Былички

Былички — в устном народном творчестве — рассказ о невероятных происшествиях, чудесным образом найденных кладах, встречах с мертвецами и т. п., обычно связанный с участием «нечистой силы» (чертями, ведьмами, домовыми, лешими, русалками и проч.) и передающийся с установкой на достоверность. Достоевский впервые услышал былички еще в детстве от няни, московской мещанки Алены Фроловны, которая была, как известно из переписки родителей писателя и воспоминаний его младшего брата, мастерицей их рассказывать. Об интересе Достоевского к быличкам свидетельствует его «Сибирская тетрадь», где, наряду с другими жанрами фольклора, собранными на каторге, присутствуют и былички. Как и весь фольклор в целом, они были для писателя источником изучения народного сознания. Достоевский был далек от тотальной идеализации народной культуры в славянофильском духе. Для него там есть и то, что выражает черты умственной отсталости и духовной неразвитости. Так, он квалифицирует как вредный предрассудок веру в колдунов, которая в народном быту приводит к диким проявлениям (тема многочисленных быличек): автор «Дневника писателя» отрицательно реагирует на газетное сообщение об оправдании Самарским окружным судом в 1875 г. трех крестьянок, которые ночью разрыли могилу женщины, слывшей при жизни колдуньей, и вбили в труп осиновый кол. Достоевский выражает неодобрение не только по поводу суеверного обычая, но и позиции «нового» суда (24; 104). В статье «Спиритизм. Нечто о чертях. Чрезвычайная хитрость чертей, если только это черти» январского выпуска «Дневника писателя» за 1876 г. Достоевский выступает против увлечения спиритизмом, усматривая в нем эрзац духовной жизни, и призывает сторонников и противников спиритизма не браниться друг с другом, а спокойно разобраться, что это такое. Ирония публициста основывается здесь на использовании представлений о черте из сказки и былички. Характерен эстетический интерес Достоевского к фантастическому элементу в быличке. Для него обилие фантастического в фольклоре вообще — показатель стремления народного сознания вырваться за пределы сурового и однообразного существования. Размышления над фольклорной фантастикой связаны с эстетическим самоопределением писателя — осмыслением своего творческого метода как фантастического реализма.

Мотивы и образы быличек использовались Достоевским с разными художественными целями с самого начала творчества. В повести «Двойник» отозвались былички о губительных для человека встречах с двойниками. Незаконченный рассказ «Домовой» по своей форме обещал быть близок к быличке: начинается он повествованием отставного солдата Астафия Ивановича, собирающегося поведать о проделках духа дома — домового.

В сюжетном составе повести «Хозяйка» явственно ощущается присутствие былички о колдуне, который связан с нечистой силой и сам является ее воплощением, на что указывает уже его имя — Мурин (в древнерусской религиозной культуре Мурин — это одно из наименований беса). И позднее писатель не раз ориентирует некоторые сюжетные мотивы своих произведений на сюжеты быличек. Так, рассказ «Бобок» (1873), надо думать, ведет свои жанровые истоки не только от мениппеи (М. М. Бахтин), но и от былички о встречах с мертвецами. В больших романах Достоевского мотивы и образы быличек обнаруживаются нередко, и здесь они чаще всего выполняют характеристическую или оценочную функцию. Раскольников не раз пытается объяснить свое преступление вмешательством черта («меня черт тащил»). Эти постоянные быличные реминисценции становятся одним из авторских указаний на отпадение героя от светлых начал жизни. Многие былички о посещении живых покойниками убеждают, что это предвещает скорую гибель. Таков смысл «посещений» Свидригайлова Марфой Петровной и лакеем Филькой, к тому же рассказы Аркадия Ивановича об этих визитах оформлены в соответствии с поэтикой быличек, которая убеждает слушателя в реальности происшедшего; так и Свидригайлов обставляет свои повествования правдоподобными деталями (Филька-призрак «трубку приходил набивать» и т. п.). Вообще образ двойника Раскольникова насыщен быличными мотивами — и это не случайно, потому что предвещает неизбежность самоуничтожения героя, который «одного поля ягода» с Раскольниковым. Даже «вечность» Свидригайлов мыслит в виде закоптелой бани с пауками по углам, т. е., согласно быличке, месте обитания нечистой силы. «Шоркающая» по постели и под рубашкой Свидригайлова мышь, согласно им же, — предвестие его гибели.

Особенно насыщен мотивами и образами, идущими от быличек, роман «Бесы». Авторское указание на это присутствует уже в первом эпиграфе, где опосредованно — через пушкинский текст — намечена связь с демонологическими персонажами русского фольклора («бесы», «ведьма», «домовой»). Пейзажным лейтмотивом романа становится стихия воды, влажности, жидкой грязи — согласно народным поверьям, отразившимся в быличках, это обычная среда зарождения и обитания нечистой силы. Ставрогин, воспринимаемый Хромоножкой как самозванец, «Гришка Отрепьев», соотносится с фольклорным образом жениха-оборотня, воспринятым Достоевским, может быть, и через баллады В. А. Жуковского и роман «Евгений Онегин» А. С. Пушкина. В структуре образов Петра Верховенского, Ставрогина (а в последнем романе писателя — Смердякова, который к тому же «из банной мокроты зародился») используется мотив подмененного нечистой силой ребенка, чрезвычайно распространенный в быличках. В них встречается и традиция, согласно которой народ употребляет к самоубийцам оценочное выражение «черту раб». В этом художественно-семантическом поле становится ясно, что Ставрогин ушел туда, откуда пришел. Автор, казня Ставрогина, опирается на авторитет народных представлений, воплотившихся в быличках.

В «Братьях Карамазовых» особый интерес вызывает соотношение Ивана с его фантасмагорическим двойником — чертом. И литературно-генетическая (Мефистофель), и клинически-психиатрическая (раздвоение личности) природа образа черта у Достоевского изучалась неоднократно. Но у него есть и фольклорно-демонологические истоки: в быличках черт нередко выступает в качестве двойника человека, и Достоевский явно опирался на эту традицию. Указаний на этот источник романа отыскивается немало — вплоть до финального слияния Ивана с его мистическим двойником, когда герой с его «неистовым воплем» ведет себя как бесноватый. Нормальное, истинно человеческое — любовь к жизни, к «клейким листочкам», в чем не раз признается Иван, заслонено в нем нечистым: дьявол в борьбе с Богом за сердца людей в этом случае одержал победу. Таким образом, мотивы и образы быличек, ассимилированные поэтикой Достоевского, активно участвуют в созидании самых магистральных мыслеобразов писателя.

Михнюкевич В. А.