Шуттенбах Артур

Сын коллежского реги­стратора, дворянин, проходил по делу о прода­же недействительных купонов Рыбинско-Бологовской железной дороги, слушавшемуся 14 мая 1874 г. в Петербургском окружном суде. После медицин­ского освидетельствования в суде Шуттенбах был признан «одержимым расстройством ума» и к судебной ответственности не привлекался. Судя по письму Шуттенбаха к Достоевскому от 23 марта 1874 г., писатель познакомился с ним в начале 1874 г.: «Вы не единственный человек, относительно которого я могу сказать, что он мне помог, но Вы бесспорно единственный человек, о котором я могу сказать и вспомнить, что Вы помогли мне бескорыстно, далее, что Вы за не­вольно с моей стороны Вам причиненную непри­ятность отплатили мне высшим размером вели­кодушия. Ваш весьма благородный отзыв обо мне во многом направил внимание следователя в мою пользу, и он как человек, свободный от всякого пристрастия, дал мне понять, что меня не ожидает ссылка в каторгу, а только ссылка в Сибирь на житье. Снисходительнее нельзя было оценить мой поступок, так как меня сумели на­столько глубоко подвести, что вся виновность должна остаться за мною, хотя следователь в душе совершенно убежден в моей невиновности. На днях меня предадут окружному суду и пре­проводят в тюрьму, в стенах которой, быть мо­жет и дай Бог, народится во мне желание <нрзб.> всею силою воли противостоять всем искушени­ям и этим, хоть и в Сибири, возобновить честь своего имени. Если Вы, — впрочем, я в этом не смею сомневаться, — сочувствуете мне еще, то ссудите меня сегодня вечером, — я к Вам при­ду, — еще несколькими рублями, — они мне нужны, и Бог их сумеет Вам возвратить».

Однако составители второго тома «Летописи жизни и творчества Ф.М. Достоевского 1865–1874» (СПб., 1994) (автор этого раздела В.А. Вик­торович) ошибочно, на основании извинения в этом письме за «невольно с моей стороны Вам причиненную неприятность», считают, что Шут­тенбах был с Достоевским на гауптвахте 21-23 марта 1874 г. (Если 23 марта 1874 г. Шуттенбах был еще на гауптвахте, как думают составители второго тома «Летописи жизни... Ф.М. Достоевского», то как он мог в этот же день прийти к Достоевскому, или составители счита­ют, что он был выпущен одновременно с Досто­евским?!). Да и зачем Шуттенбаху надо было писать Достоевскому письмо сразу же после га­уптвахты: разве он не мог с ним договориться обо всем на гауптвахте? На гауптвахте с Достоев­ским был купеческий сын А.Л. Александров. Извинение в письме свидетельствует, что Шут­тенбах еще до гауптвахты одолжил у Достоев­ского деньги («ссудите меня сегодня <...> еще не­сколькими рублями»); и «благородный отзыв» о Шуттенбахе писатель дал еще до гауптвахты, а мемуары Вс.С. Соловьева о том, что на гаупт­вахте был с Достоевским «молодой человек; пло­хо одетый и с самой бесцветной физиономией», по виду «ремесленник» не означают Шуттенбаха, как считают составители «Летописи жизни...», который все-таки был дворянин (кстати, А.Г. Достоевская тоже называет «сожителя по камере» Достоевского «каким-то ремесленником»), а больше похож именно на ку­печеского сына А.Л. Александрова. Да и как мог тогда Достоевский отозваться о Шуттенбахе, как он отозвался, по словам Вс.С. Соловьева, о сво­ем сожителе на гауптвахте: «Не обращайте вни­мания, — шепнул он, — я уж его всячески про­бовал; это какое-то дерево, может, и разберу, что такое, только нечего его стесняться». Сомните­лен также вывод составителей «Летописи жиз­ни...» о том, что Шуттенбах может рассматри­ваться как один из прототипов молодого князя Сокольского в «Подростке». Не говоря уже о том, что трудно соотнести князя с Шуттенбахом, это было мимолетное, случайное зна­комство Достоевского с Шуттенбахом, не оста­вившее следа в его жизни и творчестве.