. 10-го же я непременно должен был выехать. Но да послу­жит перед Вами эти несколько строк свидетель­ством, как дорожу я знакомством и добрым уча­стием ко мне такого прекрасного существа, как Вы. Простите за "прекрасное существо". Но та­кое Вы на меня произвели глубокое, доброе и благородное впечатление.
А теперь примите уверение в самых искрен­них и теплых чувствах моих к Вам и в самом глу­бочайшем уважении, которое я когда-либо имел счастье ощущать к кому-нибудь из людей.

P.S. Всегдашний и искренний Ваш почита­тель Ф. Достоевский...».

Ответное письмо Третьяковой от 22 июня 1880 г. гласило: «Глубокоуважаемый Федор Михайлович! Как стану я благодарить вас за тот праздник, который вы доставили мне вашим до­рогим письмом? Словами я не в силах благода­рить, их недостанет для выражения моей благо­дарности вам, а скажу только, что я была счаст­лива тот день, да и семья моя радовалась со мной вместе: моя радость была ее радостью, меня по­здравляли как бы я была именинница. Поверь­те мне, насколько я была довольна знакомством с вами, ласковым обращением вашим со мной и тем, что я услышала от вас дорогие слова в под­тверждение моим стремлениям. «Надо молит­венно желать быть лучше — это цель нашей жизни», — сказали вы. Разумеется, я не забуду эти слова, во-первых, потому, что они сказаны были вами, а во-вторых, потому, что они дороги мне своим нравственным смыслом.
Разумеется, я жалела, что не имела случая еще раз повидаться с вами, многоуважаемый Федор Михайлович, и попросить вас к себе на дачу. Горько сожалела я также, что мне не при­шлось быть на заседании в воскресенье днем, и тем лишила себя счастья слышать вас; зато бес­конечно порадовалась я за мужа своего, который слышал вас и, переполненный восторга, вернул­ся к нам на дачу и рассказал все, что произошло в этом заседании. Скажу одно на это: ваш празд­ник был нашим семейным праздником.
Надеюсь, Федор Михайлович, что вы, когда будете в Москве, непременно навестите нас. Муж мой просит меня передать вам его глубокую бла­годарность за ваше письмо и шлет вам свой сер­дечный привет. Итак, позвольте пожелать вам, многоуважаемый Федор Михайлович, провести лето на пользу вашего здоровья и попросить вас хоть изредка вспоминать людей, чтущих вас.
Глубоко уважающая вас В.Н. Третьякова.

P.S. Перечитывая ваше дорогое письмо, Фе­дор Михайлович, я решительно сознаюсь, что не стою и не заслужила столько ласки и похвал от вас, но обещаю стремиться к тому, чтобы быть достойной хоть десятой доли тех, коим полно письмо ваше. С благоговением буду ожидать от вас, хотя бы в далеком будущем, отрадных, до­рогих строк ваших на помощь моим стремле­ниям.
Жму благоговейно вашу руку».

Переписав в своем дневнике текст письма Достоевского, Третьякова далее сделала такую запись: «Какое сильное нравственное влияние произвело на меня это письмо, не было несчаст­ней меня и в одно и то же время не было счастли­вей меня, что я могла пойти попросить проще­ния у близких мне людей, чтобы заслужить хоть долю тех ласк и похвал, коими было полно пись­мо Ф<едора> М<ихайловича>. Его письмо было в одно и то же время страшным бичом, потому что больно давало чувствовать мою собственную слабость и мои невольные и вольные прегреше­ния относительно живущих со мной <...>. При чтении письма как я горько плакала от сознания своих слабостей, и, правда, страдала ужасно!
Это время я читала вещих "Братьев Карама­зовых" Достоевского и наслаждалась психичес­ким анализом вместе с Пашей, чувствуя как в душе все перебирается и укладывается как бы по уголкам все хорошее и мелкое. Благодаря "Бра­тьям Карамазовым" можно переработаться и стать лучше. Паша тоже писал письмо Ф<едору> М<ихайловичу> и получил в ответ отличное письмо с надеждой в счастливое будущее и бла­годарностью за память и внимание. Дороги бу­дут нам эти письма!».

Последняя запись о Достоевском в дневнике Третьяковой: «О горе! 28 января 1881 года в 8 ча­сов 40 минут вечера скончался Федор Михайло­вич Достоевский <...>. Как громом поразило меня это известие, когда я сидела в заседании Думы и услышала <...> эту ужасную новость. Я горько, горько плачу об утрате, незаменимой в литературе, да и кроме того я познакомилась с ним на Пушкинском празднике <...> и сохраню в себе то дорогое впечатление, которое произвел на меня сам он...».