Ливчак Осип (Иосиф) Николаевич

[1839, близ г. Перемышля на Украине — 27.10(9.11).1914]

Писатель, преподаватель математики, изобретатель. В 1863-1865 гг. и в 1868 г. изда­вал в Вене сатирический журнал «Страхопуд», где печатались антигерценовские материалы (см.: Герцен. Т. XIX. С. 274-275, 478-479), что впоследствии должно было сблизить Ливчака с Достоевским. В 1870-х гг. Ливчак преподавал механику в реальном училище г. Вильно и зани­мался изобретательством (изобрел машину для штампования матриц). Достоевский познако­мился с Ливчаком в конце марта 1878 г., когда Ливчак привез в Петербург военно-технический проект и «доказательство» разрешения задачи «четвертого измерения».

О знакомстве Достоевского с Ливчаком вспо­минает М.А. Александров, правда, ошибочно относит его к 1877 г.: «...К нам вошла Анна Гри­горьевна [Достоевская] и сказала Федору Михай­ловичу, что его желает видеть г. Л<ивча>к, из­вестный изобретатель наборной машины, о ко­тором незадолго перед тем говорили газеты.

— Гм... Да чего же ему у меня-то нужно, ведь у меня нет типографии? — возразил Федор Ми­хайлович.

Анна Григорьевна отвечала, что г. Л<ивча>к не объявляет причины своего визита, но говорит только, что ему очень нужно видеть Федора Ми­хайловича и говорить с ним. Федор Михайлович с неохотою поднялся со своего стула, вышел в залу к ожидавшему его г. Л<ивча>ку, и с пер­вых же слов попросил его к себе в кабинет, где и усадил его на диван, рядом со мною, причем тотчас же спросил, не желает ли он чаю. Тот по­просил. Подали. Г. Л<ивча>к между тем продол­жал очень бойко начатое им еще в зале изъясне­ние своего изобретения нового способа печатания, который будто бы скоро произведет радикальный переворот в типографском производстве.

— Может быть, но ведь я в этом деле ровно ничего не понимаю и потому не могу судить пра­вильно о вашем изобретении, а вот, кстати, у меня здесь сидит типографщик, метранпаж, ко­торый это дело знает очень хорошо, — рекомен­дую, Михаил Александрович Александров, — вот вы с ним и поговорите, а я послушаю <...>.

Вследствие <...> непредставительности моего костюма, вероятно, выслушав предложение Фе­дора Михайловича поговорить со мною, изобре­татель посмотрел на меня с едва скрываемым недоверием и неудовольствием и, хотя протянул мне руку и назвал себя, однако ж, затем продол­жал обращать речь о своем изобретении непо­средственно к Федору Михайловичу, игнорируя рекомендованного им собеседника, то есть ме­ня <...>.

— Да ведь я уже сказал вам, что ничего не понимаю в этом деле, — возразил Федор Михай­лович, — а определить степень пригодности ва­шего изобретения — дело специалистов, которые одни могут быть посредниками между вами, как изобретателем, и издателями... Вот поэтому-то я и предлагаю вам поговорить с Михаилом Алек­сандровичем, он специалист этого дела и в на­стоящем случае может быть нашим посредни­ком <...>.

Произошел краткий, но оживленный диспут <...> в затронутых мною частях изобретение г. Л<ивча>ка не выдержало критики <...>.

Но г. Л<ивча>к очень скоро прервал диспут неожиданным заявлением, что главная цель его визита к Федору Михайловичу совсем не по по­воду наборно-типографской машины, которая к тому же у него не доведена еще до совершен­ства, а по поводу нового его изобретения, имею­щего в данную минуту гораздо больший интерес для русского общества, чем пресловутая маши­на, и касающегося начавшейся войны, и имен­но предстоявшей тогда переправы русских войск через Дунай <...>.

Трудно было, выслушав сообщение г. Л<ивча>ка, воздержаться от любопытства узнать под­робности его. Федор Михайлович не составил исключения в этом случае и спросил-таки г. Л<ивча>ка, в чем состоит его изобретение.

Г. Л<ивча>к помялся несколько, но не заста­вил себя упрашивать и, может быть, именно из патриотизма, как он выразился, не счел нужным скрывать своего секрета не только перед Федо­ром Михайловичем, но даже передо мною — "также русским человеком".

Я не считаю себя вправе излагать здесь слы­шанное мною описание изобретения г. Л<ивча>ка, хотя, конечно, и краткое, но довольно понят­ное, и скажу только, что г. Л<ивча>к придумал военный мост, изготовление, перемещение и на­ведение которого, по его расчетам, было бы не­сравненно менее сложно, более удобно и гораздо быстрее, чем в существующей системе понтон­ных мостов.

Сообщение свое г. Л<ивча>к заключил выра­жением своего желания оказать посильную пат­риотическую услугу правительству и русскому народу возможным сохранением его армии, "так как, по отзывам специалистов военного дела, говорил г. Л<ивча>к, все известные способы пе­реправы через большую реку стали немыслимы­ми для русской армии, потому что она упустила все благоприятные моменты для того", поэтому он надеялся на содействие Федора Михайлови­ча, как патриота, пользующегося уважением даже в высших сферах русского общества, в про­ведении его изобретения к цели.

— А вы знаете, что о переправе русской ар­мии через Дунай теперь даже запрещено и говорить-то? — возразил Федор Михайлович.

— Запрещены, может быть, праздные разго­воры, а ведь у меня, как вы видите, серьезное де­ло, — с живостью сказал г. Л<ивча>к. — У ме­ня вполне выработанная система, имеются об­стоятельные чертежи и вычисления по научным правилам, которые я могу представить кому сле­дует.

— Когда и как будет переправляться русская армия через Дунай — это секрет главного шта­ба; вот вы бы туда и обратились с вашим изобре­тением, а я какое же вам могу оказать содействие в таком деле, о котором совсем нельзя говорить в печати, — ответил Федор Михайлович.

Г. Л<ивча>к намекнул Федору Михайловичу на его связи с некоторыми высокопоставленны­ми лицами, к которым он желал бы получить от него рекомендательные письма; но от этого Фе­дор Михайлович уклонился, сказав, что у него совсем нет таких связей и что с таким, как у него, делом ему нетруден доступ даже к самому воен­ному министру, без всяких рекомендательных писем. Г. Л<ивча>к возразил было на это, но Федор Михайлович так и не склонился на его просьбу...».

Однако основной причиной встречи Ливчака с Достоевским был вопрос о «четвертом измере­нии», о чем сам Достоевский писал 27 марта 1878 г. в редакцию «Нового времени»: «Преподаватель меха­ники Осип Николаевич Ливчак, прибывший на днях из Вильно по делу, касающемуся некото­рых современных военно-технических вопросов, сообщил мне, между прочим, весьма любопыт­ный документ. Он завязал три узла на нитке, припечатанной по концам печатями, — одним словом, разрешил задачу Цольнера и Следа, ка­сающуюся "четвертого измерения", о которой, как известно, был поднят в последние два меся­ца довольно любопытный спор в печати и в пуб­лике. Я видел даже и документ: нитку, припе­чатанную к бумаге печатями, с завязанными на ней узлами, а на этой же бумаге и 12 подписей лиц, бывших свидетелями успешного разреше­ния г-ном Ливчаком хитрой задачи. По крайней мере этим кой-что разъяснится. Мне показалось, что об этом даже нужно сказать хоть два слова в печати, вот почему и адресую вам это...».

Письмо Достоевского возбудило большой интерес к Ливчаку, который был приглашен к Д.И. Менделееву и в присутствии А.Н. Аксако­ва, А.М. Бутлерова, Н.П. Вагнера и Достоев­ского завязал четыре узла на веревке, припеча­танной к дубовому столу (свой секрет Ливчак открыл в «Новом времени» 25 янв. 1879 г.).

В ответ на письмо к Достоевскому Ливчака от 2 мая 1878 г. (РГБ. Ф. 93. II. 6. 26), в котором Ливчак предполагал, что Достоевский предста­вит его «военно-технический проект» Великому князю Константину Николаевичу, управлявше­му флотом и морским ведомством на правах ми­нистра, Достоевский сообщал: «И вот вдруг Вы избираете меня "докладчиком" по Вашему делу у его высочества и прибавляете странные стро­ки: "Одним словом, я вполне уверен, что Вы, в настоящем случае, как нельзя более подходите к той роли, которую навязывает Вам как бы сама судьба"...

Это ужасные слова, Иосиф Николаевич: СУДЬБА (!) навязывает на меня такую страшную обузу, а между тем кто я и что я? Я больной че­ловек, которого доктора гонят из Петербурга, чтоб начать пить воды, да, кроме того, я, обре­мененный семейством, необходимо должен ны­нешним летом лечить детей на водах в Старой Руссе. Наконец, я живу своим трудом, и у меня есть свои родные, заветные мечты и намерения. Я, например, теперь затеял свой труд и, летом же, несмотря на лечение (потому что у меня нет отдыха), намерен и должен приступить к труду моему. И вот я все это бросай: "Сама, дескать, судьба назначает меня", потому что я, по Вашему взгляду, в настоящем случае "как нельзя бо­лее подхожу к той роли, которую навязывает мне эта судьба". И вот я бросай детей, труд свой, забудь свое здоровье, облекайся во фрак и гоняй­ся за аудиенцией у е<го> в<еличества> в Крон­штадте, в Свеаборге, хлопочи, излагай, докла­дывай <...>.

Во всяком случае, уведомляю Вас, что я даже и по физической одной невозможности не мог бы служить Вам, потому что на днях выезжаю из Петербурга до осени, покамест в Старую Рус­су...».