Достоевская (Констант, Исаева) Мария Дмитриевна

[11 (23) сентября 1824, Таганрог — 15 (27) апреля 1864, Москва]

(Урожд. Констант, в 1-м браке Исаева)

Первая жена Достоевского (с февраля 1857 г.), по деду француженка; дочь директора Карантинного дома Д. С. Константа, обучалась в частном пансионе. В Астрахани выходит замуж за чиновника особых поручений, начальника Астраханского таможенного округа А. И. Исаева и 10 ноября 1847 г. у них рождается сын Павел (Левченко Н. И. Круг знакомых Ф. М. Достоевского в семипалатинский период жизни // Достоевский. Материалы и исследования. СПб., 1994. Т. 11. С. 239). В феврале 1851 г. А. И. Исаева направляют чиновником особых поручений при начальнике Сибирского таможенного округа, и сначала семья А. И. Исаева живет в Петропавловске, а затем — в Семипалатинске, где разместилась в то время квартира начальника Сибирского таможенного округа (Там же).

Еще перед отъездом в Семипалатинск Достоевский писал жене декабриста Наталье Дмитриевне Фонвизиной, четыре года назад благословившей его в новый путь:

«Я в каком-то ожидании чего-то; я как будто всё еще болен теперь, и кажется мне, что со мной в скором, очень скором времени должно случиться что-нибудь решительное, что я приближаюсь к кризису всей моей жизни, что я как будто созрел для чего-то и что будет что-нибудь, может быть тихое и ясное, может быть грозное, во всяком случае неизбежное».

Пророческое предчувствие перелома в судьбе не обмануло Достоевского. В начале 1854 г. он знакомится в Семипалатинске с А. И. Исаевым и его женой. Марии Дмитриевне Исаевой было тогда двадцать девять лет.

«<...> довольно красивая блондинка среднего роста, — вспоминает семипалатинский друг Достоевского А. Е. Врангель — очень худощавая, натура страстная и экзальтированная. <...> Она была начитана, довольно образована, любознательна, добра и необыкновенно жива и впечатлительна» (Врангель А. Е. Воспоминания о Ф. М. Достоевском в Сибири 1854–56 гг. СПб., 1912. С. 38).

Судьба ее сложилась не совсем удачно. Дочь директора Карантинного дома в Астрахани, учившаяся в пансионе и танцевавшая «с шалью» на дворянских балах (почетная привилегия особо отличившихся воспитанниц закрытых учебных заведений: в «Преступлении и наказании» «при выпуске с шалью танцевала» Катерина Ивановна Мармеладова, в образе которой нашли отражение многие черты характера Марии Дмитриевны Исаевой), вышла замуж, как оказалось, за довольно слабовольного человека — Александра Ивановича Исаева, страдающего склонностью к алкоголизму.

Пьяница муж, постоянная бедность, убогая провинциальная беспросветная жизнь — такова была жалкая судьба пылкой мечтательницы. И вдруг в этом «темном царстве» появился «луч света» — рядовой Сибирского 7-го линейного батальона Федор Достоевский. Он, конечно, «человек без будущего», так как попал в политическую историю, но ведь он писатель, а среди ее знакомых никогда не было ни одного из этого сословия; к тому же человек несомненно интересный и талантливый, а главное, смотрит на нее влюбленными глазами.

Она приблизила к себе Достоевского, хотя далеко не всегда отвечала ему взаимностью, считая его «человеком без будущего». А писателя целиком захватила эта первая большая любовь, тем более что и внешний вид Марии Дмитриевны — хрупкий и болезненный, — какая-то душевная беззащитность, вызывали в нем постоянное желание помочь ей, оберегать ее как ребенка. К тому же она приняла в нем сердечное участие, ввела в свой дом, вместе с А. Е. Врангелем помогла ему найти путь в местное общество. Всё это не могло не вызвать в рядовом Достоевском глубокой благодарности, привязанности и беспредельной преданности.

Но главное, она была несчастна, она мучилась, а еще на каторге, сам бесконечно страдая, он все четыре каторжных года думал о том, что такое страдания, какова их роль в жизни и судьбе человека. Страдания, по мысли Достоевского, дают человеку ключ к сочувственному пониманию чужих несчастий, чужого горя, делают его нравственно более чутким. Вот почему мучения Марии Дмитриевны привлекли внимание Достоевского как писателя и вызвали в нем как в человеке немедленное желание помочь любимой женщине. А любить, по Достоевскому, значит уметь жертвовать собой и всем сердцем, всей душой откликаться на муки любимого человека, даже если бы для этого пришлось самому страдать и мучиться.

Но ведь и судьба самого Достоевского была трагична, и это взаимное сострадание друг к другу и послужило, вероятно, причиной того, что отношения рядового Сибирского 7-го линейного батальона с супругой спившегося чиновника А. И. Исаева приняли, если можно так сказать, какой-то неправильный характер: иногда сострадание принималось за любовь, а любовь за сострадание, но чаще всего они так неразрывно переплетались вместе, что невозможно было отличить одно от другого.

И вдруг катастрофа: в мае 1855 г. А. И. Исаев получил место в Кузнецке, за шестьсот верст от Семипалатинска, и Достоевскому пришлось расстаться с Марией Дмитриевной. И это как раз в те дни, когда он поверил в ее взаимное чувство. Отчаяние Федора Михайловича было беспредельно, он ходил как помешанный.

«Сцену разлуки я никогда не забуду, — вспоминает А. Е. Врангель, — Достоевский рыдал навзрыд, как ребенок <...>. Тронулся экипаж <...> вот уже еле виднеется повозка <...> а Достоевский всё стоит, как вкопанный, безмолвный, склонив голову, слезы катятся по щекам <...>. Он еще более похудел, стал мрачен, раздражителен, бродил как тень» (Врангель А. Е. Воспоминания о Ф. М. Достоевском в Сибири 1854–56 гг. СПб., 1912. С. 50, 51, 52).

По словам А. Е. Врангеля, Достоевский был в восторге от М. Д. Исаевой, всё повторял, какая она замечательная, и удивлялся, что такая женщина ответила на его любовь.

«Судя по тому, как мне тяжело без вас, — пишет Достоевский Марии Дмитриевне чуть ли не на другой день после ее отъезда, — ... я сужу о силе моей привязанности... Вы писали, что вы расстроены и даже больны. Я до сих пор за вас в ужаснейшем страхе... Боже мой! Да достойна ли вас эта участь, эти хлопоты, эти дрязги, вас, которая может служить украшением всякого общества!.. Вы же удивительная женщина, сердце удивительной, младенческой доброты, вы были мне как родная сестра... Женское сердце, женское сострадание, женское участие, бесконечная доброта... Я всё это нашел в вас».

В августе 1855 г. Достоевский получил от Марии Дмитриевны извещение о смерти ее мужа. Она оказалась в критическом положении: одна, без средств, в незнакомом ей Кузнецке, без родных и знакомых, с маленьким сыном на руках. Но Достоевский мог больше не скрывать своей любви, и он тотчас же предложил Марии Дмитриевне выйти за него замуж. Им руководили одновременно и желание спасти ее от нищеты, и чувство горячей любви, и стремление к браку (Достоевскому шел тридцать четвертый год).

Но Мария Дмитриевна в ответ на пылкие письма возлюбленного, настаивавшего на немедленном ее согласии на брак с ним, отвечала, что не знает, как ей поступить. Достоевский сознавал, что основной преградой к «устройству нашей судьбы», как она называла его предложение о браке, было его довольно жалкое социальное положение рядового, лишенного дворянства, бывшего каторжника.

Однако после смерти Николая I и восшествия на престол Александра II появилась надежда на улучшение участи бывших петрашевцев. 20 ноября 1855 г. Достоевского произвели в унтер-офицеры. Это так окрылило его, что в начале 1856 г. он сообщил брату о своем намерении жениться:

«Мое решение принято, и хоть бы земля развалилась подо мною, я его исполню... Мне без того, что теперь для меня главное в жизни, не надо будет и самой жизни».

Но из Кузнецка приходят тревожные вести: Мария Дмитриевна грустит, отчаивается, больна, поминутно окружена кумушками, которые сватают ей женихов. Достоевский любил со всей страстью поздней первой любви и вдруг получил «громовое известие», как писал он А. Е. Врангелю 23 марта 1856 г.: Мария Дмитриевна получила предложение от «человека пожилого, с добрыми качествами, служащего и обеспеченного» и просит у него совета, как ей поступить, «прибавляет, что она любит меня, что это одно еще предположение и расчет. Я был поражен, как громом, я зашатался, упал в обморок и проплакал всю ночь <...>. Велика радость любви, но страдания так ужасны, что лучше бы никогда не любить. Клянусь вам, что я пришел в отчаяние. Я понял возможность чего-то необыкновенного, на что бы в другой раз никогда не решился <...>. Я написал ей письмо в тот же вечер, ужасное, отчаянное. Бедненькая! ангел мой! Она и так больна, а я растерзал ее! Я, может быть, убил ее моим письмом, и сказал, что я умру, если лишусь ее».

Все письма к А. Е. Врангелю этого периода, полные жалоб, сомнений, просьб, дышат страстью и отчаянием: «Я погибну, если потеряю своего ангела; или с ума сойду, или в Иртыш!» Однако переписка с самой Марией Дмитриевной принимает всё более напряженный характер. Она всё чаще упоминает о местном учителе, друге покойного мужа Николае Борисовиче Вергунове, довольно красивом молодом человеке двадцати четырех лет.

Достоевский решается на отчаянный поступок. Получив служебную командировку в Барнаул, он тайно уехал из Барнаула в Кузнецк. Но вместо радостной встречи с любимой женщиной он попадает в ситуацию, уже описанную в ранней повести «Белые ночи» и предваряющую ситуацию будущего романа «Униженные и оскорбленные». Мария Дмитриевна бросилась Достоевскому на шею и, плача, целуя его руки, призналась, что полюбила Николая Борисовича Вергунова и собирается выйти за него замуж.

Достоевский молча выслушал ее признание, а затем, скрывая собственную страсть, начал обсуждать рассудительно возможный брак своей возлюбленной с учителем Н. Б. Вергуновым, который был еще беднее его самого, но зато имел два бесспорных преимущества перед ним: был молод и красив.

Мария Дмитриевна настаивает на встрече Достоевского со своим соперником. Во время этой встречи Н. Б. Вергунов плачет на груди у Достоевского («С ним я сошелся, он плакал у меня, но он только и умеет плакать!» — вспоминал писатель), сам Достоевский рыдает у ног своей возлюбленной, а Мария Дмитриевна в слезах примиряет соперников. Действительность как бы предворяет вымысел многих произведений Достоевского, и прежде всего романа «Униженные и оскорбленные».

И вдруг отвергнутый Достоевский, как и Мечтатель в «Белых ночах», как и Иван Петрович в «Униженных и оскорбленных», решил принести в жертву собственную любовь ради нового чувства Марии Дмитриевны (ведь любить, по Достоевскому, значит уметь жертвовать собой) и не мешать своему счастливому сопернику.

И тут, совершенно неожиданно для Достоевского, произошел психологический поворот. Мария Дмитриевна была настолько потрясена тем, что он не только ни разу ни в чем не упрекнул ее, а еще и заботился о ее будущем (точь-в-точь как Наташа в «Униженных и оскорбленных» говорит Ивану Петровичу: «Добрый, честный ты человек! И ни слова-то о себе! Я же тебя оставила первая, а ты всё простил, только о моем счастье и думаешь»), что в ней снова всколыхнулась жалость и нежность к Достоевскому, сострадание к его преданной любви.

«Она вспомнила прошлое, и ее сердце опять обратилось ко мне, — писал Достоевский А. Е. Врангелю об этом психологическом повороте Марии Дмитриевны. — <...>. Она мне сказала: "Не плачь, не грусти, не всё еще решено: ты и я, и более никто!" Это слова ее положительно. Я провел не знаю какие два дня, это было блаженство и мученье нестерпимое! К концу второго дня я уехал с полной надеждой».

Но не успел Достоевский возвратиться в Семипалатинск, как Мария Дмитриевна написала ему, что «тоскует, плачет» и любит Н. Б. Вергунова больше, чем его. Достоевский снова «как помешанный в полном смысле слова», но это не мешает ему жертвовать собой ради счастья любимой женщины, победив ревность и горечь: он хлопочет о пособии Марии Дмитриевне за службу мужа, ходатайствует об определении ее сына в кадетский корпус, беспокоится об устройстве Н. Б. Вергунова на лучшее место.

В это трагическое время, когда Достоевский уже считал Марию Дмитриевну потерянной для себя навсегда, в нем снова загорелась надежда. 1 октября 1856 г. он был снова произведен в офицеры и теперь уже реально стал надеяться на возвращение в Петербург. Трудно сказать с уверенностью, под влиянием ли этих новых обстоятельств или по изменчивости своего характера, а скорее всего просто по той причине, что она в глубине души все-таки не переставала по-своему любить Достоевского, хотя эта любовь никогда не была такой страстной и исступленной, как с его стороны, но Мария Дмитриевна заметно охладела к Н. Б. Вергунову, и вопрос о браке с ним как-то вдруг отпал сам по себе. И снова меняется тон и стиль ее писем к Достоевскому: это уже нежные письма любимой женщины к своему единственному и верному избраннику. А Достоевский опять воспрянул духом и снова поставил вопрос ребром о своем браке с Марией Дмитриевной. Он чувствует, что дальше такая неопределенность продолжаться не может.

«Она по-прежнему всё в моей жизни <...>. Люблю ее до безумия, — пишет Достоевский А. Е. Врангелю в ноябре 1856 г. — <...>. Тоска моя о ней свела бы меня в гроб и буквально довела бы меня до самоубийства <...>. Я несчастный сумасшедший! Любовь в таком виде есть болезнь».

В ноябре 1856 г. Достоевский снова едет в Кузнецк, получает согласие Марии Дмитриевны выйти за него замуж и 6 февраля 1857 г. ведет ее под венец (см.: Орнатская Т. И. Сибирская тетрадь // Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1978. Т. 3. С. 222–225; Кушникова М. И. Остались в памяти края. Кемерово, 1984. С. 67–94; Булгаков В. Ф. Ф. М. Достоевский в Кузнецке // Ф. М. Достоевский в забытых и неизвестных воспоминаниях современников. СПб., 1993. С. 158–162). Достоевский безумно счастлив, не подозревая, конечно, какой тяжелый удар ждет его впереди. На обратном пути, когда молодожены остановились в Барнауле, у Достоевского от всех волнений и всего пережитого случился страшный эпилептический припадок (новейшие исследования проф. Н. И. Моисеевой свидетельствуют о том, что это была не эпилепсия, а гипертоническая болезнь. См.: Моисеева Н. И. Был ли Достоевский эпилептиком (История одной врачебной ошибки) // Знамя. 1993. № 10. С. 199–204). Потрясенная Мария Дмитриевна увидела, как ее муж, вдруг с диким воем и помертвевшим лицом, грохнулся на пол, стал биться в ужасных судорогах и потерял сознание.

Это произвело на Марию Дмитриевну гнетущее впечатление, которое еще более усилилось, когда она узнала от докторов, что это эпилепсия и любой припадок может быть смертельным. Она зарыдала и начала упрекать мужа за то, что он скрыл свою болезнь. Но Достоевский ничего не скрывал, он действительно думал, что это простые нервные припадки, а не эпилепсия, — во всяком случае так его раньше уверяли врачи.

Возможно, этот злосчастный эпизод и был той самой первой трещиной в отношениях между супругами, которая, всё углубляясь и углубляясь, привела к тому, что семилетний брак Достоевского и Марии Дмитриевны не принес им счастья.

Личная жизнь писателя требовала большого напряжения. Мария Дмитриевна не выдержала холодного и гнилого климата столицы и вынуждена была вернуться в Тверь, где они оказались сразу после Семипалатинска. С этого момента их совместная жизнь нарушилась, они лишь изредка имеют подобие общего дома, а чаще всего проживают на разных квартирах, в разных городах. 7 июня 1862 г. Достоевский впервые уезжает за границу. Он едет один. Мария Дмитриевна находит предлог, чтобы остаться в Петербурге: нужно помочь сыну в подготовке к гимнастическому экзамену, так как тот оказался неуспевающим учеником. Но это был только предлог, возможно, для соблюдения приличий. У Достоевского была его собственная жизнь, к которой Мария Дмитриевна не имела никакого отношения. Она чахла и умирала.

После возвращения, в сентябре 1862 г., Достоевский нашел Марию Дмитриевну в очень плохом состоянии. С этого момента он трогательно заботится о ней, стараясь всячески облегчить ее страдания (см.: Розенблюм Л. М. Творческие дневники Достоевского. М., 1981. С. 23–27). Зимой она почти не выходила из своей комнаты и лежала по целым месяцам. Весной 1863 г. ей стало так плохо, что врачи опасались за ее жизнь, и ей только чудом удалось выжить. При первой же возможности Достоевский отвез ее во Владимир, где климат был гораздо мягче. В одном из писем он так описывал невзгоды свои в это время:

«Болезнь жены (чахотка), расставание мое с нею (потому что она, пережив весну (то есть не умерев в Петербурге), оставила Петербург на лето, а может быть и долее, причем я сам ее сопровождал из Петербурга, в котором она не могла переносить более климата».

Марию Дмитриевну Достоевский увидел только в октябре 1863 г. — и тут же принял решение везти ее в Москву: поселиться с ней в Петербурге было невозможно, а оставлять во Владимире тоже, по-видимому, было нельзя. Мария Дмитриевна была настолько измучена своей болезнью и вообще находилась в таком плохом состоянии, что даже переезд в близкую Москву представлялся затруднительным, почти опасным.

«Любезнейшая Варвара Дмитриевна, — пишет Достоевский сестре своей жены, — по некоторым крайним обстоятельствам <...> мы... решились переехать совсем в Москву <...>. Другие причины так настоятельны, что оставаться во Владимире никак нельзя».

Достоевский считал своим долгом облегчить жене последние месяцы ее жизни, а сделать это было гораздо легче в Москве, чем в незнакомом провинциальном городе. В начале ноября 1863 г. супруги обосновались в Москве. Достоевский почти все дни и ночи проводил за письменным столом. Но работалось тяжело. Умирающая Мария Дмитриевна, становясь всё более раздражительной, требовала неотступного внимания. Она не могла выносить никого, даже сына, приехавшего навестить ее из Петербурга. Достоевский ясно сознавал, что конец близок.

«Жалко мне ее ужасно, — пишет он сестре своей жены в январе 1864 г. — <...>. У Марьи Дмитриевны поминутно смерть на уме: грустит и приходит в отчаянье. Такие минуты очень тяжелы для нее. Нервы у ней раздражены в высшей степени. Грудь плоха, и иссохла она как спичка. Ужас! Больно и тяжело смотреть!»

Мария Дмитриевна умирала мучительно и трудно: ее страдания и настроения, вероятно, припомнились Достоевскому, когда он описывал умирающую от чахотки супругу Мармеладова в «Преступлении и наказании» или агонию Ипполита в «Идиоте».

14 апреля 1864 г. с Марией Дмитриевной сделался припадок, кровь хлынула горлом и начала заливать грудь. На другой день к вечеру она умерла — умерла тихо, при полной памяти и всех благословляя.

«Она столько выстрадала теперь, что я не знаю, кто бы мог не примириться с ней», — писал Достоевский брату сразу же после смерти Марии Дмитриевны.

Образ Марии Дмитриевны можно найти во многих произведениях Достоевского: Наташа в «Униженных и оскорбленных» (история отношений Ивана Петровича и Наташи, по мнению А. С. Долинина, в той или иной мере в преображенном виде воспроизводит эпизоды отношений между Достоевским и его будущей женой Марией Дмитриевной), супруга Мармеладова в «Преступлении и наказании», в какой-то мере Настасья Филипповна в «Идиоте» и Катерина Ивановна в «Братьях Карамазовых». Все эти лихорадочные, бледные и порывистые женщины навеяны первой большой любовью писателя — Марией Дмитриевной Достоевской (см. об этом: (Кушникова М. И. Остались в памяти края. Кемерово, 1984. С. 67–94).

Через год после смерти жены Достоевский писал семипалатинскому другу А. Е. Врангелю — единственному свидетелю их любви:

«О, друг мой, она любила меня беспредельно, я любил ее тоже без меры, но мы не жили с ней счастливо. Всё расскажу Вам при свидании, — теперь же скажу только то, что, несмотря на то, что мы были с ней положительно несчастны вместе (по ее странному, мнительному и болезненно фантастическому характеру), — мы не могли перестать любить друг друга; даже чем несчастнее были, тем более привязывались друг к другу».

Почему Достоевский и Мария Дмитриевна были «положительно несчастны вместе»? Возможно, Мария Дмитриевна быстро поняла, что она обречена, как чахоточная больная, и это сознание накладывало определенный отпечаток на ее отношения с близкими. Во всяком случае, вторая жена писателя Анна Григорьевна Достоевская, — конечно, со слов самого Достоевского — свидетельствовала, что «обострившаяся болезнь» Марии Дмитриевны «сообщила особенную мучительность» ее отношениям с Достоевским (Гроссман Л. П. Достоевский. М., 1962. С. 198).

Если же говорить о Достоевском, то можно с уверенностью сказать, что писатель очень переживал, что их брак с Марией Дмитриевной оказался бездетным. Он всегда любил детей, и когда старший брат женился и у него пошли дети, он искренно и по-хорошему завидовал брату. Может быть, Достоевский всё же терзался мыслью, что когда-то в Кузнецке Мария Дмитриевна предпочла ему Н. Б. Вергунова исключительно по любви, не почувствовав страстную веру унтер-офицера Достоевского в свое писательское призвание, а Мария Дмитриевна, в свою очередь, может быть, так и не смогла забыть тот страшный припадок Достоевского всего лишь через несколько дней после венчания.

Однако, делая попытки проникнуть в тайну несчастного брака писателя, надо всегда помнить, что в том же письме от 31 марта – 14 апреля 1865 г. к А. Е. Врангелю, который не только хорошо знал Марию Дмитриевну, но и был свидетелем первых лет их любви, Достоевский писал:

«...Существо, любившее меня и которое я любил без меры, жена моя, умерла <...>. Помяните ее хорошим, добрым воспоминанием <...>. Это была самая честнейшая, самая благороднейшая и великодушнейшая женщина из всех, которых я знал во всю жизнь. Когда она умерла — я хоть мучился, видя (весь год) как она умирает, хоть и ценил и мучительно чувствовал, что я хороню с нею, — но никак не мог вообразить, до какой степени стало больно и пусто в моей жизни, когда ее засыпали землею. И вот уже год, а чувство всё то же, не уменьшается...»

По свидетельству В. В. Тимофеевой (О. Починковской), Достоевский говорил ей про Марию Дмитриевну:

«Была это женщина души самой возвышенной и восторженной. Сгорала, можно сказать, в огне этой восторженности, в стремлении к идеалу. Идеалистка была в полном смысле слова — да! — и чиста, и наивна притом была совсем как ребенок» (Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. М., 1990. Т. 2. С. 161).