Примечание <к статье Н.Н. Страхова «Воспоминания об А.А. Григорьеве»>
Несколько развернутых замечаний, напечатанных в качестве послесловия к мемуарной статье Н.Н. Страхова.
Статья Страхова об Ап.А. Григорьеве имеет принципиальное значение, поскольку многие идеи «органической критики» были созвучны почвенническим теориям. Задача Достоевского — корректировка некоторых положений комментария Страхова, сопровождающего публикацию писем Григорьева. Послесловие состоит из пяти относительно самостоятельных частей (пятый раздел не пронумерован и имеет характер общего вывода).
Первая часть является наиболее известной и часто цитируемой, поскольку Достоевский здесь дает собственную оценку самого характера своего писательского труда. Он снимает с горячо любимого им брата подозрения в эксплуатации его литературного таланта: «Слова Григорьева: "Следовало не загонять как почтовую лошадь высокое дарование Ф. Достоевского, а холить, беречь его и удерживать от фельетонной деятельности, которая его окончательно погубит и литературно и физически"... — никоим образом не могут быть обращены в упрек моему брату, любившему меня, ценившему меня, как литератора, слишком высоко и пристрастно и гораздо более меня радовавшемуся моим успехам, когда они мне доставались». В этом примечании Достоевский обвиняет себя в «фельетонстве» как особой творческой черте: «Очень часто случалось в моей литературной жизни, что начало главы романа или повести было уже в типографии и в наборе, а окончание сидело еще в моей голове, но непременно должно было написаться к завтраму».
Во второй части Достоевский корректирует комментарий Страхова к словам своего брата об И.В. Киреевском и А.С. Хомякове. Достоевскому важно показать, что М.М. Достоевский в этом споре оказался на высоте, он лишь указал Григорьеву на недостаточность аргументации в его статье, а вовсе не стремился выставить в глупом виде славянофилов. Примечание завершается резким выпадом против Григорьева: «В нем решительно не было этого такта, этой гибкости, которые требуются публицисту и всякому проводителю идей». Характерно, что и в четвертом примечании будет сделан прямой выпад против критика: «...он не имел ни малейшего понятия о практической стороне издания журнала».
В третьем примечании Достоевский рассуждает об общем направлении журнала и тех колебаниях, которые сопровождали становление его идейной программы.
В финальную часть послесловия Достоевский выносит своеобразный панегирик Григорьеву: «Сделаю еще одно последнее, общее замечание. В этих великолепных, исторических письмах, в которых не звучит ни одной фальшивой (неискренной) ноты и в которых так типично, хотя все еще не вполне обрисовывается один из русских Гамлетов нашего времени (настоящих Гамлетов), — в этих великолепных письмах, говорю я, не все и теперь может быть взято редакциею "Эпохи" без оговорок <...>. Григорьев был хоть и настоящий Гамлет, но он, начиная с Гамлета Шекспирова и кончая нашими русскими современными Гамлетами и гамлетиками, был один из тех Гамлетов, которые менее прочих раздваивались, менее других и рефлектировали. Человек он был непосредственно и во многом даже себе неведомо — почвенный, кряжевой. Может быть, из всех своих современников он был наиболее русский человек как натура (не говорю как идеал, разумеется). От этого и происходило, что малейший труд свой в общем деле он считал до того кровным и необходимым для всего дела, до того неразрывным с делом, что малейшее неудовлетворение этому порыву казалось ему иногда падением всего дела. И так как раздваивался жизненно он менее других, и, раздвоившись, не мог так же удобно, как всякий "герой нашего времени", одной своей половиной тосковать и мучиться, а другой своей половиной только наблюдать тоску своей первой половины, сознавать и описывать эту тоску свою, иногда даже в прекрасных стихах, с самообожанием и с некоторым гастрономическим наслаждением, то и заболевал тоской своей весь, целиком, всем человеком, если позволят так выразиться. В этом настроении написаны и письма его».
Замечательна эта характеристика раздвоения цельной натуры, помогающая понять не только личность Аполлона Григорьева, но и шекспировского Гамлета, и даже целостность самого Достоевского, который, по словам Л.Н. Толстого, был «весь борьба» (Яснополянский сб. Год 1960-й. Тула, 1960. С. 123). Достоевский полагает, что главное качество Григорьева — твердость убеждений и боязнь отступничества, что и делало его крайне «неудобным» в публицистической деятельности.
Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник. СПб., 2008. С. 245—246.
Впервые включено в изд.: Биография, письма и заметки из записной книжки Ф.М. Достоевского. С портретом Ф.М. Достоевского и приложениями. СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1883. Отд. I. С. 208—212.
Эпоха. Журнал литературный и политический, издаваемый семейством М. Достоевского. СПб.: Тип. Н. Тиблена и Комп., 1864. Сентябрь. С. 51—55.
Файл является собственностью редакции «Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества».
Коммерческое использование, копирование и размещение файла на других Интернет-ресурсах ЗАПРЕЩЕНО!