Де-Воллан Григорий Александрович

[20 февраля (4 марта) 1847, Петербург — 28 апреля (11 мая) 1916, Ялта]

Прозаик, публицист, мемуарист. В 1864 г. поступил на юридический факультет Московского университета, в 1867 г. учился в Лейпцигском университете, кандидат прав Новороссийского университета (1869). Осенью 1876 г. побывал добровольцем в сербской армии генерала М. Г. Черняева и опубликовал на эту тему несколько брошюр.

Достоевский познакомился с Де-Волланом во второй половине 1870-х гг.

«Я видел его [Достоевского] прежде в Славянском Комитете. Меня всегда привлекало его изможденное, страдальческое лицо, следившее с напряженным вниманием за тем, что говорилось в собрании. Он редко был доволен действиями разных лиц. Я решился идти к нему: мне хотелось поближе сойтись с ним, но я не знал, что это будет довольно трудно. Я взял свои брошюры, как предлог повидать его. Мне повезло. Достоевский говорил со мною несколько часов, пока знакомая нам дама (3. Яковлева) не прервала интересного разговора.

Заговорили сначала о противоречии, в которое впали наши прогрессисты, отрицая народное славянское движение. "Они не любят народа, — сказал Достоевский, — они отрицают его и готовы уничтожить". Всё это он говорил шепотом, таинственно, как будто в комнате находился больной. "Мы уничтожим народ, — говорит редактор "Отечественных записок (?)". "Они похожи на г. генералов вроде Гурко, которому ничего не значит сказать: "Я сошлю, повешу сотню студентов". Да они такие же, как г. Гурко. Находили, что Щедрин принес громадный вред России. Семинаристы, вот кто погубил Россию — Чернышевский, Добролюбов и т. д. Это одно из зол России — жиды, поляки и семинаристы". Хвалил очень книгу книгу Мещерского "Граф Обезьянинов на новом месте". Вот эту книгу надо пропагандировать <...>. Когда я высказал, что Мещерский смешон с своими дворянскими затеями, Достоевский перебил меня и сказал: "Разве вы не находите необходимым собрать в какую-нибудь организацию лучших людей. Это необходимо". В идеях своих он сильно склоняется на точку зрения славянофилов и ищет спасения в христианстве, во внутренней правде. "Я мог бы, — сказал Достоевский, — собрать в своем журнале ("Дневник писателя") искренних, честных людей, любящих Россию. Вы будьте нашим знаменем, — писала мне молодежь".

Я потом говорил с ним, но гораздо меньше, потому что он не любит противоречий. Когда я показал ему на книги, посланные в Белградскую библиотеку, он уставился на имя Добролюбова. "Вот этого не следовало посылать — это яд, растление всего"... и т. д. Когда я удивился его словам, то он сказал, "что он когда-то был за петрашевцев, но давно излечился и от души ненавидит всех революционеров". В обществе он редко говорит. Он молча и подозрительно взирает на каждое новое лицо. Впечатление производит тяжелое, подавляющее, так и чувствуешь, что тут, при громадном таланте, есть что-то неладное, ненормальное во всем его существе. Достоевский и психиатрия: вот впечатление, которое выносишь от обихода с ним» (Голос минувшего. 1914. № 4. С. 123–124).