Корнилов Степан Корнилович

[1846(?) — ?]

Муж петербургской швеи Е.П. Корниловой, которой пытался помочь Достоевский, когда она в 1876 г. привлекалась к суду за то, что в состоя­нии аффекта, как считал писатель в «Дневнике писателя», выбросила из окна свою падчерицу (ребенок остался жив). Достоевский встретил Корнилова в тюремном лазарете в начале нояб­ря 1876 г., где находилась после родов Е.П. Кор­нилова. 5 ноября 1876 г. Достоевский писал юри­сту К.И. Маслянникову: «Я ее увидел в лазаре­те: она всего 5 дней как родила. Признаюсь Вам, что я был необыкновенно изумлен результатом свидания: оказалось, что я почти угадал в моей статье всё буквально. И муж приходит к ней, и плачут вместе, и даже девочку хотел он привес­ти, "да из приюта не пускают", как, с печалью, сообщила мне Корнилова. Но есть и разница про­тив моей картины, но небольшая: он крестьянин настоящий, но ходит в немецком сюртуке, слу­жит черпальщиком в экспедиции заготовления государственных бумаг за 30 руб. в месяц, но вот, кажется, и вся разница».
Достоевский несколько раз упоминает Корни­лова в «Дневнике писателя»: в октябре 1876 г. в статье «Простое, но мудреное дело»: «В самом деле, посмотрите: этот Корнилов теперь опять вдовец — ведь он тоже свободен, брак его растор­гнут ссылкой в Сибирь его жены; и вот его же­на — не жена, родит ему на днях сына (потому что разродиться-то ей уж наверно дадут по доро­ге), а пока она будет больна, в острожной боль­нице или там, куда ее на это время положат, Кор­нилов, бьюсь об заклад в этом, будет ее навещать самым прозаическим образом и, знаете, ведь по­чем знать, может быть, с этой же девчонкой, за окошко вылетевшей, и будут они сходиться и говорить всё об делах самых простых и насущ­ных, об каком-нибудь там мизерном холсте, об теплых сапогах и валенках ей в дорогу. Почем знать, может быть самым задушевным образом сойдутся теперь, когда их развели, а прежде ссо­рились. И не попрекнут, может быть, друг дру­га даже и словом, а раз так только поохают на судьбу, друг дружку и себя жалеючи»; в апреле 1877 г. в статье «Осво­бождение подсудимой Корниловой»; в декабре 1877 г. в статье «Искажения и подтасовки и — нам это ничего не стоит».
В декабре 1877 г. в главе «Один случай, по-моему, довольно много разъясняющий» в «Днев­нике писателя» Достоевский пишет о том, как Корнилов вместе с женой приехали к нему 25 ап­реля 1877 г. после оправдательного приговора Е.П. Корниловой: «На третий день после оправ­дательного приговора над подсудимой Корнило­вой (22 апреля 1877 г.) они, муж и жена, при­ехали ко мне утром <...>. Итак, они ко мне заеха­ли утром на третий день по оправдании ее <...>. Итак, приехали они с визитом, сидят у меня, оба в каком-то проникнутом серьезном состоянии духа. Мужа я до тех пор мало знал. И вдруг он говорит мне: "Третьего дня, как мы воротились домой, — (это после оправдания, стало быть, часу в двенадцатом ночи, а встает он в пять ча­сов утра), — то тотчас сели за стол, я вынул Еван­гелие и стал ей читать".
Признаюсь, когда он сообщил это, мне вдруг подумалось, глядя на него: "Да он и не мог ина­че сделать, это тип, цельный тип, это можно бы было угадать". Одним словом, это пуританин, человек честнейший, серьезнейший, несомнен­но добрый и великодушный, но который ничего не уступит из своего характера и ничего не от­даст из своих убеждений. Этот муж смотрит на брак со всею верою, именно как на таинство. Это один из тех супругов, и теперь еще сохранивших­ся на Руси, которые, по старому русскому пре­данию и обычаю, придя от венца и уже затворив­шись с нововенчанною женою в спальне своей первым делом бросаются перед образом на коле­ни и долго молятся, прося у Бога благословения на свое будущее. Подобно тому он поступил и тут: вводя вновь свою жену в дом и возобновляя с нею расторгнутый страшным преступлением ее брак свой, он первым делом развернул Еванге­лие и стал ей читать его, нисколько не удержи­ваясь в мужественной и серьезной своей реши­тельности хотя бы тем соображением, что жен­щина эта почти падает от усталости, что она страшно была потрясена, еще готовясь к суду, а в этот последний роковой для нее день суда вы­несла столько подавляющих впечатлений, нрав­ственных и физических, что уже, конечно, не грешно бы было даже и такому строгому пури­танину, как он, дать ей прежде хоть каплю от­дохнуть и собраться с духом, что было бы даже и сообразнее с целью, которую он имел, развер­тывая перед ней Евангелие. Так что мне даже показался этот поступок его чуть ли не нелов­ким, — слишком уж прямолинейным, в том смысле, что он именно мог не достигнуть цели своей. Слишком виновную душу, и особенно если она сама уже слишком чувствует свою ви­новность и много уже вынесла из-за того муки, не надо слишком явно и поспешно укорять в ее виновности, ибо можно достигнуть обратного впечатления, и особенно в том случае, если рас­каяние и без того уже в душе ее. Тут человек, от которого она зависит, поднявшийся над ней в высшем ореоле судьи, имеет как бы нечто в ее глазах беспощадное, слишком уже самовластно вторгающееся в ее душу и сурово отталкивающее ее раскаяние и возродившиеся в ней добрые чув­ства: “Не отдых, не еда, не питье нужны такой, как ты, а вот садись и слушай, как надо жить".
Когда они уже уходили, мне удалось заметить ему мельком, чтоб он принимался вновь за это дело не столь строго или, лучше сказать, не так бы спешил, не так бы прямо ломил и что так, может быть, было бы вернее. Я выразился крат­ко и ясно, но всё же думал, что он, может быть, меня не поймет. А он вдруг мне и замечает на это: "А она мне тогда же, как только вошли в дом и как только мы стали читать, и рассказала всё, как вы ее в последнее посещение ваше учили доб­ру, в случае, если б ее в Сибирь сослали, и усовещевали, как ей надо в Сибири жить..."».
6 июня 1878 г. Корнилов уведомил Достоев­ского письмом в Старую Руссу о смерти своей жены Е.П. Корниловой (РГБ. Ф. 93. II. 5. 123).