Униженные и оскорбленные

Роман. В журнальной редакции напечатан с подзаголовком «Из записок неудавшегося литератора» и посвящением М. М. Достоевскому.

Возникновение замысла «Униженных и оскорбленных», очевидно, следует отнести к 1857 г. 3 ноября этого года Достоевский из Семипалатинска сообщил брату Михаилу о намерении написать «роман из петербургского быта вроде "Бедных людей" (а мысль еще лучше "Бедных людей")». После переезда в Петербург весной 1860 г. Достоевский непосредственно приступил к работе над романом, о чем уведомил А. И. Шуберт 3 мая 1860: «Воротился я сюда и нахожусь вполне в лихорадочном положении, всему причиною мой роман, хочу написать хорошо, чувствую, что в нем есть поэзия, знаю, что от удачи его зависит вся моя литературная карьера. Месяца три придется теперь сидеть дни и ночи. Зато какая награда, когда кончу! Спокойствие, ясный взгляд кругом, сознание, что сделал то, что хотел сделать, настоял на своем». Однако работа над романом протекала медленно. «...Приступаю к писанию и не знаю еще, что будет, но решаюсь работать не разгибая шеи», — жаловался писатель А. П. Милюкову 10 сентября 1860 г. Писатель работал над «Униженными и оскорбленными» более года. Как свидетельствует дата в конце журнальной публикации, роман был завершен писателем 9 июля 1861 г. 16 июля М. М. Достоевский писал в связи с этим Я. П. Полонскому: «Он [Достоевский] только что отделался, то есть кончил роман свой».

Повествование в «Униженных и оскорбленных» ведется от первого лица. Иван Петрович — начинающий бедный петербургский литератор, разночинец — является одновременно рассказчиком и действующим лицом романа. Образ этот отчасти носит автобиографический характер. Рассказ о литературном дебюте Ивана Петровича, восторженная оценка его первого романа «критиком Б.» (т. е. Белинским), взаимоотношения молодого писателя с его «антрепренером» (издателем Краевским) — эти и некоторые другие факты восходят к биографии молодого Достоевского, автора «Бедных людей», блистательно вступившего в 1846 г. на литературное поприще и обласканного самим В. Г. Белинским. Неожиданный и не объясненный в романе крах — после удачного дебюта — литературных надежд Ивана Петровича является также косвенным отражением биографии молодого Достоевского.

В «Униженных и оскорбленных» романист отказался от соблюдения строгого хронологического принципа, характерного для его последующих романов. Хронология романа, как это неоднократно отмечали исследователи, сбивчива, а исторический фон, на котором совершаются события, условен. Действие романа происходит в течение полутора лет, однако его начало приурочено к середине 1840-х гг., а в дальнейшем в романе упоминаются события и факты исторической, общественной и литературной жизни России вплоть до конца 1850-х.

Ироническое описание кружка «передовой» молодежи, собирающейся по средам «у Левеньки и Бореньки» (сами эти имена, вызывающие в памяти читателя Левона и Бореньку, друзей Репетилова в комедии Грибоедова «Горе от ума», свидетельствуют о пародийном характере изображения кружка), — пример преднамеренного смещения Достоевским хронологических границ и сближения различных эпох. Проблемы отвлеченного философского характера, обсуждавшиеся в кружке Левеньки и Бореньки, заставляют вспомнить о «пятницах» М. В. Петрашевского, которые посещал молодой Достоевский в конце 1840-х гг. Споры же Алешиных друзей «по поводу современных вопросов» («Мы говорим о гласности, о начинающихся реформах, о любви к человечеству, о современных деятелях...») были характерны для разночинно-демократической среды конца 1850-х — начала 1860-х гг., в преддверии буржуазных преобразований России.

Смешение хронологии позволило Достоевскому создать произведение с более широким, чем предполагалось первоначально, охватом частной и общественной жизни России той эпохи, а также выразить мысль о преемственной связи в идейной и культурной жизни России 1840-х и 1850-х гг.

«Униженные и оскорбленные» — первый большой роман Достоевского после каторги. В нем отразилась идейно-художественная эволюция писателя, вынесшего из Сибири убеждение о трагической оторванности передовой русской интеллигенции от «почвы», неверие в революционный путь преобразования русской действительности.

Иван Петрович изображен как литератор школы Белинского и идейный единомышленник критика. Однако тот гуманистический идеал братства, добра и справедливости, которому верен герой, в отличие от идеалов Белинского, не носит активного, действенного характера. Отношение героев к литературному первенцу Ивана Петровича как бы служит критерием их нравственной сущности. Гуманистический пафос «Бедных людей» близок Ихменевым, но совершенно чужд Валковскому, способному испытывать к обездоленному «маленькому человеку» лишь чувство высокомерного презрения, свойственного аристократической среде.

Нередкие упоминания в романе о «Бедных людях», Белинском и эпохе 1840-х гг. далеко не случайны. Пафос русской литературы 1840-х гг. был обусловлен верой, что «самый забитый, последний человек есть тоже человек и называется брат мой» (слова старика Ихменева, выражающие его впечатление от романа Ивана Петровича, а по существу определяющие идейную суть «Бедных людей». Эта вера составляет также этическое основание романа «Униженные и оскорбленные»).

О внутренней связи между «Бедными людьми» и «Униженными и оскорбленными» свидетельствует своеобразная перекличка заглавий обоих романов. Эпитет «бедные» в заглавии первого романа Достоевского многозначен. «Бедные» — это не только лишенные материального достатка или необходимых средств к существованию люди, но и люди несчастные, обездоленные, униженные, а тем самым вызывавшие к себе сочувствие и сострадание. В этом смысле понятия «бедные», «униженные», «оскорбленные» — синонимы.

«Униженные и оскорбленные» связаны с предшествующим творчеством Достоевского. Писатель использовал в своем романе некоторые темы, образы, мотивы, эпизоды, сюжетные ситуации более ранних своих произведений. Среди последних, наряду с упоминавшимися выше «Бедными людьми», следует назвать «Белые ночи», «Слабое сердце», «Неточку Незванову». Образ Ивана Петровича напоминает Мечтателя из «Белых ночей», имеют аналогии и их любовные истории (оба героя не только уступают без борьбы любимую девушку счастливому сопернику, но даже содействуют соединению любовников).

Описываемые в романе события происходят в Петербурге. Писатель стремился к точному воспроизведению топографии северной столицы. Вознесенский проспект, Большая Морская, Гороховая, Шестая линия Васильевского острова, Шестилавочная, Литейный проспект, Фонтанка, Семеновский, Вознесенский, Торговый мосты и т. д. — всё это исторически конкретные приметы Петербурга, который изображен как типичный большой горд той эпохи с присущими ему социальными противоречиями и контрастами. Здесь «самый главный князь Ротшильд», символизирующий власть денег, определяет человеческие судьбы и отношения. Антикапиталистическая тема, трактуемая Достоевским с гуманистических позиций, проходит через весь роман.

Мотив призрачности, миражности Петербурга, возникший еще в «Слабом сердце» и в «Петербургских сновидениях в стихах и прозе», вновь появляется в «Униженных и оскорбленных»; позднее он с новой силой зазвучит в романах «Преступление и наказание» и «Подросток». Герои романа, живущие в «самом отвлеченном и умышленном городе на всем земном шаре», где даже солнце какое-то не настоящее, а тусклое, неживое, чувствуют себя обреченными на гибель и тоскуют по природе, голубому небу, яркому солнцу.

В «Петербургских сновидениях в стихах и прозе» Достоевский выражает желание «обратиться в Эжена Сю, чтобы описывать петербургские тайны». Это желание он осуществил в «Униженных и оскорбленных». При изображении «петербургских тайн» Достоевский сознательно ориентировался на знаменитый роман Э. Сю «Парижские тайны», предоставлявший ему богатые фабульные возможности, а также использовал традиции «физиологического очерка» русской натуральной школы, авторы которого описывали жизнь петербургского «дна» и его обитателей во всем многообразии типов и характеров. В этом плане роман «Униженные и оскорбленные» во многом предвосхищает известный роман Вс. В. Крестовского «Петербургские трущобы».

История Нелли позволила Достоевскому изобразить петербургские трущобы и притоны с их обитателями, жизнь городского социального «дна», где господствуют нищета, болезни, пороки, преступления. «Маленький человек», затерявшийся в этом страшном мире, обречен на нищету, позор, физическую и нравственную гибель.

«Мрачная это была история, — так характеризует Иван Петрович судьбу Нелли, — одна из тех мрачных и мучительных историй, которые так часто и неприметно, почти таинственно, сбываются под тяжелым петербургским небом, в темных, потаенных закоулках огромного города, среди взбалмошного кипения жизни, тупого эгоизма, сталкивающихся интересов, угрюмого разврата, сокровенных преступлений, среди всего этого кромешного ада бессмысленной и ненормальной жизни...»

Не менее трагичны судьбы и других героев романа, «униженных и оскорбленных». Гибнут ограбленные и обманутые Валковским мать и дедушка Нелли; несчастья обрушились на семью Ихменевых, разоренную и опозоренную тем же Валковским; разрушилась личная жизнь и литературные планы Ивана Петровича.

Всесильное и торжествующее зло представлено в романе князем Валковским, у которого, по меткому замечанию Н. А. Добролюбова, «душа совсем вынута». Валковский — теоретик и практик откровенного, циничного, хищнического эгоизма и индивидуализма. К этой зловещей фигуре тянутся все сюжетные линии романа. Он причина несчастий и страданий «униженных и оскорбленных».

Валковский — новый для писателя тип. Этот герой-идеолог — литературный предшественник более сложных и художественно совершенных героев того же плана — «подпольного парадоксалиста», Раскольникова, Свидригайлова, Ставрогина. Образ Валковского еще не обладает той психологической и философской усложненностью, которая свойственна, например, наиболее родственным ему Свидригайлову и Ставрогину, в душах которых, однако, происходит мучительная борьба между злом и добром.

Проповедь идей крайнего индивидуализма, откровенное обожествление собственного «я» дают возможность отнести Валковского к последователям немецкого философа М. Штирнера, автора нашумевшей книги «Единственный и его собственность» (1845). Книга эта имелась в библиотеке М. В. Петрашевского наряду с сочинениями П. Прудона, Ш. Фурье и В. Консидерана. О знакомстве Достоевского с философией Штирнера свидетельствует прежде всего отражение идей немецкого философа в творчестве Достоевского 1860–1870-х гг. Писатель-гуманист не только глубоко и всесторонне исследует природу крайнего индивидуализма и эгоизма человеческой личности, но и ищет пути их преодоления. Однако индивидуализм и аморализм Валковского имел также жизненные истоки и в русской действительности того времени, в современной Достоевскому буржуазной индивидуалистической этике. Деньги для Валковского — главный двигатель и вершитель человеческих судеб. Причем князь — гедонист, стремящийся наслаждаться жизнью, к которой он относится потребительски. «Жизнь — коммерческая сделка, — утверждает в беседе с Иваном Петровичем Валковский, — даром не бросайте денег, но, пожалуй, платите за угождение, и вы исполните все свои обязанности к ближнему, — вот моя нравственность <...>. Идеалов я не имею и не хочу иметь <...>. В свете можно так весело, так мило прожить и без идеалов...»

Если Валковский принадлежит к «хищному типу», то его сын Алеша относится к числу добрых, но слабых, безвольных людей. Детскость, простодушие, «невинность» придают Алеше своеобразное обаяние и отчасти роднят его с Алешей Карамазовым.

В противоположность отцу Алеша не является сознательным носителем зла, однако его бездумный эгоизм, легкомыслие, безответственность в своих поступках объективно содействуют злу.

Рисуя мир «униженных и оскорбленных», Достоевский не идеализирует внутренних возможностей своих героев. Это не только хорошие, благородные, несчастные и страдающие люди, достойные любви и участия. Они в то же время нравственно больны, ущербны, потому что постоянное оскорбление человеческого достоинства не проходит безнаказанно, но калечит душу человека, озлобляет его.

Проблему эгоизма в ее религиозно-этическом, философском и социальном аспектах, занимающую центральное место в романе, Достоевский исследует всесторонне, с большой психологической глубиной. Эгоизм в его разнообразных видах и проявлениях рисуется ему большим социальным злом, источником «неблагообразия» мира и человеческих отношений. Эгоизм разъединяет, разобщает даже самых близких, дорогих друг другу людей (семья Ихменевых), препятствует их взаимопониманию и единению.

Характерен ранний интерес писателя к этой проблеме: в кругу петрашевцев молодой Достоевский, согласно его показаниям Следственной комиссии, делал сообщение на тему «О личности и эгоизме», в котором стремился доказать, что между людьми «более амбиции, чем настоящего человеческого достоинства» и что «размельчание личности» нередко происходит «от мелкого самолюбия, от эгоизма и от бесцельности занятий».

Валковский — носитель самого страшного — хищнического, циничного, «волчьего эгоизма». Алеша Валковский и Катя представляют в романе эгоизм наивный, непосредственный. Наташе присущ эгоизм больной, исключительной, жертвенной любви к недостойному избраннику, делающий ее глухой к страданиям близких людей (родителей, Ивана Петровича). Ей же, как и Нелли, в высшей степени свойствен «эгоизм страдания», в котором она гордо и ожесточенно замыкается. «Эгоизм страдания» характерен также для старика Ихменева и отчасти для Ивана Петровича.

Выход из заколдованного круга ожесточенного страдания, безысходного отчаяния и гордого одиночества, по мысли писателя, лишь один — в милосердной любви, прощении и забвении обид. Достоевский напоминает о вечных христианских истинах. Надежды на будущее возрождение русского общества он связывает в послекаторжный период с идеей нравственного обновления человека на христианских началах. Религиозно-этическая концепция романа выражена в наивных, трогательных и несколько декларативных словах старика Ихменева, нашедшего в себе силы простить свою заблудшую дочь: «О! пусть мы униженные, пусть мы оскорбленные, но мы опять вместе, и пусть, пусть теперь торжествуют эти гордые и надменные, унизившие и оскорбившие нас! Пусть они бросят в нас камень <...>. Мы пойдем рука в руку...»

«Униженные и оскорбленные» — самый «книжный», самый «литературный» роман Достоевского; он связан с многообразными традициями русской (Пушкин, Грибоедов, Островский, «физиологический очерк» и др.) и западно-европейской литератур — немецкой, английской, французской.

Отмечались, в частности, сюжетные параллели между «Униженными и оскорбленными» и повестями Пушкина «Станционный смотритель» и «Дубровский». Традиционны сопоставления Нелли с героинями Гете (Миньона из «Вильгельма Мейстера») и Диккенса (Нелли Трент из «Лавки древностей»); к Диккенсу же, Гофману и Э. Сю, по мнению ученых, восходят также некоторые сюжетные линии истории Нелли, в частности таинственная и загадочная судьба ребенка из богатой семьи, брошенного на произвол судьбы. Наташу Ихменеву сравнивают с эмансипированными героинями Ж. Санд, упорно отстаивающими в борьбе с общественной моралью свое право на счастье.

Образ князя Валковского имеет определенные аналогии в произведениях Дидро, Руссо, де Сада, де Лакло, Шиллера, Гофмана, Сю, Сулье, Бальзака и других, изображавших утонченных циников, сладострастников, апологетов и проповедников аморализма (Н. Вильмонт наметил также ряд сюжетных, идейных и характерологических параллелей между романом Достоевского и драмой Шиллера «Коварство и любовь»).

Отмеченные литературные аналогии и параллели нисколько не снижают идейно-художественной самобытности романа Достоевского. Как справедливо заметил В. Я. Кирпотин, в «Униженных и оскорбленных» Достоевский «не подражатель, не ученик, а самостоятельный мастер, для которого Пушкин, русские "физиологи", книги Диккенса, Сю, Шиллера, Жорж Санд, Гофмана были только элементами того объемлющего опыта мировой литературы, который он впитывал в себя и ассимилировал как часть духовной пищи, необходимой ему для того, чтобы сформировать свое оригинальное мастерство».

«Униженные и оскорбленные» — во многом переходное в творчестве Достоевского произведение. Это первый, еще не вполне художественно совершенный опыт нового для писателя «идеологического романа». В нем содержатся зачатки многих идей, образов, поэтики зрелого Достоевского. Князь Валковский, как уже отмечалось выше, является прообразом ряда идейно усложненных и художественно более совершенных героев-идеологов Достоевского. Мотив «нравственного заголения» героя, его стремление «огорошить» «какого-нибудь вечно юного Шиллера» циничными откровениями позднее получит углубленное развитие в образе «подпольного парадоксалиста», Свидригайлова, Ставрогина и с особой силой зазвучит в рассказе «Бобок». Некоторые черты характера и психологического облика сближают Наташу Ихменеву с Дуней Раскольниковой и Катериной Ивановной («Братья Карамазовы»). Юную Нелли роднят с Катериной Ивановной («Преступление и наказание») и Настасьей Филипповной («Идиот») не только гордость, благородство характера, но также и неумение прощать, своеобразный «эгоизм страдания».

Черты альтруиста, забывающего о себе ради благополучия и счастья любимой женщины, отчасти сближают Ивана Петровича с «положительно прекрасным человеком» князем Мышкиным.

Роман после его опубликования привлек внимание критиков различных направлений — А. Н. Плещеева, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Г. А. Кушелева-Безбородко, А. П. Хитрова, Евг. Тур, Е. Ф. Зарина и др. Расходясь в оценке идейно-художественных достоинств романа, критики, однако, почти единодушно признали его занимательность и увлекательность.

Наиболее содержательные анализы романа принадлежат Чернышевскому и Добролюбову. Особого внимания заслуживает отзыв о романе Ап. А. Григорьева, вызвавший ответный отклик Достоевского. Первоначально критик увидел в романе стремление «высоко-даровитого автора» «Двойника» преодолеть болезненное и напряженное направление «сентиментального натурализма» и сказать новое, «разумное и глубокосимпатичное слово» (Светоч. 1861. № 4. Отд. 3.). Несколько позднее Григорьев упрекнул автора «Униженных и оскорбленных» в книжности и фельетонизме. Так, в частности, критик писал Н. Н. Страхову 12 августа 1861 г.: «Что за смесь удивительной силы чувства и детских нелепостей роман Достоевского. Что за безобразие и фальшь — беседа с князем в ресторане (князь — это просто книжка!). Что за детство, т. е. детское сочинение, княжна Катя и Алеша! Сколько резонерства в Наташе и какая глубина создания Нелли! Вообще что за мощь всего мечтательного и исключительного и что за незнание жизни!» (Григорьев Ап. Сочинения. М., 1990. Т. 2. С. 421).

В 1864 г. Страхов опубликовал в журнале «Эпоха» свои «Воспоминания об Аполлоне Александровиче Григорьеве». В одном из приведенных писем Григорьева к Страхову в частности, говорилось, что редакции «Времени» «следовало не загонять, как почтовую лошадь, высокое дарование Ф. Достоевского, а холить, беречь его и удерживать от фельетонной деятельности...» (Эпоха. 1864. № 9. С. 9).

Достоевский позднее следующим образом откликнулся на отзыв Ап. Григорьева: «В этом письме Григорьева, очевидно, говорится о романе моем "Униженные и оскорбленные" <...>. Если я написал фельетонный роман (в чем сознаюсь совершенно), то виноват в этом я и один только я. Так я писал и всю мою жизнь, так написал все, что издано мною, кроме повести "Бедные люди" и некоторых глав из "Мертвого дома" <...>. Совершенно сознаюсь, что в моем романе выставлено много кукол, а не людей, что в нем ходячие книжки, а не лица, принявшие художественную форму (на что требовалось действительно время и выноска идей в уме и в душе). В то время как я писал, я, разумеется, в жару работы, этого не сознавал, а только разве предчувствовал. Но вот что я знал наверно, начиная тогда писать: 1) что хоть роман и не удастся, но в нем будет поэзия, 2) что будет два-три места горячих и сильных, 3) что два наиболее серьезных характера будут изображены совершенно верно и даже художественно <...>. Вышло произведение дикое, но в нем есть с полсотни страниц, которыми я горжусь. Произведение это обратило, впрочем, на себя некоторое внимание публики».

Достоевский в 1864 г. склонен был в известной мере согласиться с Григорьевым и теми критиками, которые упрекали его в том, что в «Униженных и оскорбленных» он не освободился до конца от традиционной схемы демократического романа-фельетона 1840–1860-х гг. с характерными для последнего яркими контрастами света и тени, добра и зла. Но в то же время писатель отчетливо сознавал свое новаторство, он высоко ценил художественную силу и психологическую глубину некоторых образов «Униженных и оскорбленных».

Буданова Н. Ф. Униженные и оскорбленные // Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник. СПб., 2008. С. 181–185.

Прижизненные публикации (издания):

1861 — Время. Журнал литературный и политический, издаваемый под редакцией М. Достоевского. СПб.: Тип. Э. Праца, 1861.

Январь. С. 5–92. Февраль. С. 419–474. Март. С. 235–324. Апрель. С. 615–633. Май. С. 269–314. Июнь. С. 535–582. Июль. С. 287–314.

1861 — Униженные и оскорбленные. Роман в четырех частях с эпилогом. Ф. М. Достоевского. Исправленное издание. СПб.: Тип. Э. Праца, 1861. Т. I. 276 с. Т. II. 306 с.

1865 — Полное собрание сочинений Ф. М. Достоевского. Вновь просмотренное и дополненное самим автором издание. Издание и собственность Ф. Стелловского. СПб.: Тип. Ф. Стелловского, 1865. Т. II. С. 7–155.

1865 — Униженные и оскорбленные. Роман в четырех частях с эпилогом. Ф. М. Достоевского. Третье просмотренное издание. Издание и собственность Ф. Стелловского. СПб.: Тип. Ф. Стелловского, 1865. 494 с.

1879 — Униженные и оскорбленные. Роман в четырех частях с эпилогом. Ф. М. Достоевского. Пятое издание. СПб.: Тип. бр. Пантелеевых, 1879. 476 с.