Одиссей

[? — после 1906]

Петербургский литератор и журналист, скрывшийся под псев­донимом «Одиссей» и оставивший в 1906 г. в «Петербургской газете» (29 янв. № 28) воспоми­нания «Записная книжка» о знакомстве с До­стоевским: «Личное мое знакомство с ним [До­стоевским], начатое в семье его друга, покойно­го А.П. Милюкова, длилось лет 15, и всегда я знал его в одинаковом положении и одинаково верным своему характеру, нервному, властному, самолюбивому и не допускавшему противоре­чий, особенно глупых...

Помнится, за чайным столиком, вокруг кото­рого собрались он, Майков, Данилевский, Лес­ков, Шубинский, Берг и еще кто-то, — один тог­да еще молодой человек, некто г. Сер-в [А.Н. Се­ров?], затеял спор с Ф.М. Достоевским и начал стрелять в него модными тогда книжными фра­зами.

— Э-э-э, — резко ответил Достоевский, — да вы мало того, что молокосос, а еще и нигилист, так я с вами и говорить-то не желаю...

Всем сделалось неловко, но никто не был на стороне "молокососа". Личность Достоевского слишком искренна была для того, чтобы не рас­полагать к себе даже резкостями.

Это чувствовала и учащаяся молодежь, устро­ившая ему невиданную процессию с похоронны­ми венками и хором.

Черту болезненного самолюбия, свойствен­ную многим крупным талантам, Достоевский на моих глазах проявил и в Москве на думском обе­де по случаю открытия памятника Пушкину в 1880 году.

Распорядителем обеда были Ф.Н. Плевако и городской голова Третьяков, которые отвели место Достоевскому за первым столом, но не­сколько подальше от центра. Он заплакал и ка­тегорически заявил, что не сядет ниже Тургене­ва, и тот любезно уступил ему место, подвинув­шись к Стасюлевичу.

Но когда на другой день в зале Дворянского собрания Достоевский произнес свою знамени­тую речь о Пушкине и русской народной душе, ее скитаниях в области идеалов и пр., И.С. Тур­генев и вся аудитория уже по достоинству при­знали за ним первенствующую роль на празд­нике.

И вот такой-то великий человек был совер­шенным ребенком в жизни, обнаруживая иног­да детскую наивность.

На том же, например, пушкинском праздне­стве все мы, представители тогдашней петербург­ской литературы и прессы, считались гостями города Москвы, пользовались помещениями в гостиницах, полным содержанием и экипажами в течение недели.

Потом стали разъезжаться. Пора, дескать, и честь знать. Поблагодарили Ф.Н. Плевако и простились.

Один Ф.М. Достоевский остался на долгое время.

— Зачем я буду торопиться! Здесь так пре­красно, и город Москва так принимает меня лю­безно.

Город Москва был, конечно, рад, что он так понравился знаменитому писателю, и просил погостить сколько ему будет угодно...».