Слабое сердце

Повесть, продолжающая и развивающая одну из главных существенных тем раннего творчества Достоевского — судьбы Мечтателя в обществе. По ограниченности сюжетного пространства, небольшому числу персонажей и экспрессии событийного ряда повесть тяготеет к драматическому роду искусства.

Согласно комментарию Н. М. Перлиной, прототипом главного героя является Я. П. Бутков, выкупленный А. А. Краевским из рекрутской повинности и тем самым закабаленный им в «литературное рабство», скромный и застенчивый молодой человек. Менее убедительной представляется версия О. Г. Дилакторской об А. И. Полежаеве как возможном прототипе Васи. Критические выступления современников были направлены против излишней экзальтации в описании дружбы Аркаши и Васи, но в целом носили позитивный характер (М. М. Достоевский, Н. А. Добролюбов, О. Ф. Миллер, А. Ф. Кони, С. С. Дудышкин). Общее мнение критиков о смысле повести и причинах трагедии Васи разделилось: большая часть пришла к выводу, что гибель Васи обусловлена психологическими особенностями его развития, когда любая радость жизни воспринимается как беззаконное счастье, а до помешательства героя доводит «избыток нравственной мнительности»; Добролюбов полагал, что причина трагедии кроется в несправедливом устройстве общества, и гибель Васи обусловлена жестокой эксплуатацией неумолимого начальника.

Образ Васи Шумкова связан с идеями утопического социализма, так занимавшими Достоевского в тот период. Характерно стремление героев жить втроем, «коммуной». Васе необходимо именно всеобщее счастье, рай на земле: «ты бы желал, чтоб не было даже и несчастных на земле, когда ты женишься...». Если В.С. Нечаева называет эти мечты Васи «маниловскими», то К. В. Мочульский полагает, что это отражение «самой светлой и великой» мечты самого Достоевского: «мука о всех» сводит с ума героя повести: «"слабый человек" Вася Шумков от "беззаконного" счастья прячется в безумие. Сильный человек Иван Карамазов гордо отказывается от него и "возвращает билет". Но и тот и другой не принимают блаженства, если оно не для всех». В образе главного героя повести воплощается тип «шиллеровского мечтателя», противопоставляемого Достоевским байроническому характеру (см.: Щенников Г. К. Достоевский и русский реализм. Свердловск, 1987. С. 34). Это герой-альтруист. Слабое сердце, по словам Мочульского, оказывается и горячим сердцем. Душевная экзальтация дружбы Аркаши и Васи имеет автобиографическую основу: так же трепетны были отношения Достоевского с И. Н. Шидловским, чувствительность заставляла молодого писателя рыдать над строками Шиллера и Карамзина. Повесть оказывается своеобразным воспоминанием о поре юных восторгов; тем неожиданнее ее печальный финал. Раздраженный И. С. Тургенев, по воспоминаниям С.Л. Толстого, в 1881 г. назвал эту сторону творческой манеры Достоевского «обратным общим местом»: обязательно все сделать прямо противоположно жизненной правде (не «побледнеть и убежать» от льва, а «покраснеть и остаться на месте») (И. С. Тургенев в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1969. Т. 2. С. 374). В самом деле — герой пользуется покровительством начальства, расположением любимой девушки, у него есть искренне любящий его друг, Вася трудолюбив и старателен. И на этом «розовом» фоне и случается катастрофа — сумасшествие «от счастья». Такой «поворот» нарушает горизонт читательских ожиданий, оказывается тем «болевым эффектом», который ранит читателя, мучает его, не дает возможности прочитать текст «бесследно» для себя. «Несчастливость счастья» оказывается подлинной сутью трагедии героя. Дело здесь, возможно, не только в высокой альтруистичности характера Васи, не способного «в одиночестве» наслаждаться радостями жизни, когда не все счастливы вокруг, но и в глубинном слое психологии человека, всегда готового к саморазрушению, самоуничтожению без каких бы то ни было внешних причин. Наличие в человеческой природе каких-то не познаваемых самим человеком потребностей, стремлений, никак не укладывающихся в «рациональные» схемы счастья: любовь, достаток, любимое дело, пусть даже «общественная деятельность» — было чутко угадано Достоевским. «Слабые сердца» — это прежде всего сердца более тонкие, чувствительные, чуткие к этим глубинным потребностям, не осознаваемым «сердцами сильными». Такая чуткость и ведет к саморазрушению, вот почему чуткое сердце оказывается слабым. Образ Васи в определенном смысле предвещает «тип положительно прекрасного человека», и в сюжете «Слабого сердца» можно усмотреть переклички с будущим романом «Идиот»: внешность героя (слабосильность, бледность, физический недостаток — кривобокость), его поведение, наивность, правдивость; любовь к «брошенной» «бедной Лизе», наконец, сумасшествие. Концепция трагедии добра в мире закладывалась у Достоевского еще в сороковых годах, но тогда он не мог противопоставить этой концепции позитивного начала, которое будет обретено писателем в годы каторги. В этой связи вряд ли можно согласиться с В. Я. Кирпотиным, полагающим, что образ Васи Шумкова — это «отрицательное обоснование тезиса о равенстве людей между собой», его главная черта — комплекс неполноценности, а всю повесть в целом можно рассматривать как «психологический этюд на тему о чрезмерном смирении».

Образы других персонажей повести менее значимы; они скорее оказываются «обстоятельственными» по отношению к образу Васи. Это тот «фон», на котором разворачивается драма «слабого сердца». Особое внимание исследователей привлекал образ Юлиана Мастаковича, дублирующий некоторые черты Быкова в «Бедных людях» и развивающийся далее вплоть до образа Лужина. Юлиан Мастакович, по некоторым версиям, был облагорожен Достоевским из-за цензурных условий (В. Я. Кирпотин полагал, что здесь дан «образ "доброго генерала"»); тем не менее «хищная» сущность этого персонажа вполне очевидна. «Добродушный эксплуататор» тонко играет на чувствительности героя: «Чувствуй, Вася, чувствуй всегда так, как теперь это чувствуешь...». Эта эксплуатация вполне искренна: Юлиан Мастакович проливает слезы, созерцая сумасшествие «любимчика», и, видимо, уверен, что всегда был истинным благодетелем Шумкова. Поэтому и Нефедевич, более «приземленный» персонаж повести, чем Вася, видит в Юлиане Мастаковиче не просто начальника, а «высшее существо»: «А он, Юлиан Мастакович, великодушен и милосерд <...>. Он, брат Вася, нас с тобою выслушает и из беды вывезет».

Женский персонаж повести — Лиза — оказывается в родстве с героиней «Белых ночей». В ее жизни тоже была «грустная история»: жених, уехавший прочь, не писавший ни слова и вдруг воротившийся с женой. Влюбленный Вася оказывается спасителем «репутации» и «выходом». В то же время Лизанька достаточно искренна в своем чувстве к герою. В ее характере также есть решительность, как и у Настеньки или Вареньки Доброселовой. Но, разумеется, это не тип «русской героини» — не пройдет и года после трагедии с Васей, как Лизанька выйдет замуж, хотя и сохранит трогательные воспоминания о Шумкове.

Нефедевич — «прозаический» герой повести, хотя и заражается сентиментальностью своего друга. Его радужные мечты не идут дальше «столового серебра» и «шарфа», однако он способен глубоко понять трагедию своего друга. Аркадий Иванович в повести является «повествовательным ракурсом», той точкой зрения, которая определяет оценку событий и доставляет информацию читателям. Его «третье лицо» — фактически лицо рассказчика повести. Именно в его «зоне» оказывается знаменитое отступление о городе, который вот-вот «искурится паром к темно-синему небу» — мотив «фантастического Петербурга», повторяющийся в «Петербургских сновидениях...» и «Подростке». <...>.

В повести есть и конкретный автор-рассказчик, периодически прерывающий ход повествования эмоциональными вставками: «Ну что? ну что, я спрашиваю, было делать Аркадию Ивановичу? <...> Право, мне даже иногда совестно за излишнюю восторженность Васи; она, конечно, означает доброе сердце, но... неловко, нехорошо!» Характерно и начало повести, где автор слишком явно «выдает» себя: «...а так как много таких писателей, которые именно так начинают, то автор предлагаемой повести, единственно для того, чтоб не походить на них (то есть, как скажут, может быть, некоторые, вследствие неограниченного своего самолюбия), решается начать прямо с действия». Известно, что Достоевский много страдал из-за насмешек в кругах петербургских литераторов, не умея «не обижаться» на уколы и тем самым провоцируя их вновь. «Заносчиво» начиная «Слабое сердце» с «самоаттестации», он тем самым подчеркивает, что не боится этих обвинений и нападок. На протяжении повести «площадка» авторской зоны, удаленной от героев и событий, созерцаемых героями со стороны, не подчиняет повествование «монологическому кругозору». Анонимный рассказчик оказывается «очевидцем» событий одновременно с героями и читателями, он так же не знает, что будет дальше, как и они. Поэтому повесть лишена новеллистического «пуанта», эффектного поворота-развязки. Томительность предчувствий Аркадия, суета его «по спасению друга» предвещают мрачную развязку. Какова она будет — неизвестно, но будет неотвратимо: «Действительно, приготовлялась беда; но где? но какая?». В этом произведении Достоевский продолжает разработку форм несобственно-прямой речи, примененных им в более ранних повестях: «Он чувствовал, что он до сих пор так мало сделал для Васи! Ему даже стыдно стало за себя, когда Вася начал благодарить его за такую малость! Но еще целая жизнь была впереди, и Аркадий Иванович вздохнул свободнее...»

Комментаторы Полного собрания сочинений Ф. М. Достоевского (в 30 тт. — Ред.) указывают на биографические источники сюжета повести; В. А. Туниманов устанавливает, что Достоевский использовал мотив (связанный с сумасшествием главного героя) из повести С. П. Победоносцева «Милочка», появившейся в 1845 году в «Отечественных записках». Можно указать и на заимствование некоторых «настроений» и композиционных моментов из повести А. И. Герцена «Кто виноват?». Такова ситуация «любовного треугольника» (где все участники одинаково симпатичны читателю и автору) и сцена развязки, когда все герои оказываются нравственно измучены, опустошены, уничтожены. Соотносимы образы Круциферского и Васи, Любы и Лизы. Общий сюжет повести, таким образом, вполне характерен для своего времени; особенностью является перевод собственно любовной коллизии на второй план, а также внутренняя осложненность социальной проблематики, нравственной и психологической. О.Г. Дилакторская проводит подробное сопоставление повести с «Шинелью» Гоголя и устанавливает, что текст гоголевской повести как бы «рассеян» в «Слабом сердце». В образе маленького чиновника, говорящего со значением о сумасшествии Васи, Дилакторская видит М. В. Петрашевского. В. Террас считает, что в «Слабом сердце» очевидно предчувствие Чехова.

Загидуллина М. В. Слабое сердце // Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник. СПб., 2008. С. 172–174.

Прижизненные публикации (издания):

1848 — Отечественные записки. Учено-литературный журнал, издаваемый А. Краевским. СПб.: Тип. И. Глазунова и Комп., 1848. Год десятый. Т. LVI. Февраль. С. 412–446.

1865 — Полное собрание сочинений Ф. М. Достоевского. Вновь просмотренное и дополненное самим автором издание. Издание и собственность Ф. Стелловского. СПб.: Тип. Ф. Стелловского, 1865. Т. I. С. 52–69.

1865 — Слабое сердце. Повесть. Сочинение Ф. М. Достоевского. Вновь просмотренное самим автором издание. Издание и собственность Ф. Стелловского. СПб.: Тип. Ф. Стелловского, 1865. 61 с.