Лопатин Василий

[1810, Тобольск, губ. — ?]

Каторжник Омского острога, из крестьян То­больской губернии Курганского округа. Осуж­ден 9 июня 1847 г. за «смертоубийство» на 8 лет, «сапожник», неграмотный. 1 ноября 1850г. за драку с арестантами Л.Кузевановым и Г.Евдо­кимовым, «нанесение Евдокимову шилом лег­кой раны в левый бок и царапины в шею и про­изношение с азартом слов, что "он зарубил бы или зарезал бы Евдокимова"», Лопатин был на­казан шпицрутенами «через 500 человек два раза».

Лопатин фигурирует в «Записках из Мертво­го дома» под именем Ломова: «Арестант, совер­шивший преступление, назывался Ломов <...>. Ломов был из зажиточных т-х крестьян, К-ского уезда. Все Ломовы жили семьею: старик отец, три сына и дядя их, Ломов. Мужики они были богатые. Говорили по всей губернии, что у них было до трехсот тысяч ассигнациями капиталу. Они пахали, выделывали кожи, торговали, но более занимались ростовщичеством, укрыва­тельством бродяг и краденого имущества и про­чими художествами. Крестьяне на полуезда были у них в долгах, находились у них в кабале. Мужиками они слыли умными и хитрыми, но наконец зачванились, особенно когда одно очень важное лицо в тамошнем крае стало у них оста­навливаться по дороге, познакомился с стариком лично и полюбил его за сметливость и оборотли­вость. Они вдруг вздумали, что на них уже бо­лее нет управы, и стали все сильнее и сильнее рисковать в разных беззаконных предприятиях. Все роптали на них; все желали им провалиться сквозь землю; но они задирали нос все выше и выше. Исправники, заседатели стали им уже нипочем. Наконец они свихнулись и погибли, но не за худое, не за тайные преступления свои, а за напраслину. У них был верстах в десяти от деревни большой хутор, по-сибирски заимка. Там однажды проживало у них под осень чело­век шесть работников-киргизов, закабаленных с давнего времени. В одну ночь все эти киргизы- работники были перерезаны. Началось дело. Оно продолжалось долго. При деле раскрылось мно­го других нехороших вещей. Ломовы были об­винены в умерщвлении своих работников. Сами они так рассказывали, и весь острог это знал: их заподозрили в том, что они слишком много за­должали работникам, а так как, несмотря на свое большое состояние, были скупы и жадны, то и перерезали киргизов, чтобы не платить им дол­гу. Во время следствия и суда все состояние их пошло прахом. Старик умер. Дети были разос­ланы. Один из сыновей и его дядя попали в нашу каторгу на двенадцать лет. И что же? Они были совершенно невинны в смерти киргизов <...>.
Ломовых у нас не любили, не знаю за что. Один из них, племянник, был молодец, умный малый и уживчивого характера; но дядя его, пырнувший Гаврилку шилом, был глупый и вздорный мужик. Он со многими еще допрежь того ссорился, и его порядочно бивали. Гаврил­ку все любили за веселый и складной характер. Хоть Ломовы и знали, что он преступник, и они за его дело пришли, но с ним не ссорились; ни­когда, впрочем, и не сходились; да и он не обра­щал на них никакого внимания. И вдруг вышла ссора у него с дядей Ломовым за одну противней­шую девку. Гаврилка стал хвалиться ее благо­склонностью; мужик стал ревновать и в один прекрасный полдень пырнул его шилом.
Ломовы хоть и разорились под судом, но жили в остроге богачами. У них, видимо, были деньги. Они держали самовар, пили чай. Наш майор знал об этом и ненавидел обоих Ломовых до последней крайности. Он видимо для всех придирался к ним и вообще добирался до них. Ломовы объясняли это майорским желанием взять с них взятку. Но взятки они не давали.
Конечно, если б Ломов хоть немного дальше просунул шило, он убил бы Гаврилку. Но дело кончилось решительно только одной царапиной. Доложили майору. Я помню, как он прискакал, запыхавшись и, видимо, довольный. Он удиви­тельно ласково, точно с родным сыном, обошел­ся с Гаврилкой <...>.

— А тебя, тебя, — заревел он, обращаясь к Ло­мову, — ну, теперь я до тебя доберусь!.. В корде­гардию!

И действительно добрался. Ломова судили, и хоть рана оказалась самым легким поколом, но намерение было очевидное. Преступнику на­бавили рабочего сроку и провели сквозь тысячу. Майор был совершенно доволен...». Каторжник Ш.Токаржевский характеризует Лопатина следующим образом: «Лежавший рядом со мною уголовный каторжанин Ломов по внешности был геркуле­сом, но с отвратительной, отталкивающей физи­ономией и свирепыми глазами. Про него гово­рили, что он способен убить всякого человека, лишь ценою убийства угоститься водкой».