Ковалевская (урожд. Корвин-Круковская) Софья Васильевна
[3 (15) января 1850, Москва — 29 января (10 февраля) 1891, Стокгольм]
Ученый-математик, прозаик, драматург, мемуаристка. Получила домашнее образование. Достоевский познакомился с Ковалевской во время первого посещения семьи Корвин-Круковских, в феврале 1865 г., будучи увлеченным ее старшей сестрой А. В. Корвин-Круковской, оказавшей большое влияние на духовное развитие Ковалевской. Однако Достоевский не замечал детской влюбленности в него Ковалевской, о чем она через много лет поведала в наброске «Любовь подростка», обозначив себя как Таня Раевская: «Нет сомнения, что если бы Достоевский мог заглянуть ей в душу и прочитать ее мысли, догадаться хоть наполовину, как глубоко ее чувство к нему, он был бы тронут тем безграничным восторгом, который она к нему испытывала. Но в том-то и беда, что увидеть это было нелегко. На вид Таня была совсем еще ребенком.
Если бы Достоевский мог заглянуть в Танину душу, он бы наверное был глубоко тронут тем, что там бы увидел; но в том-то и заключается главное несчастие того переходного возраста, которое переживала Таня: чувствуешь в это время глубоко, почти как взрослый, а выражается всякое чувство смешно, по-детски, и трудно догадаться взрослому о том, что происходит в душе иной 14-летней девочки. Таня понимала Достоевского. Чутьем догадывалась она, сколько в душе его заложено чудных, нежных порывов. Она благоговела не только перед его гениальностью, но и перед теми страданиями, которые он вынес. Ее собственное одинокое детство, постоянное сознание, что она в семье менее любима, чем другие, развили ее внутренний мир гораздо сильнее, чем это обыкновенно бывает у девочки ее лет. С самого раннего возраста сказывалась в ней потребность к сильной, исключительной, всепоглощающей привязанности, и теперь с той интенсивностью, которая составляла сущность ее характера, она сосредоточила все свои мысли, все силы своей души на восторженном поклонении первому гениальному человеку, которого она встретила на своем пути. Она постоянно думала о Достоевском...».
О своих первых встречах с Достоевским Ковалевская повествует в «Воспоминаниях детства» в специальной главе «Знакомство с Достоевским»: «...Отец строго приказал матери, чтобы она непременно присутствовала при знакомстве Анюты с Федором Михайловичем <...>. Анюта злилась, что ее первое свидание с Достоевским, о котором она так много наперед мечтала, происходит при таких нелепых условиях; приняв свою злую мину, она упорно молчала. Федору Михайловичу было и неловко и не по себе в этой натянутой обстановке <...>. Он казался в этот день старым и больным, как всегда впрочем, когда бывал не в духе. Он все время нервно пощипывал свою жидкую русую бородку и кусал усы, причем все лицо его передергивалось <...>.
Словом, всем было скверно на душе, и визит этот, которого мы так ждали, к которому так наперед готовились, оставил по себе претяжелое впечатление.
Однако дней пять спустя Достоевский опять пришел к нам и на этот раз попал как нельзя более удачно: ни матери, ни тетушек дома не было, мы были одни с сестрой, и лед как-то сразу растаял. Федор Михайлович взял Анюту за руку, они сели рядом на диван и тотчас заговорили как два старых, давнишних приятеля <...>.
Я сидела тут же, не вмешиваясь в разговор, не спуская глаз с Федора Михайловича и жадно впивая в себя все, что он говорил. Он казался мне теперь совсем другим человеком, совсем молодым и таким простым, милым и умным. "Неужели ему уже 43 года! — думала я, — неужели он в три с половиной раза старше меня и больше чем в два раза старше сестры! Да притом еще великий писатель: с ним можно быть совсем как с товарищем!" И я тут же почувствовала, что он стал мне удивительно мил и близок.
— Какая у вас славная сестренка! — сказал вдруг Достоевский совсем неожиданно, хотя за минуту перед тем говорил с Анютой совсем о другом и как будто совсем не обращал на меня внимания.
Я вся вспыхнула от удовольствия и сердце мое преисполнилось благодарностью сестре, когда в ответ на это замечание Анюта стала рассказывать Федору Михайловичу, какая я хорошая, умная девочка, как я одна в семье ей всегда сочувствовала и помогала. Она совсем оживилась, расхваливая меня и придумывая мне небывалые достоинства. В заключение она сообщила Достоевскому, что я пишу стихи: "право, право, совсем недурные для ее лет!" И несмотря на мой слабый протест, она побежала и принесла толстую тетрадь моих виршей, из которой Федор Михайлович, слегка улыбаясь, тут же прочел два-три отрывка, которые похвалил. Сестра вся сияла от удовольствия. Боже мой! Как любила я ее в эту минуту! Мне казалось, всю бы жизнь отдала я за этих милых дорогих мне людей».
Дружеские отношения Достоевского с Ковалевской сохранились до конца смерти писателя. Об этом свидетельствуют и 5 писем Ковалевской к Достоевскому за 1876–1877 гг., опубликованные С. Я. Штрайхом в книге «Сестры Корвин-Круковские» (М., 1934), и встречи ее с Достоевским и, наконец, письмо, посланное Ковалевской из Москвы А. Г. Достоевской уже после смерти писателя, 3 февраля 1881 г.: «...С каким чувством глубокой, невыразимой скорби прочла я в газетах известие о смерти Федора Михайловича, я и высказать вам не могу. Хоть я убеждена, что вам теперь не до писем и не до соболезнований, но вы, верно, не рассердитесь на меня, что я не могу утерпеть и сказать вам, что та глубокая и искренняя привязанность, которую я с самого детства питала к вашему мужу и которую я теперь невольно переношу на всех близких и дорогих ему, делает меня вполне участницею в вашем горе.
Дорогая, голубушка, Анна Григорьевна, поверьте, что вы имеете во мне очень преданного друга и если когда-нибудь вам встретится надобность в таком, то я буду очень счастлива, если вы вспомните обо мне <...>.
Память о дорогом покойнике никогда, никогда не изгладится из моего сердца, и хотя в последние годы мы, по-видимому, и не были так близки с ним, как прежде, но я никогда не переставала чувствовать к нему самой живой привязанности и самого глубокого благоговения...».