По поводу «Элегической заметки» «Русского вестника»
Время. Журнал литературный и политический, издаваемый под ред. М. Достоевского. СПб.: Тип. Э. Праца, 1861. № 10. Отд. IV. С. 189–199.
Публикация «Элегической заметки» М. Н. Каткова (см.: Русский вестник. 1861. № 8. Отд. II. С. 162–166) предопределила появление этой ответной полемической статьи Достоевского. Здесь писатель со свойственной ему резкостью высказал негодование в адрес того, кто профанировал элегические (скорбные) чувства, характер которых требует целомудренности и сдержанности выражения.
Достоевский сопроводил свой текст песенкой И. И. Дмитриева «Стонет сизый голубочек...», которая призвана служить своеобразным камертоном к «искусственно-жеманному» тону Каткова. Фальшивому «элегическому плачу» редактора «Русского вестника» Достоевский противопоставил истинную глубину скорбных переживаний своей эпохи.
«Элегическая заметка», по мнению Достоевского, так ярко обнаружила безнравственность позиции «Русского вестника», что писатель удивлялся столь наивной неосмотрительности Каткова: «Вы думаете, что так легко обмануть людей <...>. Но при всем вашем уменьи фразерствовать вы ведь так наивно высказываете свою настоящую цель!» А цель эта заключалась в том, чтобы спровоцировать в обществе отрицательное отношение к идеологическому направлению журнала «Современник». В таких намерениях Достоевский видит признаки политического доносительства: «Да, Русский вестник, мы уже вам пророчили прежде, что вы рано ли, поздно ли поворотите на одну дорожку. Дорожка эта торная, гладкая. Вероятно, найдете и товарищей...». Иными словами, Катков вступал на дорогу, проторенную Ф. В. Булгариным.
Естественно, что изобличение лицемерной позиции журнала «Русский вестник» в отношении свободного развития русской мысли для Достоевского было делом небезопасным. Но писатель использовал особую форму публицистического высказывания, смысл которого становился понятен лишь проницательному читателю. Мысль Достоевского рассыпана по тексту как фрагменты мозаики: кто сумеет соединить разрозненные реплики, тому откроется, какой на самом деле смысл заключен в «Элегической заметке» Каткова.
В своем анализе текста «Элегической заметки» Достоевский мастерски играет словами и намеками, язвительно толкуя выражения противника с целью изобличить его плохо прикрытые намерения. Напр.: Каткову «надо доказать» (т. е. сформировать угодное правительству общественное мнение), что вся «гниль <...> вовсе не от обстоятельств» (т. е. не от истинного положения дел в России), но от «бессовестных крикунов». Между тем сам-то он вовсе ничего «не доказывает», он тоже «кричит» — но только «элегическим плачем». В свою очередь Достоевский блистательно доказывает Каткову, что так «кричать» не следует («себе же хуже будет»).
В статье Каткова Достоевский выявляет истинные свойства ее автора, среди которых — «равнодушие» и «самолюбивый до сладострастия <...> эгоизм». Последнее наблюдение оказывается созвучным с характеристикой натуры Каткова, данной двадцатью годами ранее еще В. Г. Белинским (в письме к В. П. Боткину от 15 янв. 1841 г. — см.: Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: в 13 т. М., 1953–1959. Т. 12. С. 10–12).
В структуре статьи Достоевского главную смысловую функцию выполняют вопросительные и восклицательные предложения. Они внешне обращены к редактору «Русского вестника», однако «проницательный» читатель мог услышать в них и замаскированные ответы. У Достоевского вызывали глубокую скорбь трагические заблуждения «совестливых людей», которые позволяли бесчестному Каткову обвинять их в «бессовестности», формируя тем самым в обществе отрицательное отношение к таким людям. Свою задачу писатель видит в том, чтобы обнажить бессовестность самого Каткова, который оскорбил «своим свистом несчастного в минуту его несчастья». Достоевский в своей статье проясняет в сопоставлении значение деятельности «Современника» и «Русского вестника» для России в исторической перспективе. Ошибки «совестливых» людей «избавляют других, последующих деятелей от подобных же ошибок, следственно, хоть отрицательно, но полезны». Лицемерие же «бессовестных» людей куда страшнее: оно подтачивает силы прогресса. Этим пониманием была обусловлена энергия и настойчивость Достоевского в его полемике с Катковым.
Соотношение редакторов «Современника» и «Русского вестника» Достоевский развернул и в комическом ракурсе, в карикатурном виде: с одной стороны — «трубочисты», «чернорабочие», а с другой — «академическая поза» и «красота Аполлона Бельведерского».
В контекст своей статьи Достоевский с намеком помещает стихотворение П. А. Вяземского «Заметка», которое было опубликовано в том же номере «Русского вестника», что и «Элегическая заметка». Достоевский лишь обращает внимание читателей на внутреннюю их соотнесенность — прямо установить смысловую взаимосвязь он не мог из-за цензуры. Однако его собственная статья служила «ключом» к прочтению «Заметки» Вяземского, который предложил две трактовки слова «свобода» согласно двум сословным позициям (у Достоевского это задано в комической оппозиции «трубочиста» и «Аполлона Бельведерского»). Дворянин-аристократ Вяземский не без высокомерия обращался к демократам-разночинцам:
Свободой дорожу, но не свободой вашей,
Не той, которой вы привыкли промышлять.
Как целовальники в шинках хмельною чашей.
Чтоб разум омрачить и сердце обуять.
Есть благородная и чистая свобода,
Возвышенной души сокровище и страсть.
Святыня, — не попрет ее судьба невзгода.
Вражде людей — ее твердыни не потрясть.
В своем произведении Вяземский выражает неприятие свободы «нового Гракха республики журнальной» (скорее всего, подразумевался Н. Г. Чернышевский), ибо он доказывает «любовь к свободе», как «свирепый дикобраз». Грубой свободе поэт противопоставлял сентиментально-«слащавые» образы свободы, воссозданные Н. М. Карамзиным и В. А. Жуковским. По сути такое противопоставление оказывалось сродни тому диссонансу, о котором свидетельствовала статья Достоевского: «Элегической заметке» Каткова (в духе «Стонет сизый голубочек...») противополагалась суровая правда русской действительности. Последняя явственно проявилась, по мнению Достоевского, в «странных» судьбах «совестливых» людей, поэтому он так сочувственно говорил о Чернышевском, с симпатией отзываясь о его «Полемических красотах» (Современник. 1861. № 6, 7).
Пономарева Л. Г.