Энгельгардт (Макарова) Анна Николаевна
[1838 — 12(25).6.1903, Петербург]
Дочь известного лексикографа Н.П. Макарова, жена Александра Н. Энгельгардта, критик, переводчица, книгопродавец, журналистка, деятельница женского движения 1860-х гг. (воспитывалась в Москве в Елисаветинском институте). Энгельгардт была арестована вместе с мужем в декабре 1870 г. (он был арестован за распространение революционных идей среди студентов), провела в одиночной камере Петропавловской крепости полтора месяца и была освобождена из-за недостаточности улик. С Достоевским познакомилась скорее всего в Петербурге в 1860 г., когда она вместе с мужем появляется в салоне Штакеншнейдеров.
В «Дневнике» Е.А. Штакеншнейдер за 1880 г. есть запись: «Анна Николаевна нравится ему [Достоевскому] давно. Он даже говорил мне, что глаза ее как-то одно время его преследовали, лет восемь тому назад. Встретившись с нею у нас, он отвел меня в сторону и спросил, указывая на нее: "Кто эта дама?" — "Да Энгельгардт, говорю, и ведь вы же ее знаете". — "Да, да, знаю", — отвечает. — И знаете, что я вам скажу, она должна быть необыкновенно хорошая мать и жена. Есть у нее дети?" — "Есть". — "А муж где?" — "Сослан или вернее, выслан". Он в тот же вечер возобновил с нею знакомство и был у нее, чем она немало гордилась, к великой зависти Трубниковой и компании. Потом в Москве, в Пушкинские дни, он то и дело заходил к ней и вчера, увидав ее, говорит: "А ведь я предчувствовал, что встречу вас здесь. Объясните мне, как это могло быть. Иду сюда и думаю: увижу Анну Николаевну. А ведь я даже не знал, что вы вернулись из Парижа..."
Даже посмеются над проницательностью Достоевского за то, что он в Анне Николаевне углядел необыкновенно хорошую мать и жену. Она действительно нежная мать и была заботливая, даже слишком... Что же касается мужа, то он сам виноват в охлаждении. Да и, наконец, не могла она последовать за ним в деревню, когда надо было жить в городе для воспитания детей и, кроме того, для заработка. Сношений с ним она никогда не прерывала и даже из своих скудных средств постоянно посылала ему туда лакомства, закуски, вино, а сама жила очень скромно.
А во-вторых, если бы Федор Михайлович и ошибся в ней, то я, вглядываясь в него, думаю, что это с ним может всегда случиться. Он постиг высшую правду, как очень метко выразилась его жена...».
Более подробно вспоминает об Энгельгардт тетка Александра Блока М.А. Бекетова: «Из старых друзей дома, посещавших Шахматово, вспоминаю сейчас милую, умную А.Н. Энгельгардт, жену известного в 60-х годах Александра Николаевича Энгельгардта, химика, либерала и бонвивана, который за какие-то вольные по тому времени, а по нашему до смешного невинные речи был сослан на всю остальную жизнь в свое Смоленское имение Батищево <...>.
Жена Энгельгардта за ним не последовала. Дело в том, что женившись на ней, Александр Николаевич сразу же объявил, что брак есть только первый этап половой жизни женщины. Анна Николаевна с этим не спорила. Она была сильно влюблена в своего мужа, но, будучи женщиной трезвой и совершенно лишенной романтизма, прожила довольно счастливо со своим умным, очень мужественным и здоровым мужем лет десять, произвела на свет двух сыновей и дочь и безболезненно с ним рассталась. Она пребывала с ним в добрых отношениях, ездила время от времени в Батищево, где жила в отдельном флигеле, а в городе занялась переводами и журналистикой, чем и содержала себя и своих троих детей. Она была дочь составителя французского словаря Макарова, считавшегося в дни моей юности образцовым, а на самом деле плохого <...>. Анна Николаевна была, кажется, смолянка, она прекрасно знала французский язык, а также и свой собственный русский, была литературно и исторически образована, очень начитана и сделалась вскоре хорошей переводчицей. Она была постоянной сотрудницей "Вестника Европы", в котором переводила Золя и других французов. Работала и в других изданиях и газетах. Свою профессию переводчицы она ненавидела, называла себя литературным батраком, но добросовестно исполняла свою работу. Зарабатывала она, по-видимому, изрядно. Один Стасюлевич платил ей 75 руб. в месяц за ее 2½ листа — цена считавшаяся роскошной в то время, а что получала она от других издателей, я не знаю <...>.
В детстве я ее смутно помню. В 60-х годах она имела облик своего времени. Будучи очень высокой и в меру полной, она одевалась в черные платья наипростейшего покроя, напоминавшие подрясник, и стригла волосы. Очки, которые она всегда носила по крайней близорукости, еще дополняли этот облик. У нее было приятное лицо с нежной кожей, маленькие изящные и очень холеные руки. Позднее она отрастила волосы и стала более тщательно одеваться, хотя никогда не молодилась. У нее были дружеские, хотя и неблизкие отношения с моими родителями. Но по мере того как подрастали мои сестры и я, отношения становились все ближе и теплее <...>. Ко всем нам Анна Николаевна относилась по-особому и всем дала свои прозвища <...>.
Анна Николаевна очень любила бывать у нас в Шахматове. Помню, как однажды она приехала в ужасную погоду среди лета. Выходя из экипажа и охая после долгой езды по ужасной дороге, она возгласила: "Карикатура южных зим!" Она прожила в Шахматове около недели, в урочные часы переводила какую-то книгу и часто развлекалась разговорами с тремя сестрами, причем и ей и нам было превесело. В городе она жила некоторое время по комнатам, но потом, внезапно вообразив себя Hausfrau [хозяйка дома — нем.], она наняла себе квартиру в три крошечные комнатки. В это время Анна Николаевна вообще увлекалась домовитостью и, между прочим, восхищалась воронами, находя, что это очень хозяйственная птица: "Карр-карр — такая славная мать семейства", — говорила она, изображая ворону. Она наняла прислугу и устроилась очень уютно. Свои комнаты она называла "наперстки", и мы не раз посещали ее в то время все три <...>.
Будучи литературной дамой, Анна Николаевна встречалась со многими писателями: с Тургеневым, с Достоевским и другими. Она особенно ценила последнего. Из ее рассказов о нем я помню, что он говорил ей как-то: "Ведь во мне все Карамазовы сидят". Помню, как Анна Николаевна приехала к нам в Шахматово из Москвы после пушкинского праздника, на котором, к стыду нашему, никто из нас не был по причине какой-то глупой инертности. Она с восторгом рассказывала про знаменитую речь Достоевского, начинавшуюся словами: "Пушкин есть явление чрезвычайное", и призналась, что после этой речи она поцеловала Достоевскому руку».
Энгельгардт была первой женщиной из «общества», вставшей за книжный прилавок. Она служила продавцом в книжном магазине, созданном в Петербурге в 1862 г. Н. А. Серно-Соловьевичем по решению «Земли и воли». По инициативе Энгельгардт и при поддержке М. В. Трубниковой и Н. В. Стасовой была организована первая в России женская издательская артель. Энгельгардт явилась одним из организаторов Высших женских (Бестужевских) курсов и главным редактором журнала «Вестник иностранной литературы».
О встречах Достоевского с Энгельгардт свидетельствует письмо Энгельгардт к нему от 12 апреля 1880 г., где она приглашает Достоевского к себе (РГБ. Ф. 93. II. 10. 7), а о встречах с Энгельгардт на Пушкинском празднике в Москве в конце мая — начале июня 1880 г. Достоевский писал своей жене: «Висковатов вдруг припомнил, что здесь Анна Николаевна Энгельгардт, и предложил к ней заехать. Мы поехали и прибыли в 10 часов, в гостиницу Дюссо. Она уже спала, но была очень рада, и мы просидели час, говорили о прекрасном и высоком. Она приехала не на памятник, а для свидания с какими-то родственниками, а теперь больна: у ней распухла нога» (письмо от 30–31 мая 1880 г.); «Затем с Висковатовым отправилась к Ан<не> Ник<олаевне> Энгельгардт, которая все сидит дома с больной ногой, и застали у ней доктора, который говорит, что болезнь довольно серьезна, если чуть-чуть пренебречь» (письмо от 31 мая 1880 г.); «Обедал один, вечером заехал к Анне Николаевне, у ней сидел доктор (ее знакомый и даже родственник), я посидел полчаса, и они оба меня проводили до гостиницы» (письмо от 2–3 июня 1880 г.); «Затем был на минутку у Анна Ник<олаевны> Энгельгардт и разъезжал по мелким покупкам» (письмо от 5 июня 1880 г.).
В отделе редких и рукописных книг Научной библиотеки Петербургского университета сохранился первый том прижизненного издания «Братьев Карамазовых» с автографом Достоевского: «Глубокоуважаемой Анне Николаевне Энгельгардт на память от автора».
В РГАЛИ (Ф. 572. On. 1. Ед. хр. 212) хранится автограф (на французском языке) критического очерка Энгельгардт о Достоевском «Великий русский психолог» (1882 г.), в котором Энгельгардт в заключении отмечала: «Смерть застигла его 28 января 1881 г. в апогее славы, популярности. Его похороны были событием. Ни с чем не сравнимая пышность его похорон обратила на себя внимание даже людей из народа, осведомлявшихся, что же собой представляла эта великая личность, этот генерал, которому отдают столь блистательные почести? На вопрос подобного рода, заданный человеком из народа, который спросил, кого же это хоронят с такой небывалой торжественностью, один студент ответил: "Бывшего каторжника". Молодежь никогда не забывала, что он являлся мучеником своих убеждений».