Помяловский Николай Герасимович

[11(23).4.1835, Петербург — 5(17).10.1863, там же]

Писатель. Учился в духовном училище, окончил в 1857 г. Петербургскую духовную се­минарию, слушал лекции в Петербургском уни­верситете. Наиболее известные произведения Помяловского — повести «Мещанское счастье» (1861), «Молотов» (1861) и «Очерки бурсы» (1862–1863).

Личное знакомство Достоевского с Помялов­ским могло состояться в начале 1861 г. на лите­ратурном чтении в Пассаже в пользу воскресной школы на Шлиссельбургоком тракте. 26 декабря 1861 г. Помяловский писал Достоевскому: «Я не знаю, как и благодарить Вас за Ваше благоду­шие и полную готовность помочь мне, которую я вот не раз уже испытал... Даст Бог, я сумею быть благодарным за Вашу постоянную готов­ность делать мне добро».

17 апреля 1862 г. Помяловский посещает До­стоевского и обращается к нему с денежной просьбой, а на следующий день пишет Достоев­скому: «Я вчера был у Вас в очень позднее время и сказал, что нахожусь в крайне затруднитель­ном положении <...>. Благодарю Вас за искрен­но выраженное Вами желание выручить меня из беды; но выручить Вам было невозможно по Ва­шим обстоятельствам, — потому Вы и отослали меня к своему брату, сказав, что я могу, несмот­ря на позднее время, видеть его тотчас же, пото­му что он приехал с Вами одновременно от Ми­люкова, кажется».

В 1862 г. Помяловский стал печатать во «Вре­мени» свои очерки, положившие начало «Очер­кам бурсы», однако альянс Помяловского с жур­налом оказался непрочным ввиду несогласия Помяловского с полемическими выпадами «Вре­мени» против «Современника». 10 апреля 1863 г. Помяловский вместе с Достоевским уча­ствуют в литературно-музыкальном вечере в Благородном собрании в Петербурге в пользу Литературного фонда.

Достоевскому принадлежит <Примечание к очерку Н. Г. Помяловского «Бурсацкие типы»>: «Всё описываемое здесь — дела недавнего про­шедшего. Время и прогресс берут свое в самых непроходимых захолустьях, в самых страшных средах. Сам автор в конце своего очерка говорит о лучших людях, о лучшей будущности».

Посещение Помяловским незадолго до смер­ти четверга у братьев М.М. и Ф.М. Достоевских запомнилось Ф.Н. Бергу: «На четвергах Досто­евских неоднократно встречал я талантливого писателя, которого значение впоследствии было, кажется, несколько раздуто, — Н.Г. Помялов­ский <...>. Он опускался все ниже и ниже, его отыскивали в самых ужасных трущобах, куда за ним даже как-то ездили сами Достоевские, вы­соко ставившие его талант <...>. Помню, как я в последний раз видел его на четверге у Достоев­ских, незадолго до его болезни (гангрены в ноге) и смерти. Он ходил по комнатам — бодрый и ве­селый, смеялся, рассказывал что-то. Его возбуж­денное состояние, к которому все привыкли, и неверная походка не обращали на себя особен­ного внимания. Я заметил только, что он посто­янно подходил к окну, наливал воду из большого графина и пил стакан за стаканом. Я думал, что он отпивается с похмелья, но оказалось, что это был графин с водкой, приготовленной к ужину.

За ужином было довольно много народа, и Помяловский сидел около меня. Особенно ниче­го не было заметно, но вдруг он как-то странно захрипел, глаза его закатились, стул под его тя­жестью разлетелся, и он во весь рост, к ужасу присутствующих, без чувств растянулся на полу.

Все поднялись с мест, бросились к нему; Н.Н. Страхов и Разин, особенно близкие к по­койному и любившие его, взялись отвезти его до­мой. Когда его одели и вынесли к двери, он так в чувство и не приходил».

Е.Н. Опочинин вспоминал о беседе с Достоев­ским: «И никто так сложно и совершенно кощун­ствовать не умеет, как семинаристы, — говорил Достоевский. — В этом я сам когда-то убедился, да и от Николая Герасимовича слышал (от По­мяловского). Тот рассказывал о них такие вещи, что волосы станут дыбом. Он (то есть Николай Герасимович) знал всякие кощунственные мо­литвы, многие возгласы, гнусные пародии бого­служений. И говорил он при том, что исполня­лось это все на обиходные церковные напевы, по гласам.

Федор Михайлович помолчал и потом доба­вил:

— И как удивительно хорошо покойный Ни­колай Герасимович рассказывал об этих кощун­ствах, — даже отвращение как-то шло мимо, за­бывалось как-будто, так он воодушевлялся. А ведь человек он был робкий с чужими... когда не бывал навеселе...».

Л.М. Лотман в статье «Достоевский и Н.Г. По­мяловский» видит внутреннее родство замысла романа Достоевского «Пьяненькие», который затем трансформировался в «Преступление и наказание», с незавершенным романом Помя­ловского «Брат и сестра», и предполагает, что личность Помяловского могла отразиться в от­дельных местах «Преступления и наказания», отмечая сходство одного из центральных эпизо­дов повести «Молотов» — спора друзей и вместе с тем антиподов Череванина и Молотова в ресторане — с разговорами Раскольникова с Мармеладовым и Свидригайловым в трактире и, осо­бенно, с беседой в трактире Ивана и Алеши Ка­рамазовых.

И.Г. Ямпольский в статье «Ф.М. Достоев­ский и Н.Г. Помяловский» добавляет к этому еще одну сцену сходства двух сцен: посещение Раскольниковым Разумихина в «Преступлении и наказании», где человек пятнадцать гостей, и сцену в «Молотове», где Молотов приходит к художнику Череванину, у которого собралась пьяная компания, «человек двенадцать, все по­чти молодежь». В записной тетради Достоевского 1876–1877 гг. есть строки: «Все эти души — стер­тые пятиалтынные прежде чем жили, все эти Демерты, Помяловские, Щаповы, Курочкины. Они, видите ли, пили и дрались в пьяном виде. Значит, тем и приобрели либеральную доблесть. Какие невинности. Когда другие страдают, они пьют, то есть наслаждаются, ибо винные пары давят на их мозг и они воображают себя генера­лами — непременно генералами, хоть не в эпо­летах, то по крайней мере истребляющими, при­нижающими и наказующими. Дешево и гнило. Дрянь поколение...».

Какие-то черты Помяловского вошли в образ Мармеладова в «Преступлении и наказании».