Вогюэ Эжен Мелькиор де
[24 февраля 1848, Ницца — 24 марта 1910, Париж]
Виконт, секретарь французского посольства в Петербурге в конце 1870-х гг., популяризатор русской литературы, член Французской академии (с 1888), автор книги «Le roman russe» (1886), на русском языке вышедшей под названием «Современные русские писатели: Толстой — Тургенев — Достоевский» (М., 1887). Писатель П. Д. Боборыкин пишет о Вогюэ:
«Один из тех образованных и более чутких французов, которые серьезнее других занялись изучением нашей жизни, языка и литературы <...>. В беседе с ним я чувствовал, что передо мною сидит искренний почитатель тех корифеев нашей литературы, которых он облюбовал» (Боборыкин П. Д. Воспоминания. М., 1965. Т. 1. С. 201).
Последние страницы главы о Достоевском в книге «Современные русские писатели» посвящены воспоминаниям о встречах с ним Вогюэ в последние годы его жизни.
«В продолжении последних трех лет жизни Федора Михайловича я имел случай часто встречаться с ним, — вспоминает Вогюэ. — Лицо его было похоже на главные сцены его романов — раз увидев — невозможно было его забыть. О! Как подходил этот человек к таким творениям и такой жизни. Маленький, сухощавый, весь составленный из нервов, изношенный и согнутый тяжкими шестидесятью годами. Он скорее увял, чем состарился, и имел, со своей длинной бородой и всё еще белокурыми волосами, болезненный вид, исключающий возраст. Но несмотря на всё, от него веяло "живучестью кошки", как выразился он однажды. У него лицо русского крестьянина, настоящее лицо московского мужика: приплюснутый нос, маленькие, мигающие глаза, блестящие порою мрачным, порою мягким огнем, широкий, изрытый выпуклостями и морщинами лоб с вдавленными, как бы молотком, висками, и все эти натянутые, судорожные черты опускались к скорбно сложенным губам. Я никогда не видал на человеческом лице подобного выражения скопившихся страданий. Все духовные и физические страдания положили на нем свой отпечаток. В этом лице, лучше, чем в книге, можно было прочесть воспоминания мертвого дома, долгие привычки страха, недоверия и мученичества. Ресницы, губы, все жилки этого лица трепетали от нервных страданий. Когда он одушевлялся гневом над какой-либо мыслью, можно было поклясться, что вы видели уже эту голову на скамьях уголовного суда или между бродягами, выпрашивающими подаяние у тюремных дверей. В другие минуты она дышала печальным благодушием старинных святых, изображенных на славянских иконах. В этом человеке всё принадлежало народу, начиная от невыразимого смешения грубости, тонкости и мягкости, часто встречаемых у великорусских мужиков, кончая, я не знаю, каким-то тревожным выражением, быть может, происходившим от сосредоточения мысли на облике пролетария. Он отталкивал сначала, с той поры, пока его странная притягательная сила не начинала действовать на вас. Обыкновенно молчаливый, он начинал говорить всегда тихим, медленным тоном, постепенно одушевляясь, и, при защите своих мнений, он не щадил уже никого» (Вогюэ Э. М. де Современные русские писатели: Толстой — Тургенев — Достоевский. М., 1887. С. 65–67).
Вогюэ встречался с Достоевским в салоне вдовы писателя А. К. Толстого С. А. Толстой, он отмечает в своем дневнике 1880 г. «спор с Достоевским»: «Любопытный образчик русского одержимого, считающего себя более глубоким, чем Европа, потому что он более смутен. Смесь "медведя" и "ежа". Самообольщение, позволяющее предвидеть, до каких пределов дойдет славянская мысль в ее ближайшем движении. "Мы обладаем гением всех народов и сверх того русским гением, — утверждал Достоевский, — вот почему мы можем понять вас, а вы не в состоянии нас постигнуть"» (Гроссман Л. П. Достоевский и правительственные круги 1870-х годов // Литературное наследство. Т. 15. С. 146).
Судя по воспоминаниям Вогюэ, он слушал речь Достоевского в июне 1880 г. в Москве на Пушкинском празднике и хоронил писателя (см.: Вогюэ Э. М. де Современные русские писатели: Толстой — Тургенев — Достоевский. М., 1887. С. 68–73).
Материалы по теме:
Вогюэ Э. М. де Федор Михайлович Достоевский как психолог под судом французской критики (1886)