Попов Петр Александрович

[29.5(10.6).1832, Петербург — 30.5(11.6).1872, там же]

Кредитор Достоевского. В ИРЛИ сохранилось 9 писем Попова к Достоевскому за 1865–1867 гг. с просьбой об уплате денег по векселю. После 15 октября 1865 г. Достоевского навестил Попов и потребовал денег, о чем он и напомнил Досто­евскому в письме от 23 ноября 1865 г.: «По воз­вращении Вашем из-за границы Вы при личном моем с Вами свидании решительно объявили мне, что не можете уплатить остальную сумму по Вашему векселю <ранее> как в будущем 1866 го­ду, а если я буду действовать чрез полицейское начальство, то и ничего не получу...».

27 декабря 1865 г. Достоевского снова навес­тил Попов, о чем он и пишет писателю на следу­ющий день: «Всеубедительнейше прошу Вас к Новому году уплатить мне хотя 30 рублей; вче­ра возвратясь от Вас домой, встретил неожидан­но большую и безотлагательную экстренность в деньгах по одному делу <...> я вынужден беспо­коить Вас этим письмом и накануне Нового года зайду к Вам утром часу в 11-м в полной надежде исполнения моей просьбы».

27 января 1866 г. Попов пишет Достоевско­му: «...Пред моими глазами лежит семь ваших писем, полученных мною с апреля 1864 и по 25 число января сего 1866 года [письма не сохра­нились. — С. Б.]. Главное их содержание заклю­чается в том, чтобы я сколько возможно укреп­лялся терпением и ожиданием того времени, когда будут у вас деньги; но ведь будущее извест­но единому Богу, от нас же, смертных, оно со­крыто, и потому я решительно не знаю, когда ниспошлется вам финансовая манна? <...> Ян­варь истекает, а мне за терпение обещается ток­мо новое дальнейшее терпение, а именно: когда у вас будут деньги, то расплатитесь...».

Через полтора месяца, 15 марта 1866 г., По­пов снова пишет Достоевскому: «Читая ваше письмо от 13 сего марта, нельзя не удивляться необыкновенным вашим понятиям о вексельном кредите, установленном монаршими законами. О векселе вашем я поговорю ниже; а прежде все­го обращусь к тому, что в начале вашего письма вы, между прочим, изъясняете, что я будто бы не понял ваших слов, назвав отпискою, когда вы сказали, что коль скоро будут деньги, тогда вы заплатите <...>. После сего вы объясняете те источники, из коих текут к вам в карман финан­сы, но согласитесь, что подобные сведения ни для какого заимодавца нисколько не интересны <...>. В прошлый раз при свидании моем с вами вы сказали, что непременно постараетесь удов­летворить меня к празднику Пасхи, а теперь пишите, что положительно можете удовлетво­рить меня на Святой, — ведь это также походит на оттяжку. ...Излагаемые вами факты в письме вашем ничуть для меня не радостны, и нисколь­ко для меня не интересно знать, сколько у вас в настоящее время имеется в кармане денег <...>.

В заключение вы пишите, что вы не брали у меня взаймы ни одного рубля, что это долг ва­шего брата Благосветлову и что он после смерти его не получил бы от вас ни одной копейки; эта грамота ваша решительно для меня мудрена и непонятна; напрасно все вы так не поступили в ознаменование памяти к вашему покойному брату; тогда бы, конечно, не написали вы упре­ка кредитору, что вексель этот составляет ваше несчастие и что тяжело для вас терпеть столько мук из-за остатка этого долга от безжалостных кредиторов и работать не для того, чтобы сшить себе штаны, а чтобы платить не за свои долги. Признаюсь, что эта запальчивость ваша вовсе не уместна <...>.

Напрасно вы изъявляете неудовольствие, что я будто бы подсмеиваюсь в моем письме над ва­шею болезнию, чего я не имел и в помышлении, а коснулся о сем потому только, что вы почти в каждом письме извиняете себя в неустойках ва­ших и обещаниях болезненными припадками и за это навязываете мне для испытания вашу бо­лезнь; благодарю, но даже не желаю и вам ею пользоваться. В заключение мне остается повто­рить ваше изречение, что тот день будет истин­ным светлым для меня праздником, когда я по­лучу удовлетворение...».