Достоевский Михаил Андреевич

[около 8 (19) ноября 1788, с. Войтовцы Подольской губ. — 6 (18) июня 1839, с. Даровое, Тульской губ.]

Отец писателя. Происходил из многодетной семьи униатского священника Андрея села Войтовцы Подольской губернии. 11 декабря 1802 г. был определен в духовную семинарию при Шаргородском Николаевском монастыре. 15 октября 1809 г. уже из Подольской семинарии, к которой к тому времени была присоединена Шаргородская семинария, отправлен, по окончании класса риторики, через Подольскую врачебную управу в московское отделение Медико-хирургической академии на казенное содержание. В августе 1812 г. Михаил Андреевич был командирован в военный госпиталь, с 1813 г. служил в Бородинском пехотном полку, в 1816 г. был удостоен звания штаб-лекаря, в 1819 г. переведен ординатором в Московский военный госпиталь, в январе 1821 г. после увольнения в декабре 1820 г. из военной службы, определен в Московскую больницу для бедных на должность «лекаря при отделении приходящих больных женск<ого> пола». 14 января 1820 г. Михаил Андреевич женился на дочери купца III гильдии Марии Федоровне Нечаевой. 30 октября (11 ноября) 1821 г. у них родился сын Федор Михайлович Достоевский. (Подробнее о биографии Михаила Андреевича до рождения Достоевского см.: Федоров Г. А. «Помещик. Отца убили...», или История одной судьбы // Новый мир. 1988. № 10. С. 220–223). 7 апреля 1827 г. Михаил Андреевич награжден чином коллежского асессора, 18 апреля 1837 г. произведен в коллежские советники со старшинством и 1 июля 1837 г. уволен со службы. В 1831 г. Михаил Андреевич купил в Каширском уезде Тульской губернии имение, состоящее из села Даровое и деревни Черемошна.

Большая семья московского лекаря больницы для бедных (в семье детей — четыре брата и три сестры) была совсем не богата, а лишь очень скромно обеспечена самым необходимым и никогда не позволяла себе никаких роскошеств и излишеств. Михаил Андреевич, строгий и требовательный к себе, был еще строже и требовательнее к другим, и прежде всего к своим детям. Его можно назвать добрым, прекрасным семьянином, гуманным и просвещенным человеком, о чем и рассказывает, например, в своих «Воспоминаниях» его сын А. М. Достоевский.

Михаил Андреевич очень любил своих детей и умел их воспитывать. Своим восторженным идеализмом и стремлением к прекрасному писатель больше всего обязан отцу и домашнему воспитанию. И когда его старший брат М. М. Достоевский писал уже юношей отцу: «Пусть у меня возьмут все, оставят нагим меня, но дадут мне Шиллера, и я позабуду весь мир!» — он знал, конечно, что отец поймет его, так как и он был не чужд идеализма. Но ведь эти слова мог бы написать отцу и Федор Достоевский, вместе со старшим братом бредивший в юности И.Ф. Шиллером, мечтавший обо всем возвышенном и прекрасном.

Эту характеристику можно перенести и на всю семью Достоевских. Отец не только никогда не применял к детям телесного наказания, хотя главным средством воспитания в его время были розги, но и не ставил детей на колени в угол и при своих ограниченных средствах все же не отдавал никого в гимназию только по той причине, что там пороли.

Жизнь семьи Достоевских была полная, с нежной, любящей и любимой материю, с заботливым и требовательным (иногда и излишне требовательным) отцом, с любящей няней Аленой Фроловной Крюковой. И все же гораздо важнее не фактическая обстановка в Мариинской больнице, точно воспроизведенная в «Воспоминаниях» А. М. Достоевского, а восприятие этой обстановки писателем и память о ней в его творчестве.

Вторая жена Достоевского А. Г. Достоевская говорила, что ее муж любил вспоминать о своем «счастливом и безмятежном детстве», и, действительно, все его высказывания свидетельствуют об этом. Вот как, например, Достоевский впоследствии в разговорах с младшим братом, Андреем Михайловичем, отзывался о своих родителях: «Да знаешь ли, брат, ведь это были люди передовые... и в настоящую минуту они были бы передовыми!.. А уж такими семьянинами, такими отцами, нам с тобою не быть, брат!..» В «Дневнике писателя» за 1873 г. Достоевский отмечал: «Я происходил из семейства русского и благочестивого. С тех пор, как я себя помню, я помню любовь ко мне родителей. Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства. Мне было всего лишь десять лет, когда я уже знал почти все главные эпизоды русской истории из Карамзина, которого вслух по вечерам читал нам отец. Каждый раз посещение Кремля и соборов московских было для меня чем-то торжественным».

Отец заставлял детей читать не только Н. М. Карамзина, но и В. А. Жуковского, и молодого поэта А. С. Пушкина. И если Достоевский в 16 лет пережил смерть поэта как великое русское горе, то кому он этим обязан, как не своей семье, и прежде всего отцу, рано привившему ему любовь к литературе. Именно в детстве следует искать истоки того поразительного преклонения перед гением А. С. Пушкина, которое Достоевский пронес через всю жизнь. И вдохновенное, пророческое слово о нем, сказанное Достоевским за полгода до смерти, в июне 1880 г., на открытии памятника А. С. Пушкину в Москве, корнями уходит в детство писателя, и связано с именем его отца.

Достоевский на всю жизнь сохранил светлую память о своем детстве, однако еще важнее, как эти воспоминания отразились в его творчестве. За три года до смерти, начав создавать свой последний гениальный роман «Братья Карамазовы», Достоевский вложил в биографию героя романа, старца Зосимы, отголоски собственных детских впечатлений: «Из дома родительского вынес я лишь драгоценные воспоминания, ибо нет драгоценнее воспоминаний у человека, как от первого детства его в доме родительском, и это почти всегда так, если даже в семействе хоть только чуть-чуть любовь да союз. Да и от самого дурного семейства могут сохраниться воспоминания драгоценные, если только сама душа твоя способна искать драгоценное. К воспоминаниям же домашним причитаю и воспоминания о священной истории, которую в доме родительском, хотя и ребенком, я очень любопытствовал узнать. Была у меня тогда книга, священная история, с прекрасными картинками под названием "Сто четыре священные истории Ветхого и Нового завета", и по ней я и читать учился. И теперь она у меня здесь на полке лежит, как драгоценную память сохраняю».

Эта черта подлинно автобиографическая. Достоевский действительно учился, как свидетельствует в своих «Воспоминаниях» А. М. Достоевский, читать по этой книге, и когда лет за десять до смерти писатель достал точно такое же издание, то очень обрадовался и сохранил его как реликвию.

«Братья Карамазовы» кончаются речью Алеши Карамазова, обращенной к его товарищам — школьникам, у камня после похорон мальчика Илюшечки: «Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома. Вам много говорили про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение» (Воспоминания о безмятежном детстве помогли Достоевскому впоследствии перенести эшафот и каторгу).

Родители давно задумывались о будущем старших сыновей, знали о литературных увлечениях Федора и Михаила и всемерно поощряли их. После учебы у Л. И. Чермака — в одном из лучших пансионов Москвы, славившимся «литературным уклоном», — Михаил и Федор Достоевские должны были поступить в Московский университет, однако смерть матери и материальная нужда изменили эти планы.

После смерти от чахотки тридцатисемилетней М. Ф. Достоевской на руках мужа осталось семеро детей. Смерть жены потрясла и сломила Михаила Андреевича, страстно, до безумия любившего жену. Еще не старый, сорокавосьмилетний, ссылаясь на трясение правой руки и ухудшавшееся зрение, он отказался от предложенного ему, наконец, повышения по службе со значительным окладом. Вынужден был подать в отставку, не выслужив двадцатипятилетия, и оставить квартиру при больнице (своего дома в Москве у них не было). Тогда же, как-то вдруг, осознается материальный кризис семьи; дело не просто в бедности — предвидится разорение. Одно их небольшое имение, более ценное, заложено и перезаложено, теперь та же судьба ждет и другое имение — совсем ничтожное.

Московский университет давал образование, но не положение. Для сыновей бедного дворянина был выбран иной путь. Михаил Андреевич решил определить Михаила и Федора в Главное инженерное училище в Петербурге и в середине мая 1837 г. отец отвозит братьев в Петербург.

С отцом Достоевский больше не увидится. Через два года придет письмо отца о близящемся разорении, а за письмом — известие о его безвременной кончине. Достоевский напишет брату Михаилу 16 августа 1839 г.: «...Теперь состоянье наше еще ужаснее <...> есть ли в мире несчастнее наших бедных братьев и сестер?»

В образе отца Вареньки Доброселовой в первом произведении Достоевского «Бедные люди» видятся черты Михаила Андреевича, да и стилистика писем Макара Девушкина родственна манере писем отца писателя». «Мне жаль бедного отца, — писал Достоевский из Петербурга в Ревель старшему брату Михаилу. — Странный характер! Ах, сколько несчастий перенес он. Горько до слез, что нечем его утешить».

Замкнутости и уединенности Достоевского в Инженерном училище способствовало не только ранее предчувствие своего писательского предназначения, но и страшное известие, полученное им летом 1839 г.: крепостные крестьяне имения в Даровом убили в поле 6 июня 1839 г. Михаила Андреевича за жестокое с ними обращение. Это известие потрясло юношу. Ведь совсем недавно умерла его мать. Он вспомнил, как она любила отца настоящей, горячей и глубокой любовью, вспомнил, как бесконечно любил ее отец, вспомнил свое безмятежное детство, отца, привившего ему любовь к литературе, ко всему высокому и прекрасному (А. М. Достоевский пишет, что отец их был «в семействе всегда радушным, а подчас и веселым»). Нет, в насильственную смерть отца он так и не мог поверить до конца своих дней, никогда не мог примириться с этой мыслью, ибо известие о расправе над отцом — жестоким крепостником — противоречило тому образу отца — гуманного и просвещенного человека, который Достоевский навсегда сохранил в своем сердце. Вот почему 10 марта 1876 г. в письме к брату Андрею Достоевский так высоко отозвался о своих родителях: «...Заметь себе и проникнись тем, брат Андрей Михайлович, что идея непременного и высшего стремления в лучшие люди (в буквальном, самом высшем смысле слова) была основною идеей и отца и матери наших, несмотря на все их уклонения...», а мужу сестры Варвары П. А. Карепину Достоевский писал 19 сентября 1844 г.: «...Будьте уверены, что я чту память моих родителей не хуже, чем Вы Ваших...»

18 июня 1975 г. в «Литературной газете» появилась статья Г. А. Федорова «Домыслы и логика фактов», в которой он показал на основе найденных архивных документов, что Михаил Андреевич Достоевский не был убит крестьянами, а умер в поле около Дарового своей смертью от «апоплексического удара».

Архивные документы о смерти Михаила Андреевича свидетельствуют о том, что естественный характер смерти был зафиксирован двумя врачами независимо друг от друга — И. М. Шенроком из Зарайска, Рязанской губернии, и Шенкнехтом из Каширы, Тульской губернии. Под давлением соседнего помещика П. П. Хотяинцева, выразившего сомнение в факте естественной смерти Михаила Андреевича, через некоторое время к властям обратился отставной ротмистр А. И. Лейбрехт. Но и дополнительное следствие подтвердило первоначальное заключение врачей и кончилось «внушением» А. И. Лейбрехту. Тогда появилась версия о взятках, «замазавших» дело, причем подкупать надо было много разных инстанций. А. М. Достоевский считает невозможным, чтобы нищие крестьяне или беспомощные наследники могли повлиять на ход дела. Остался единственный аргумент в пользу сокрытия убийства: приговор повлек бы ссылку мужиков в Сибирь, что отрицательно сказалось бы на бедном хозяйстве Достоевских, поэтому наследники и замяли дело. Однако и это неверно. Никто дела не заминал, оно проходило все инстанции. Слухи же о расправе крестьян распространил П. П. Хотяинцев, с которым у отца Достоевского была земельная тяжба. Он решил запугать мужиков, чтобы они были ему покорны, так как некоторые дворы крестьян П. П. Хотяинцева помещались в самом Даровом. Он шантажировал бабку писателя (по матери), приезжавшую узнать о причинах случившегося. А. М. Достоевский указывает в своих «Воспоминаниях», что П. П. Хотяинцев и его жена «не советовали возбуждать об этом дела». Вероятно, отсюда и пошел слух в семействе Достоевских о том, что со смертью Михаила Андреевича не все обстояло чисто.

Невероятное предположение дочери писателя Л. Ф. Достоевской о том, что «Достоевский, создавая тип Федора Карамазова, вероятно, вспомнил скупость своего отца, которая причинила его юным сыновьям такие страдания и так возмущала их, и его пьянство, а также и то физическое отвращение, которое оно внушало его детям. Когда он писал, что Алеша Карамазов не чувствовал этого отвращения, а жалел своего отца, ему, возможно, вспоминались те мгновения сострадания, которое боролось с отвращением в душе юноши Достоевского», — дало толчок появлению целого ряда фрейдистских работ, ложно и тенденциозно обыгрывающих этот факт мнимого сходства отца писателя и старика Карамазова; см., напр.: Нейфельд И. Достоевский: Психологический очерк. Л., 1925), вышедшую, кстати, под редакцией знаменитого психиатра и, наконец, сенсационно абсурдную статью «Dostojewski un die Vatertotung» в книге «Die Urgestalt der Bruder Karamazoff» (Munchen, 1928) самого Зигмунда Фрейда, доказывающего, что Достоевский сам желал смерти своего отца (!).

Критик В. В. Вейдле справедливо замечает по этому поводу: «Фрейд сказал ясно: "У нас нет другого способа побороть наши инстинкты, кроме нашего рассудка", какое же место остается тут для такой противорассудочной вещи, как преображение? Однако без преображения искусства нет, и его не создать одними инстинктами или рассудком. Потемки инстинкта и рассудочное "просвещение", только это видел и Толстой, когда писал "Власть тьмы", но художественный его гений подсказал ему всё же под конец неразумное, хотя и не инстинктивное покаяние Никиты. Искусство живет в мире совести, скорее, чем сознание; этот мир для психоанализа закрыт. Психоанализ только и знает, что охотиться за инстинктами, нащупывать во тьме подсознания все тот же универсальный механизм <...>. В одной из недавних своих работ Фрейд не только приписал Достоевскому желание отцеубийства, осуществленное через посредство Смердякова и Ивана Карамазова, но и земной поклон старца Зосимы <...> объяснил, как бессознательный обман, как злобу, прикинувшуюся смирением. Из этих двух "разоблачений" первое, во всяком случае, не объясняет ничего в замыслах Достоевского, как художника, второе обличает полное непонимание поступка и всего образа старца Зосимы. Психоанализ бессилен против "Братьев Карамазовых"» (Вейдле В. В. Умирание искусства: Размышления о судьбе литературного и художественного творчества. Париж, 1937. С. 52–53).

К этому абсолютно верному замечанию В. В. Вейдле можно лишь добавить, что психоанализ бессилен вообще против христианского духа, против христианского искусства, каким является все искусство Достоевского. А. М. Достоевский записал в своем дневнике: «Отец похоронен в церковной ограде [в Моногарове], рядом с Даровым. На могиле его лежит камень без всякой подписи и могила окружена деревянною решеткою, довольно ветхою». В настоящее время могила не сохранилась и церковь разрушена (см.: Белов С. В. Пять путешествий по местам Достоевского // Аврора. 1989. № 6. С. 142). Есть предположение, что характер отца Вареньки в «Бедных людях» напоминает характер Михаила Андреевича, а антагонизм между отцом Вареньки и Анной Федоровной воспроизводит реальные отношения между Михаилом Андреевичем и сестрой его жены А. Ф. Куманиной.

Известны 8 писем Достоевского к отцу, написанных совместно с братьями (из них 3 — рукою Достоевского, остальные написаны М. М. Достоевским) и 6 писем к нему самого Достоевского за 1832–1839 гг., а также два письма Михаила Андреевича к Достоевскому за 1837 и 1839 гг. — одно к обоим старшим сыновьям, другое отдельно к Достоевскому.