Иванова (Проферансова) Нина Александровна

[1 (13) декабря 1857, Москва — 9 (22) ноября 1914, г. Раненбург Рязанской губ.]

Племянница Достоевского, дочь А. П. и В. М. Ивановых, училась в пансионе Дельсаль в Москве, начинающая беллетристка. Достоевский встречался с ней — девочкой в 1860-е гг., когда был в Москве у Ивановых и уже с взрослой девушкой в Москве в 1880 г. Из письма Достоевского к своей жене А. Г. Достоевской от 25 мая 1880 г. из Москвы: «Отправились на другую квартиру и застали у ней [Е. П. Ивановой] в гостях Машу и Нину Ивановых (с которыми Елена Павловна помирилась) и Хмырова. Ивановы отправляются дня через три в Даровое». Из письма Достоевского к А. Г. Достоевской из Москвы от 27–28 мая 1880 г.: «Сегодня опять ездил к ней [Е. П. Ивановой] от Каткова, получил твое письмо и застал у ней опять Ивановых <...>. Машенька едет с Наташей послезавтра в Даровое, а Ниночка остается. Ниночка дика и неразговорчива, ничего из нее не вытащишь, точно конфузится».

Племянница Ивановой Е. А. Иванова пишет о ней: «Всегда казалась мне самой веселой изо всех моих теток. Очень любила детей. В письмах к ней мы никогда не говорили о настоящей жизни, а выдумывали невероятные происшествия, будто бы случившиеся с нами. Тетя Нина отвечала нам в том же духе». Сестра Ивановой М. А. Иванова вспоминает о ней: «Мечтала стать писательницей. Пробовала писать роман, причем Федор Михайлович поощрял ее попытки. Отличалась необыкновенно веселым характером. Несмотря на тяжелые условия жизни никогда не роптала, всегда шутила. Зарабатывала частными уроками, которые давала почти до последнего дня жизни. Большой неудовлетворенный инстинкт материнства».

19 ноября 1879 г. Иванова обратилась с письмом к Достоевскому: «Дорогой дядя, Федор Михайлович! После долгих колебаний решаюсь обратиться к Вам с просьбою, за которую, надеюсь, Вы на меня не рассердитесь. Любимою моей мечтой с детства было — добывать средства к жизни пером. Положим это слишком самонадеянно, но, ради Бога, не смейтесь. С семнадцати лет у меня зародился в голове роман, который я с тех пор постоянно разрабатывала и писала отрывками, т. е. те места, которые мне особенно нравились. Мне кажется, что если бы я занялась исключительно этим романом, то окончила бы его месяца в три, четыре. Но для этого необходимо уединение и душевное спокойствие».

В ответ на письмо Достоевского, которое не сохранилось, Иванова писала ему 1 февраля 1880 г.: «Я была очень несчастна все это время и перенесла много невзгод, но не материальных, а нравственных... Вся беда в том, что все отрицают во мне способность на что-нибудь дельное и никто не верит, что я могла написать роман. Одни просто и прямо смеются надо мною, другие говорят, что я всегда была мечтательницей, что мечты мои повернули в слишком опасную сторону и что надо изгнать из меня дух мечтательности. Иные же утверждают, что я полоумная, и самое приличное место для меня в доме умалишенных.

Сегодня мне особенно дали все это почувствовать и сегодня же я уверилась, что никто мне не сочувствует. Я вспомнила о Вас, вспомнила, что Вы один не произнесли окончательного и безнадежного приговора, вспомнила одну фразу из вашего письма и всегда буду Вам за нее благодарна. Фраза эта: "Скажу Вам наперед: мне что-то кажется, что Вам удастся. Письмо ваше ни мало не удивило меня..." Знаете ли, за одну эту фразу можно сделаться писателем, композитором, гением. Мне захотелось поблагодарить Вас за эту фразу и это главная цель моего письма. Я всегда буду ее помнить и благословлять Вас за нее.

Но почему Вам кажется, что мне удастся? Мне хочется знать, надежда это ваша или твердая уверенность? Ведь Вы меня так мало знаете, и я со своей стороны так мало заявила свои литературные способности? Я уважаю Ваши мнения и знаю Вас за человека, не бросающего слова на ветер. Скажите, почему Вам кажется, что мне удастся? Для меня это очень важно, для меня это теперь важнее всего. Вы хорошо знаете людей и я Вам одним верю. Ради Бога поверьте, что вопросы эти не пустая потеря слов и времени и мне необходимо получить на них ответы. Не сердитесь, что отвлекаю Вас для этого от Ваших занятий, но кабы вы знали, как я в Вас верю, Вы бы не рассердились.

Не думайте, что я разочаровалась и не уверена в себе. Так скоро я не могу отказаться от мысли, которую лелеяла столько лет, я так упряма, и что годами входит в мою тупую голову, то никогда из нее не выходит. Не могу даже представить себе, что было бы со мною, если бы я разочаровалась, так как я не из кротких. Роман свой я пишу и не перестану писать, несмотря ни на отговаривания, ни на насмешки. Я скоро вышлю Вам первую часть, так как Вы это позволили. Я думала окончить эту часть скорее и не думала, что начинать гораздо труднее, чем оканчивать. Некоторые необходимые подробности вначале охлаждали меня, но чем дальше, тем больше я воодушевлялась. А главное, я не способна к усидчивому труду: например, пишу полчаса, а мечтаю три. Это правда, что дух мечтательности развился во мне в ущерб всем другим способностям. Это не хорошо и надо строже следить за собою».

7 июня 1880 г., как бы противореча сама себе, Иванова писала Достоевскому: «Удивляет меня, как я, чувствуя к Вам самое глубокое уважение, ухитрилась выказать противоположное! Как вижу, мир исполнен противоречий, поэтому и моя симпатия к Вам вызвала у Вас антипатию. Вся беда в том, что меня не выучили и я не умею выражать своих чувств, особенно хороших, и пока не научусь, между мною и людьми будут постоянные недоразумения».

От единственного сохранившегося письма Достоевского к Ивановой от 15 июня 1880 г. остался лишь небольшой фрагмент: «...От слов моих я не отступаюсь, но где же в них обидчивая жажда почтительности. И зачем, повторяю это опять, мне Ваша почтительность? Мне хотелось от Вас лишь сердечности, веры, что я не враг Вам, расспрашиваю Вас не праздно и не насмешливо. Не верить в доброе расположение людей (в которых Вы сами же верили) в Ваши лета очень опасно. Ужасная же мнительность и раздражительность ведет лишь к самомнению и самолюбию, — а это уж всего опаснее. Не примите за совет, не обидьтесь, — хотя почему же мне не написать Вам и совета? Ведь считали же Вы меня к Вам искренно расположенным прежде, таким я и останусь к Вам, как бы Вы ни сердились на меня. Слова же мои о Вас у Елены Павловны Вам передали ошибочно. Это положительно говорю. Да и зачем бы мне лгать <...>.

Необходимый Post Scriptum.

Милая Ниночка, уже запечатав к Вам письмо, достал и перечел Ваше письмецо <...> оно мне так понравилось, оно так искренно, так задушевно <...>. Вы доброе и милое существо, очень умненькое (но будьте еще умнее). Итак, мы друзья по-прежнему? Я очень этому рад. Напишите мне в Старую Руссу непременно, мне хочется знать, дошло ли это письмо. Передали же Вам мой отзыв неверно, это повторяю. Всего любопытнее для меня, почему 1-чтение Вашего письма (еще в Москве) не произвело на меня такого хорошего впечатления, как сейчас, когда я второй раз перечел. Целую Вас и крепко жму Вам руку. Литературы не бросайте, и поменьше, поменьше самолюбия...».

Последнее письмо Ивановой к Достоевскому датируется 23 июня 1880 г.: «...Я хоть и мнительная и раздражительная (это правда), но я охотно сознаю свою вину и готова первая просить прощенья, как бы от этого ни страдало мое самолюбие. Не вините меня, что я дика и несообщительна, я в этом не виновата. Ну разве моя вина, если самые лучшие мои порывы и поступки истолковываются в дурную сторону, а дурные ставятся мне на счет? Мне кажется, я родилась под самой несчастной звездою, ибо все мои недостатки бросаются всем в глаза, а все достоинства стушевываются для посторонних глаз. Такое отношение ко мне окружающих и сделало из меня дикую и несообщительную мечтательницу. Начитавшись в детстве английских романов и обратив особое внимание на все в них идеально прекрасное, я стала требовать от жизни чего-то необыкновенного и не нашла, и не знаю, что теперь делать.

Благодарю Вас за ваш милый Post Scriptum и за добрый совет быть менее самолюбивой. Хотя и следует иметь самолюбие, но надо остерегаться самообольщения. А Вы, конечно, не думаете, что я имею о себе ложное, преувеличенное, хорошее мнение. Ведь это было бы ужасно, если бы Вы так думали...».

В 1884 г. Иванова вышла замуж и затем жила с мужем в г. Раненбурге Рязанской губернии. Несмотря на тяжелые жизненные обстоятельства, Иванова не утрачивает чувство юмора, о чем говорят многие ее письма, например: «Я вообще нынешний год хуже хожу, очень задыхаюсь. Здесь не в моде ходить ученицам к учительнице, а учительница должна бегать на уроки, тогда дороже платят... Что-то я нынешнюю зиму совсем раскисла. Чуть поговорю громко и долго, так кровотечение сердечное (одною кровью). Из легких оно бывает жилками. Но настроение стало жизнерадостное, так бы и взбрыкивала целый день»; «...А если и умру, вы не будете в накладе: наследство оставлю вам большущее!! Одних старых башмаков двое, да новые одни, да двое калош и из белья есть кое-что. Вот насчет платьев маловато, два только; так на счет их вот вам мое распоряжение: в одном (зеленом) меня положить, а другое (черное) отдать той сестре, которая будет лучше всех причитать...».