Фидлер Федор Федорович (Фридрих Фридрихович)

[4 (16) ноября 1859, Петербург — 24 февраля (9 марта) 1917, Петроград]

Немец по происхождению, переводчик русских поэтов на немецкий язык, коллекционер. Окончил гимназию в Петербурге и историко-филологический факультет Петербургского университета и с 1884 г. преподавал немецкий язык в различных учебных заведениях Петербурга. Свыше трех десятилетий Фидлер знакомил немецкую публику с творчеством великих русских поэтов (Данилевский Р. Переводчик русских поэтов Ф. Ф. Фидлер // Русская литература. 1960. № 3), создавал своеобразный музей — собрание портретов, автографов, писем русских и иностранных писателей и, наконец, вел дневник, в котором почти ежедневно записывал (по-немецки) всё, что видел и слышал (см.: Азадовский К. М. Достоевский глазами современников: По материалам дневников Ф. Ф. Фидлера // Новый мир. 1985. № 8. С. 213–219).

В дневниках Фидлера есть запись о его мимолетной встрече с Достоевским зимой 1877–78 г., запись, связанная с появлением в 1903 г. книги А. А. Измайлова «Рыбье слово», где, в частности, излагались подробности встречи репортера Сапожкова — героя повести «Вампир» — с Достоевским. «Рассказ этот, — отметил Фидлер, — покоится на моем "знакомстве" с Достоевским. Я не раз рассказывал эту историю то одному, то другому писателю, так что, вероятно, Измайлов тоже слышал ее» (Фидлер Ф. Ф. Из мира литераторов: Характеры и суждения. М., 2008. С. 356).

Далее Фидлер вспоминает, хотя и не приводит точных данных о знакомстве с Достоевским: «Я учился тогда в последнем классе гимназии или был уже студентом первого курса. Во всяком случае, дело происходило зимой, поскольку Достоевский был одет в меховое пальто. Уже в то время я фанатически поклонялся любому писателю. И вот я встретил Достоевского на Невском, перед костелом св. Екатерины, рядом с часовым магазином Винтергальтера. Достоевский стоял, вынув свои золотые часы и сверяя их с круглыми часами в витрине магазина. Я застыл как вкопанный в двух-трех шагах от него и впился в него взглядом. Он бегло оглядел меня, затем снова посмотрел на часы и витрину магазина. Я продолжал стоять, растопырив руки. Он спрятал часы и вновь глянул на меня. Я стоял, пожирая его глазами. Он вздрогнул, снова вынул часы и сделал вид, что смотрит на них. На самом деле это был жест смущения. Я стоял перед ним как перед божеством. Наконец он бросил на меня быстрый гневный взгляд, сплюнул и отвернулся. Я же поспешил прочь» (Там же. С. 356–357). Фидлер свидетельствует также о том, как он слышал студентом в Петербурге в Благородном собрании 16 декабря 1879 г. чтение Достоевским на литературном вечере «Мальчика у Христа на елке» (Там же. С. 198).

Фидлер рассказывает также о своем посещении квартиры Достоевского 30 января 1881 г. после смерти писателя, о проводах его тела в Александро-Невскую лавру 31 января 1881 г., однако дальнейшие записи Фидлера, которому «стоило величайших усилий прочитать "Братьев Карамазовых"» (Там же. С. 116), свидетельствуют не только о том, что он не любил Достоевского, но и доказывают их полную недостоверность.

В записях Фидлера композитор Н. Ф. Христианович, которого никогда не значилось в списке не только близких, но даже и дальних знакомых писателя, рассказывает, что Достоевский «всегда проповедовал терпимость, но был самым нетерпимым и завистливым человеком на свете, не признававшим рядом с собой никаких других богов» (Там же. С. 49). Затем Фидлер записывает рассказ историка литературы С. А. Венгерова о том, как он был в 1875 г. дома у Достоевского и завел речь о Свидригайлове, заметив писателю, что он не признает совсем церковных обрядов, на что Достоевский якобы ответил: «Нет, признаю! Даже для самого драгоценного вина требуется чаша, а для религии такой чашей является обряд...» (Там же. С. 469).

Однако здесь явная мифология. В 1916 г. С. А. Венгеров в журнале «Солнце России» сам заявил, что встречался с Достоевским не у него дома на Греческом проспекте в 1875г., а на журфиксах у поэта Я. П. Полонского (это было зимой 1879 г.), и рассказал то, что записал Фидлер в своем дневнике 2 августа 1907 г. (См.: Кауфман А. Е. С. А. Венгеров и его архив // Солнце России. 1916. № 45. С. 4). И это больше похоже на правду. Не говоря уже о том, что это говорит сам С. А. Венгеров, довольно странно было бы, если бы двадцатилетний С. А. Венгеров (в 1875 г. ему было 20 лет), придя первый раз к Достоевскому, вдруг заметил ему, что писатель «совсем не признает церковных обрядов». Да и забывчивость со Свидригайловым больше характерна именно для последних лет жизни Достоевского. Наконец, довольно легкомысленное, во всяком случае довольно странное для Достоевского сравнение религии с вином (пусть даже самым драгоценным), а обряда — с чашей. В 1916 г. сам С. А. Венгеров передал эти слова Достоевского так: «Обрядность — вещь второстепенная, но это та чаша, где хранится драгоценное содержимое — вера людская» (Там же). Однако в передаче самим С. А. Венгеровым этого разговора с Достоевским на журфиксах у поэта Я. П. Полонского есть еще одно существенное добавление, которое совсем не попало к Фидлеру: «В святоотеческой литературе Достоевский искал всегда образцов для подражания. Обсуждая свои поступки, он вдруг задавал себе вопрос: А как поступила бы в таком случае Мария Египетская?» (Там же).

Наконец, Фидлер приводит совершенно невероятный рассказ историка и филолога В. И. Ламанского о том, как Достоевский сообщил ему, что собирается совершить «преступление», за которым непременно последует «наказание», и показал В. И. Ламанскому место у себя дома, где лежал на полу в припадке эпилепсии, но не просто показал, а сатанински наслаждался, описывая свой припадок с такими подробностями, что для В. И. Ламанского стало мучительно слушать, а Достоевский видел это, но всё равно продолжал рассказывать (Фидлер Ф. Ф. Из мира литераторов: Характеры и суждения. М., 2008. С. 340–341).

В 1911 г. вышла книга Фидлера «Первые литературные шаги: Автобиографии современных русских писателей».