Елка и свадьба

«Елка и свадьба» — ранний святочный рассказ Достоевского. Авторский подзаголовок: Из записок неизвестного.

Исследователи XX века обходили этот рассказ своим вниманием, его обычно упоминали при рассмотрении общей проблематики произведений раннего Достоевского, акцентируя черты поэтики, характерные для натуральной школы, и не замечая ростки нового художественного мышления, более полно реализованного в зрелых произведения писателя. Не раз отмечалось наличие общих сквозных, повторяющихся персонажей раннего Достоевского: так, «добродетельный злодей» Юлиан Мастакович кроме «Елки и свадьбы» встречается и в очерке цикла «Петербургская летопись» (от 27 апреля 1847 г.), и в повести «Слабое сердце». Это позволило литературоведам предполагать замысел несостоявшегося тематического цикла, в который кроме названных произведений по характеру рассказчика и подзаголовку «Из записок неизвестного» включался рассказ «Честный вор».

Святочный рассказ «Елка и свадьба» совершенно по-новому, в отличие от литературного романтизма, актуализирует тему детства, образуя в литературе середины XIX века ту «зону эпического сознания», которая была размыта вторжением романа. Детство у Достоевского на протяжении всего его творчества становится темой индивидуального эпоса о бытии личности в гармонии с собой и миром или обнаруживает нарушение цельности бытия. Именно в рождественных и святочных рассказах тема детства является мотивом философии, концентрирующим смысл происходящего. Название рассказа подчеркнуто оксюморонно, организует антитезу начала и завершения, выявляет динамику, переходность процесса жизненного развития, остановленного расчетливой интригой. Несомненно, мы сегодня воспринимаем этот ранний рассказ Достоевского под углом зрения позднего философского творчества писателя, в котором чрезвычайно значим и самоценен миг праздничного единения людей, любви и милосердия («золотой век») в противовес «вчерашнему» подходу, акцентирующему моменты социального обличения. Характерный «святочный» мотив о задуманной на елке свадьбе просматривается в рассказе, но вопреки традиционному подходу в основе брака не любовь, а денежный расчет. Достоевский трансформирует поэтику святочного рассказа, усиливая ассоциативно-семантические связи ключевых слов-символов, говорящего имени персонажа, закладывая основы философского повествования рождественских произведений, актуальных в литературе 1870–1880-х гг. Рассказчик-наблюдатель назван «неизвестным», что усиливает его неопределенность, странность в чиновничьей среде. Он делает повествование более интимным, играет с вымыслом. Рассказ открывается повествовательным вступлением, т. е. начинается «с конца», а потом происходит мысленное возвращение на детский елочный бал, здесь ассоциативно-семантические ходы оказываются важнее фабульных. «На днях я видел свадьбу <...> но нет! Лучше я вам расскажу про елку. Свадьба хороша; она мне очень понравилась, но другое происшествие лучше». Ироническое, пародийное повествование со свободной сказовой интонацией, ориентированной на игру с чужим словом, с чужой точкой зрения, сочетается с эвристическими ходами мысли рассказчика, экспериментирующего с новыми способами сопряжения. Композиция «Елки и свадьбы» строится на последовательном обмане ожиданий читателя.

Сталкивая в заглавии рассказа понятия, голоса разных миров — детского, истинного, и взрослого, меркантильно-расчетливого, автор через ключевые слова («елка», «свадьба») дает точки сопряжения образной активности мысли, строит смысловое поле рассказа. Противоречивая связь этих ключевых слов создает своеобразную поэтическую формулу-оксюморон, характерную для раннего творчества Достоевского, в ней сближены полюса комического и трагического. Исследователи (Альтман, Нечаева, Шарапова) не совсем точно обозначили эту литературную тенденцию как «фельетонность» или «водевильность». Достоевский же актуализирует в слове борьбу конкретного и обобщенно-смыслового начал. Это проявляется на всех уровнях произведения, не только в рассказах, не только в заглавии, но в перифрастических обозначениях персонажей («лицо», «известное деловое лицо», «эта фигура», «хозяин», «сытенький мальчик», «господин», «большие», «ребенок», «девочка», «дитя»; «свой предмет», «чудная красавица», «жених», «невеста», «что-то донельзя наивное, неустановившееся, юное»). Эта игра характерологическо-социальными штампами прозы натуральной школы перерастает у Достоевского в емкое философское обобщение, возводящее частный случай к вечным нравственно-этическим законам человеческого бытия. Тем самым энергетика повествования в рассказе приближается к таким принципам прозы XX в., как неомифологизм, мыслительная игра на границе вымысла и реальности, интертекстуальность, приоритет стиля над сюжетом. Единственное имя персонажа в рассказе, Юлиан Мастакович, многозначно сконструировано как оксюморонное соединение. Имя напоминало о Юлиане Отступнике, византийском императоре и философе-неоплатонике, осуществлявшем римскую идею всемирного владычества и языческой церкви. Отчество же указывало на воровское прозвище преступника в романе Э. Сю «Парижские тайны» — Мастак (так переводчик В. М. Строев передал франц. Le maitre decole). Тем самым в персонаже налицо контраст-единство меркантилизма, страсти к обогащению, прикрываемых более высокими ценностными мотивами.

Рассказчик — иронический «неизвестный» литератор — следит за пожилым господином Юлианом Мастаковичем, который на детском балу замечает одиннадцатилетнюю девочку с богатым приданым, подсчитывает процент с этой суммы за пять лет и начинает ухаживать за девочкой и ревновать ее к играющему с ней ровеснику. Через пять лет рассказчик, наблюдавший рождение замысла этой коммерческой сделки, становится свидетелем венчания шестнадцатилетней красавицы с «маленьким, кругленьким, сытеньким человечком с брюшком». В композиции рассказа реализуется расширение смысла частного случая до драматизма глобального несоответствия рождественского настроения добра, милосердия, защиты органичности детства и юности с жестокой реальностью чиновничьей страсти к обогащению, уподобляющей «расчет» жениха убийству духа жизни, красоты юности. В этом раннем рассказе Достоевского ярко проявилась новая диалогическая позиция рассказчика, изображающего целостно механизм общения людей в единстве социальных, нравственных и философских начал. Сложное и динамичное взаимодействие речевых сфер, точка зрения заставляет слово рассказчика существовать под воздействием чужих голосов, мировосприятий и оценок, тем самым формируя открытие нового целостного взгляда на мир и на человека. Ситуация елки, празднично объединяющая детей в радости общения, будет противостоять мнимостям и несвободе жизни «больших» и соотноситься с вечными рождественскими мотивами обновления и очищения. Идеал, присутствующий как точка зрения в сознании рассказчика, позволяет в этом святочном рассказе осуществить взаимопроникновение частного, конкретного и всемирного, общечеловеческого, столь свойственного зрелому Достоевскому.

Акелькина Е. А. Елка и свадьба // Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник. СПб., 2008. С. 68–70.

Прижизненные публикации (издания):

1848 — Отечественные записки. Учено-литературный журнал, издаваемый А. Краевским. СПб.: Тип. И. Глазунова и Комп, 1848. Год десятый. Т. LX. Сентябрь. Отд. VIII. С. 44–49.

1860 — Сочинения Ф. М. Достоевского. Изд. Н. А. Основского. М.: Тип. Лазаревского ин-та восточных языков, 1860. Т. I. С. 437–448.

1866 — Полное собрание сочинений Ф. М. Достоевского. Новое, дополненное издание. Издание и собственность Ф. Стелловского. СПб.: Тип. Ф. Стелловского, 1866. Т. III. С. 129–132.

1866 — Елка и свадьба (Из записок неизвестного.) Ф. М. Достоевского. Новое, просмотренное издание. Издание и собственность Ф. Стелловского. СПб.: Тип. Ф. Стелловского, 1866. 13 с.